4. Ход восстания

4. Ход восстания

По новому плану восстание должно было начаться на крематориях IV и V и начаться по-тихому. В тележке для перевозки кокса планировалось привезти оружие на крематории II и III, но даже это не вышло — вероятно, из-за предательства поляков или немцев из «зондеркоммандо»[414].

6 октября 1944 года шарфюрер СС Буш, один из начальников на крематориях IV и V, собрал капо этих крематориев и велел им в течение 24 часов составить список на селекцию, в общей сложности на 300 человек. Список этот составлялся ночью, и, начиная с этой же ночи, судорожно перебирались в уме все те куцые возможности к сопротивлению, что еще оставались.

Сохранилось несколько описаний начала, хода и подавления восстания.

Наверное, первым по времени описанием восстания было то, что дал Миклош Нижли в книге 1960 года. Для него оно началось не 7, а 6 октября с приказа Менгеле сделать аутопсию трупа советского военнопленного офицера, застреленного еще утром при попытке к бегству. На крематории II была обычная работа, но во всем поведении «зондеркоммандо» было много необычного — неторопливость, разговоры шепотом, теплая одежда. Оказалось, что с завтра на послезавтра ожидается селекция «зондерокоммандо»[415] и что на завтра, на 6 часов утра, в пересменок, намечено выступление, цель которого — прорваться до Вислы, пересечь ее по низкой октябрьской воде вброд и уйти в партизанские леса, начинавшиеся уже в 8 км на том берегу и тянущиеся до словацкой границы. Однако уже в час ночи раздался взрыв и послышались автоматные очереди: все крематории были окружены эсэсовцами, но на крематориях II и IV они встретили вооруженный отпор, причем крематорий IV был то ли взорван, то ли подожжен.

В живых на крематории II оставили только семерых — инженера вентиляторов газовых камер, оберкапо и некоего Пипеля, судя по описаниям — штубового на крематории II, а также, по приказу Менгеле, самого Нижли и его трех ассистентов. От Пипеля Нижли узнал, что ночью эсэсовцы из политического отделения концлагеря прибыли на крематорий IV и приступили к селекции: сотню венгерских евреев даже отправили в 13 барак «зондеркоммандо» сектора D. Затем отобрали греческих евреев, но когда начали выкликать номера польских — в эсэсовцев полетели бутылки с зажигательной смесью. Те открыли — в том числе и по грекам — шквальный огонь из автоматов, но польские евреи забаррикадировались в крематории и подорвали его. Всех греческих и венгерских евреев на крематории IV расстреляли, как расстреляли и всех остальных на всех четырех крематориях.

К восставшим присоединился — и то не сразу — только крематорий II: именно здесь было основное оружие восставших, и оно было пущено в ход. Показал себя и крематорий V: там было выведено из строя все оборудование. Но в неравном бою погибли или сразу же после боя были расстреляны все, кроме упомянутой семерки, и еще 12 беглецов, сумевших форсировать Вислу, но выданных польским крестьянином. Их окружили и перестреляли. Согласно Нижли, в этот день погибли 850 членов «зондеркоммандо» и 70 эсэсовцев, в том числе 18 офицеров.

Версия М. Нижли серьезно расходится с последующими в весьма существенных деталях, например, во времени суток (согласно Нижли, это была глубокая ночь), способе получения повстанцами оружия (согласно Нижли, его поставляли польские партизаны во время лихих ночных налетов на лагерь, в действительности никогда не имевших места) или в количестве жертв[416].

Так что примем за основную версию ту, что, обобщая многие свидетельства, рисует Андреас Килиан с соавторами в книге «Свидетельства из мертвой зоны. Еврейская зондеркоммандо в Аушвице», но дополним картину деталями, встречающимися в других источниках, или не учтенными, или же оставленными им без внимания.

Воскресным утром 7 октября стояла солнечная, безоблачная погода. В обед на крематории II собрался штаб восстания, и это засек оберкапо Карл Конвоент, пригрозивший всех заложить. Его схватили и бросили живым в печь. В середине дня (примерно в пол-второго) обершарфюрер СС Хуберт Буш, унтершарфюрер СС Йоханн Горгес и шарфюрер Куршус появились на территории крематория V и приступили к намеченной селекции, двигаясь по списку от больших номеров к меньшим. К крематорию IV было приписано 170, а к крематорию V — 154 человека, но на построение вышло всего только 286, так как 8 человек из крематория V — и среди них Яков Зильберберг и Генрих Мандельбаум — были заняты дроблением непрогоревших костей, а около 30 человек были отобраны еще до начала селекции в строю и заперты в одном из помещений крематория IV (среди них Элиазер Айзеншмидт и два венгерских врача — Гаваш и Петер, во избежание пыток покончившие жизнь самоубийством).

Когда до конца списка осталось уже немного, вдруг обнаружилось, что части людей из списка в строю нет. Эсэсовцы кинулись их искать, и в это время на них набросился с молотком польский еврей Хайм Нойхоф, один из самых старых (около 50 лет) в «зондеркоммандо». Его поддержали другие — с молотками, топорами и камнями, а также с криками «ура». А в это время уже загорелся крематорий IV: забросав его самодельными гранатами, это сделал Йосель из Беджина[417].

