4
4
Расскажем о них подробнее — и о том, как их нашли, и о том, что с ними сталось, и о том, какая архивная и какая издательская судьба выпала этим слизанным временем и силезскими дождями свидетельствам — центральным, если задуматься, документам в истории Холокоста[67].
«Дорогой находчик, ищите везде!..» — взывал к потомкам Залман Градовский. Но первый же из находчиков его рукописей в точности знал, где надо искать, — и нашел! Им был Шломо Драгон, бывший узник Аушвица (№ 80359) и товарищ Градовского по «зондеркоммандо». 18 января 1945 года, во время массовой эвакуации лагеря («марша смерти»), ему удалось уцелеть, бежав из колонны в районе Пшины. В конце января он вернулся в Польшу — сначала в свой родной Журомин под Варшавой, а оттуда — в свой бывший концлагерь и находился в нем все время, пока там работала советская ЧГК. 5 марта 1945 года во время раскопок — в точности там, где их предвидел Градовский! — в одной из ям с пеплом возле крематория IV в Биркенау он и обнаружил схрон Градовского[68].
Раскопки велись в присутствии представителей ЧГК — полковника Попова[69] и эксперта по уголовным делам Н. Герасимова. Попову Ш. Драгон и передал свою находку[70] — обернутую резиной алюминиевую немецкую полевую фляжку с широким горлом (по-польски — «менажку»). Передача и осмотр фляги были запротоколированы[71]. Протокол же гласит:
«При осмотре установлено:
Фляга алюминиевая широкогорлая, немецкого образца, длиной 18 см, шириной 10 см. Горлышко в диаметре 5 см. Фляга закрыта алюминиевой завинчивающейся крышкой, внутри которой имеется резиновая прокладка. На одном боку фляга имеет вмятину и небольшое отверстие, через которое во фляге виден сверток бумаги.
При открытии фляги через горлышко извлечь содержимое не представилось возможным. С целью извлечения содержимого фляга была рассечена и содержимое извлечено.
При осмотре содержимого выявлено: записная книжка размером 14,5x10 см, в которой на 81 листах имеются записи на еврейском языке. Часть книжки оказалась подмоченной. В книжку вложено письмо на еврейском языке на двух листах. Книжка и письмо завернуты в два чистых листа бумаги. В чем и составлен протокол».
Итак, первая весть от Залмана Градовского! Его записная книжка с вложенным в нее письмом, плотно закатанная в широкогорлую, но все же очень узкую солдатскую флягу, немного поврежденную, вероятнее всего, лопатой самого Ш. Драгона. Текст на идиш, по его же свидетельству, был немедленно переведен бывшим узником Аушвица д-ром Яковом Гордоном[72].
За чисто медицинские аспекты нацистских преступлений в ЧГК «отвечал» профессор М.И. Авдеев, организовавший в годы войны систему учреждений военной судебно-медицинской экспертизы, которую сам и возглавлял до 1970 года[73]. Он, в свою очередь, позаботился о том, чтобы «менажка» и рукописи попали в Военно-медицинский музей Министерства обороны СССР[74].
В музее поступление было зарегистрировано под четырьмя отдельными сигнатурами: № 21427 — это процитированный протокол осмотра алюминиевой фляги, № 21428 — сама фляга, № 21429 — письмо 3. Градовского (рукопись и перевод на русский язык) и № 21430 — записная книжка 3. Градовского, 82 листа[75].
Два последних номера соответствуют двум различным документам, находившимся во фляжке[76].
Немного о самой книжке. В обложке из черного коленкора, размером 148x108x10 мм, она была исписана синими и черными чернилами. Из ее первоначальных 90 страниц сохранились 81 — остальные были вырваны (и, скорее всего, самим Градовским — для того, чтобы легче было затолкнуть ее в тесную фляжку). Те же страницы, что сохранились и дошли до нас, изрядно пострадали от пребывания в сырой земле — они сильно подмочены и местами совершенно нечитаемы.
На фоне такой сохранности записной книжки не может не вызывать удивления отличное состояние письма. Вероятнее всего, Градовский, опасавшийся за герметичность схрона с записной книжкой, выкопал ее и перезахоронил в обернутой в резину фляжке, вложив в нее и наскоро написанное «Письмо потомкам»[77].
К оригиналам были приложены и имевшиеся в наличии переводы[78].
Самое первое в СССР упоминание о документе проскользнуло (иначе не скажешь) в 1980 году — в составленном В.П. Грицкевичем каталоге «Воспоминания и дневники в фондах [Военно-медицинского] музея»[79]. Вскоре после этого в музей приезжали сотрудники журнала «Советише геймланд» («Советская родина»), переписавшие среди прочего и записки 3. Градовского, но публикация в журнале, насколько известно, не состоялась[80].
Однако еще в конце 1961 года или самом начале 1962 года сведения о рукописи Градовского и даже ее текст достигли Польши. Старший научный сотрудник ВММ МО РФ в Ленинграде кандидат медицинских наук A.A. Лопатёнок[81] обратился к директору Института еврейской истории в Варшаве Бер Марку[82] с письменной просьбой опубликовать дневник Градовского, для чего к письму были приложены микрофильм «Дневника» и, видимо, фотокопия перевода письма на русский язык.
