3
3
Семья Федоровых жила замкнутой жизнью. Только после бомбы Григория Рысакова, убившей 1 марта Александра II, Федоровы узнали о существовании тайных организаций. Но говорить об этом не смели. Отец был строг и, боясь быть заподозренным, пресекал всякие попытки политических разговоров.
«Учиться и выйти в люди!» – вот что с детских лет внушалось каждому из сыновей. Несмотря на скудный заработок, отец все силы употреблял на то, чтобы дети получили образование.
Как-то придя с улицы, Володя услышал голос матери. Она говорила отцу:
– Ванина-то тужурка ему как раз, только надо перелицевать да поштопать, а то выгорела, прохудилась кой-где, да и пятна есть…
«Обо мне говорят», – подумал Володя и вошел в комнату. Разговор о тужурке тотчас же прекратился. Володя понял: родители не хотят, чтоб он знал о трудностях, с которыми они готовят его в гимназию, и молча прошел в свой уголок.
Однажды он проснулся ночью и увидел мать, сидевшую у лампы. Осторожно, чтоб она не услышала, он приподнялся на кроватке и посмотрел через стол.
«Так и есть! – мелькнуло в сознании. – Мама перелицовывает старую тужурку».
Опершись на спинку кроватки, он внимательно смотрел, как Анна Ивановна отпаривала и чистила борта, как кропотливо штопала и утюжила рукава, протертые на локтях, как заметывала старые петли…
Вначале он обрадовался тому, что наконец-то и у него будет своя тужурка, и он, как и братья, пойдет учиться в гимназию. Потом мальчик нахмурился. Стало невыносимо жаль бедную, добрую мать. Еле сдерживая себя, чтобы не разрыдаться, он уткнулся в подушку, и горячие слезы потекли по его щекам…
Володя проснулся раньше обычного. Первое, что он увидел, открыв глаза, была почти новенькая тужурка, висевшая на спинке стула. Сев на кроватке, он долго смотрел на нее, ласково гладил по суконным бортам, любовно трогал блестящие пуговицы. Он понимал, сколько труда и любви вложила в эту тужурку его мать…
Как бы они жили, если б ее не было?.. От этой мысли ему стало страшно, он прибежал в кухню и прижался к груди матери…
Отец, отдав двух сыновей в военную гимназию, решил, что третий должен приобрести гражданскую специальность. Григорий Федорович мечтал устроить Володю в Третью классическую гимназию, так как она находилась рядом. Гимназия эта была одной из лучших в Петербурге.
Осенью 1883 года Володя Федоров вместе с отцом подошел к воротам знаменитой гимназии.
Их обогнал и быстро исчез за дверью смуглый, живой мальчик в костюме гимназиста, показавшийся Володе очень знакомым.
– Папа, кто этот гимназист? Я его знаю…
– Нет, ты его не знаешь, – улыбнулся отец, – ты видал на портретах его деда… Это внук Александра Сергеевича Пушкина.
– Пушкина? – переспросил Володя. – Ведь я знаю на память столько его стихов! – И он чуть не запрыгал от радости. – Похож, похож!.. Как Пушкин в детстве!..
Они вошли в высокий, строгий вестибюль, где их встретил поклоном старый седобородый швейцар в яркой ливрее.
– Пожалуйте раздеваться, – сказал он, указывая рукой на дверь, ведущую в раздевалку, и, обращаясь к Григорию Федоровичу, добавил: – Не извольте беспокоиться за вашего сынка, все будет хорошо.
Григорий Федорович, обняв и перекрестив сына, сказал ему; на ухо:
– С богом, Володя. Не бойся, ты не один. Будь внимателен, слушайся…
Володе же стало совсем страшно. Не смея ничего сказать, он робкими шагами пошел за швейцаром…
В раздевалке Володя сдал фуражку и был отведен в класс, где уже сидело за партами до двадцати гимназистов.
Не успел мальчик осмотреться, как раздался звонок, и в класс вошел учитель в форменном мундире с блестящими пуговицами. Он ответил на приветствие новичков и строгой, парадной поступью взошел на кафедру.
– Ну-с, приступим к занятиям, – торжественным взглядом он окинул учеников и начал говорить о том, что представляет собой «наша» гимназия, как должен вести себя гимназист, и многое другое.
Мальчики сидели затаив дыхание, и с напряжением вслушивались в его напыщенную и в то же время монотонную речь. Вдруг дверь распахнулась, и учитель, увидев на пороге высокого худого старика, с длинной желтеющей бородой, поспешил ему навстречу. Гимназисты встали и замерли.
– Господа, – еще более торжественно заговорил учитель, – разрешите представить вам директора нашей гимназии господина Лимониуса.
Гимназисты стояли навытяжку и «ели» директора глазами. Бросив на новичков не столько строгий, сколько уставший взгляд, Лимониус оказал что-то невнятное и важно удалился. Учитель же снова взошел на кафедру и, взяв прежний тон, продолжил свои нравоучения.
Володя сидел и слушал, не смея поднять глаз: ему было и страшно за свою лицованную тужурку, и приятно от сознания, что он уже гимназист. Облаченный в гимназическую форму, он впервые почувствовал себя взрослым.
Когда раздался последний звонок, новички, уложив в ранцы тетради и книги, стремглав бросились в раздевалку. Володя не отличался особой бойкостью, поэтому он пошел не спеша, уступая дорогу другим и почтительно раскланиваясь с встречавшимися учителями. В раздевалке кто-то сильно толкнул его в бок; он еще не успел сообразить, что следует делать в таком случае, как получил тумака с другой стороны и, словно ошпаренный, выскочил обратно.
В раздевалке шел традиционный кулачный бой между пансионерами и «барчуками», так пансионеры именовали всех гимназистов, не живших с ними в общежитии.
«Вот тебе и гимназия! – подумал Володя, почесывая ушибленный бок, – а еще классическая…»
В этот миг раздались громкие голоса:
– Блоха, Блоха, берегитесь!..
Суматоха мгновенно стихла, и гимназисты чинно и важно стали выходить из раздевалки.
Скоро появился и сам «Блоха» – маленький, черненький человечек в вицмундирчике. Он быстро спрыгнул вниз по лесенке. Осмотрелся, прислушался и, семеня и подпрыгивая, направился в раздевалку.
Володя взял фуражку и, опасливо озираясь, направился домой.
Так началась его учеба в гимназии.