В 13.50 зазвучала общелагерная сирена. В это время эсэсовцы, к которым прибыло подкрепление из казармы, уже давно стреляли из безопасных укрытий; многие из тех, кто находился во дворе крематория V, погибли[418]. Но части восставших все же удалось достичь близлежащего леска и приготовиться к бою, часть перерезала колючую проволку (она была не под напряжением) и ушла в сторону «Канады», один даже влетел в сортировочный барак № 14, но был схвачен тамошним охранником.

Овладев ситуацией сначала на крематории V, эсэсовцы согнали всех еще находившихся там и в крематории IV «зондеров» во двор и заставили лечь рядами ничком[419]. После того как расстреляли каждого третьего лежащего, в живых из 324 человек с двух малых крематориев остались всего 44. Оцепив территорию вокруг горящего крематория, эсэсовцы начали стрельбу в направлении леска, где скрылась часть восставших.

На двух же других крематориях, согласно Д. Чех, не происходило решительно ничего — несколько странное утверждение, особенно если учесть, что по одной из версий (Ф. Мюллера и других) там-то — с убийства ненавистного оберкапо — все и началось. Не происходило же ничего отчасти потому, что выступление на крематории IV было настолько спонтанным, что другие крематории не были предупреждены, а отчасти потому, что эсэсовцы быстро, в течение получаса, взяли ситуацию под контроль.

Увидев горящий вдалеке крематорий и услышав стрельбу, члены «зондеркоммандо» 57 (крематорий II) — и в первую очередь русские — решили, что общее восстание началось. Они разоружили охранника эсэсовца и бросили его, вслед за ненавистным майданекским оберкапо Карлом Конвоентом, в горящую печь[420]. После этого пути назад не было уже ни у кого. Поджечь свой крематорий им не удалось: может быть, отсырел порох. Они разоружили второго охранника, перерезали колючку и побежали по дороге, ведшей к женскому лагерю BIb. Перерезали проволоку и там, но никто из женщин-заключенных даже не понял, что произошло[421]. Беглецы же продолжили свой путь, прихватив по дороге одного узника из команды, работавшей на очистных сооружениях, — брата капо Лемке Плишко.

Тем временем эсэсовцы подтянулись к большим крематориям. Тем, кто совершил побег с крематория II (около 100 человек), отрезали путь в Райско. Тогда они приготовились к сопротивлению забаррикадировавшись в конюшне, но в ней-то большинство и погибло — после того, как эсэсовцы ее забросали гранатами и подожгли.

Но бежали с крематория II не все: оставались четверо врачей во главе с М. Нижли, а также несколько других узников, в том числе трое (во главе с Элушем Малинкой) пытавшихся взорвать крематорий. В живых, после вмешательства Менгеле, были оставлены только врачи. Остальные члены «зондеркоммандо» с этого крематория — 171 человек — погибли во время восстания или были расстреляны.

По ходу восстания в неравном бою погибли все его организаторы, кроме Я. Гандельсмана. Последний наблюдал за ходом события с крематория III вместе с 3. Левенталем, Л. Лангфусом, М. Буки, Ш. Венеция и другими членами «Зондеркоммандо» 58[422]. Дов Пайсикович, дневальный на крематории III, и еще шестеро человек, уйдя в этот день в лагерь Биркенау за супом, принесли в канистрах не суп, а бензин[423]. Но употребить бензин по назначению, кажется, не удалось. Всех членов «зондеркоммандо» во главе с капо Лемке[424], общим числом 85, заперли в тесном помещении патологоанатомического кабинета Менгеле.

Тогда-то Левенталь и взял на себя роль настоящего хрониста и к 10 октября описал все существенные события этих героических дней[425]. При этом он начал с подчеркивания той особенной, хотя и неоднозначной роли, которую во всем сыграли русские, в частности с упоминания случая, когда один из советских военнопленных был застрелен унтер-шарфюрером СС после того, как он, напившись, напал на эсэсовца. После этого прошел слух, что дни остальных русских членов «зондеркоммандо» сочтены — их ликвидируют вместе с ближайшей порцией «зондеркоммандо», подлежавшей «сокращению»[426].

Согласно Л. Когену, Я. Габаю, Ш. Венеция и другим, работавшие на крематории III фактически не приняли никакого участия в восстании[427], их даже никак не наказали, но заставили сжечь трупы «зондеркоммандо», погибших на крематории II[428]. Однако внимательное чтение Мюллера и Левенталя наводит на мысль о том, что был не только третий очаг восстания — крематорий V, с селекции на котором все и началось, но и четвертый — крематорий III (обстоятельство, которое всегда ускользало от внимания исследователей).

В ночь с 8 на 9 октября оставшиеся на этом крематории повстанцы во главе с Я. Гандельсманом и Ю. Врубелем (всего 14 человек) все же попробовали воспользоваться имевшейся у них взрывчаткой и взорвать собственный крематорий — по-видимому, вместе с собой[429]. После того как это им не удалось (возможно, что, как и на крематории II, их подвел отсыревший порох), они были схвачены и брошены в гестаповский бункер главного лагеря[430]. Это могло произойти только 8 или 9 октября, а не 10, как об этом всегда писали, поскольку запись Левенталя от 10 октября говорит о нем как об уже сидящем в бункере, а Р. Робота ко времени своего ареста уже знала, что Врубеля нет в живых.