Антон Адамович Лопатёнок родился 20 сентября 1922 года в Ульяновске, где в длительной командировке находилась его семья, и уже в двухлетнем возрасте вернулся в Ленинград. По окончании школы в 1940 году поступил в Военно-морскую медицинскую академию, которую окончил в 1945 году. Будучи курсантом, участвовал в Великой Отечественной войне, имеет боевые награды. В 1948 году окончил Ленинградский филиал Всесоюзного юридического заочного института, получил диплом юриста. С 1951 по 1954 г.г. обучался в адъюнктуре при кафедре судебной медицины ВММА Защитил кандидатскую диссертацию. В то же время тесно сотрудничал с Военно-медицинским музеем, где участвовал в создании зала жертв фашизма.
В 1950-е годы служил врачом на Балтийском и Черноморском флотах, а с 1960 по 1969 г.г. — в Группе советских войск в Германии в городах Потсдаме и Магдебурге, где много сотрудничал с немецкими коллегами (имеется несколько написанных в соавторстве с ними научных работ). По возвращении из ГДР продолжил службу в Военно-медицинской академии в Ленинграде, где возглавлял редакционно-издательский отдел и активно занимался преподавательской и научно-просветительной работой. Службу в армии закончил в звании полковника медицинской службы. Находясь на пенсии, занимался вопросами истории медицины, в конце 80-х годов был научным сотрудником Военно-медицинского музея МО СССР. Умер 9 февраля 2003 года, похоронен на Богословском кладбище в Петербурге[83].
Уже в марте 1962 года работа над переводом текста Градовского на польский была закончена, и на заседании Польского исторического общества в Варшаве Б. Марк прочитал доклад о еврейском Сопротивлении, а также проинформировал собрание о Градовском и его дневнике.
В мае 1962 года воспоследовали две публикации Б. Марка в газете «Фольксштимме» («Голос народа»), выходившей в Варшаве на идиш. Первая из них (анонимная, но авторство Б. Марка не вызывает ни малейших сомнений) содержала большую часть текста Письма[84], сделанные при этом купюры явно цензурные[85].
В 1963 году Бер Марк ездил в Ленинград, где он, первым из исследователей Холокоста, познакомился с оригиналом Градовского и в 1964 году усовершенствовал свой перевод на польский язык[86].
Затем польский востоковед Роман Пытель проверил и заверил его перевод, стилистически его отредактировал и даже сумел прочесть несколько не прочитанных Марком фрагментов.
С упомянутой анонимной заметки в «Фольксштимме», являющейся по сути обратным переводом с русского на идиш[87], и с двух купюр в процитированном полностью Письме (в качестве подарков от польской цензуры) и повела свой отсчет история публикаций текстов Залмана Градовского. Впервые текст записных книжек и полный текст Письма были опубликованы на польском языке — в переводе и с предисловием Б. Марка — только в 1969 году, в выпуске «Бюллетеня Еврейского исторического института» в Варшаве за второе полугодие 1969 года.
Самого Б. Марка к этому времени уже не было в живых, и публикацию к печати готовила его вдова — Эдварда (Эстер) Маркова. И делала она это, скорее всего, под большим идеологическим нажимом: текст ее публикации, увы, существенно отличался от оригинального перевода, подготовленного Б. Марком. Так, были сделаны изъятия и даже изменения цензурного свойства, при этом купюры на тексте никак не были обозначены и нигде не сообщалось хотя бы то, что публикуемый текст — неполный.
Лишь после того, как Э. Маркова оказалась на Западе, она сумела опубликовать текст Градовского корректно и полностью — сначала, в 1977 году, в оригинале (то есть на идиш), а затем и в переводах: в 1978 году — на иврит, в 1982-м — на французский, в 1985-м — на английский и в 1997 году — на испанский языки.
Указанные дефекты, однако, не были исправлены в публикациях Государственного музея Аушвиц-Биркенау. В 1971 году на польском языке вышел специальный выпуск «Аушвицких тетрадей», посвященный извлеченным из пепла рукописям «зондеркоммандо». Текст Залмана Градовского представлен в нем лишь фрагментами, касающимися собственно Аушвица, а внутри публикации вмешательство цензуры оставлено без изменений.
В 1972 году этот же выпуск был повторен на немецком языке, а в 1973-м — на английском. С существенными дополнениями по составу он вышел на немецком языке еще раз — в 1996 году, но все, что касается текста Градовского, осталось без изменений: «иерусалимская» рукопись из собрания X. Волнермана даже не упомянута, а дефекты в переводе «ленинградского-санкт-петербургского» текста не исправлены.
Первые публикации Градовского на русском языке (и только «Письмо потомкам»!) состоялись в январе — марте 2005 года, в связи с 50-летием освобождения Освенцима. До этого ни одной строчки на русском языке не появлялось[88], да и само имя Градовского в то время оставалось практически неизвестным даже лучшим специалистам.