Для тушения пожара на крематории из центрального лагеря Аушвиц I прибыла пожарная команда, состоявшая из 9 узников[431]. Они стали невольными свидетелями последней фазы подавления восстания и расстрела захваченных его участников. Позднее пожарников направили в Райско для тушения и конюшни[432].

Вечером расстрелянных участников восстания привезли на территорию крематория IV, куда согнали и остальных членов «зондеркоммандо». Еще 200 человек из восставших «зондеркоммандо» расстреляли тут же. Представитель лагерного начальства произнес речь, в которой угрожал расстрелом всем в случае попыток повторения восстания. После чего на крематориях II, III и V приступили к работе[433].

От рук восставших в тот день пало три эсэсовца — унтершарфюрер СС Рудольф Эрлер, унтершарфюрер СС Вили Фризе и унтершарфюрер СС Йозеф Пурке. Еще 12 эсэсовцев были ранены[434]. В середине октября пятеро эсэсовцев получили боевые Железные кресты — за геройство при предупреждении массового выступления: первый случай награждения ими персонала концлагерей[435].

Вот несколько других свидетельств о восстании, каждое из которых содержит какие-нибудь детали, отсутствующие у других.

Так, Дов Пайсикович[436] показал в Нюрнберге в 1964 году, что были подготовлены взрывчатка, гранаты и оружие и что существовал общий план восстания для всех четырех крематориев. Однако восстание началось на крематории IV спонтанно — при свете дня и прежде намеченного срока, без согласования и координации с другими. Поэтому к другим прибыло СС и преспокойно заперло всех в помещениях[437].

Меир Пшемысловский[438] описывал восстание со слов члена «зондеркоммандо» Генеха (Еноха) Кадлобски. Сигналом к бунту якобы послужила брошенная граната, которой был убит эсэсовец, выгонявший членов «зондеркоммандо» на работу. Потом сожгли живым немецкого капо (после чего восставшие ворвались в лагерь и стали призывать поляков присоединиться к мятежу, но призыв остался без ответа). Из 900 членов «зондеркоммандо» в восстании приняли участие 200,140 из них погибли в перестрелке, некоторые убежали или утонули, переплывая через ров, окружавший лагерь, некоторые были убиты (снаружи лагерь охранялся и находился под постоянным наблюдением: непосредственно вокруг него жили не поляки, а немцы), спаслись только 12 человек, а остальные были казнены[439].

День восстания пережили 169 узников из крематория III, но спустя несколько дней были арестованы и замучены в бункере 14 человек. Таким образом, по состоянию на 10 октября в живых оставались 198 человек, в том числе 155 с крематория III и 44 с крематориев IV и V. Один находился в бегах, но был схвачен позднее. Общее же число погибших повстанцев составило 452 человека[440].

Еще одним сообщением о том, что кому-то из членов «зондеркоммандо» удалось уйти от преследования и спастись, является свидетельство Курта Хэккера, утверждавшего, что именно греки около двух часов отстреливались от эсэсовцев, обороняя крематорий, который они частично взорвали; пятнадцати удалось прорваться сквозь все преграды на волю, но тринадцать из них уже были ранены. Раненых, конечно, поймали и уничтожили, но двоих так и не нашли[441]. О беглом участнике восстания — советском военнопленном Иване, схваченном и доставленном в Аушвиц только спустя две недели после 6 октября, впоминал Ш. Венеция[442]. Я. Габай утверждал (заведомо неточно), что из узников крематория IV в живых остался один-единственный — капо Элиазер[443].

По довольно странному мнению В.Ренца, аушвицкое восстание с трудом подпадает под категорию героического: дескать, восстали «зондеркоммандовцы»-евреи от отчаяния, от безысходности — жизнь им не светила ни так, ни эдак[444].

Бруно Баум и Рауль Хильберг упрекали их также в случайности мятежа, точнее, в его спонтанности. И еще, если хотите, в «шкурности»: мол, только когда запахло их собственной смертью, они бросились в бой, но никто из них не «мятежничал» из солидарности с жертвами газовен!

Упрекал «зондеркоммандо» и Г. Лангбайн — за их хотя и героическое, но все же изолированное и неподготовленное, на его взгляд, выступление. Это восстание хотя и подняло моральный дух еврейских узников, но почему-то сильно понизило боевую мощь польских подпольщиков. Сорвался и побег Эрнста Бургера 27 октября 1944 года. Неудачей закончился и другой побег: Веселы, Фримеля и еще двух поляков схватили и назавтра всех повесили; пятый поляк, Райнох, принял яд[445]. В результате, неожиданно заключает Лангбайн, в январе 1945 года в Аушвице, несмотря на то, что в лагере было пусть примитивное, но оружие, все оно осталось нетронутым — его никто ни разу не употребил!

Как это мило — делать евреев ответственными еще и за это!