ГЛАВА 9 Бескорыстие

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

ГЛАВА 9

Бескорыстие

Память людская

...Самолет упал на землю и стал вечным камнем в земле,— сказал космонавт Леонов. Вскоре над этим камнем, отлитым из металла и последнего дыхания летчиков, захороненным в топкой, болотистой почве, лег другой, с надписью, что на месте гибели космонавта и его товарища будет поставлен памятник.

Каждый год мы ездим сюда, на владимирскую землю, и в день 27 марта — это уже традиция, и в другие дни... Вот она, лесная поляна близ деревни Новоселово, что в нескольких километрах от Киржача. Смешение елей и берез вокруг. Верхушки деревьев украшены скворечниками: из года в год строят и по всему лесу развешивают птичьи домики местные школьники, и как многоголосо поют-заливаются в летние дни благодарные птахи. Далеко окрест слышны их песни...

Поляна... Ступишь на нее — и сразу печалят взгляд деревья, те, что поближе к воронке, те, что по-сиротски склонились над ней: верхушки их обрублены, на такие скворечник не повесишь.

В тот страшный день шестьдесят восьмого, услышав о катастрофе, тотчас приехал на эту поляну Александр Иванович Муравьев, первый секретарь Киржачского райкома партии. Он увидел изуродованные страшным взрывом деревья, увидел зияющую рану на земле — свежевырытую воронку, место падения самолета. Подчиняясь порыву, Муравьев опустился на колени и горстями принялся собирать землю от закраин воронки. Влажные комочки почвы обжигали пальцы, как будто впитали в себя и жар человеческих сердец, и тысячеградусную температуру горящего металла: такое было у Муравьева ощущение.

Землю он привез домой.

Летом того же года мы впервые приехали сюда, приехали, как и условились загодя, из разных мест, но к одному и тому же часу, мама с Зоей и Борисом, я с женой и детьми.

Приехала и Валентина Ивановна. Она, кстати, к тому времени уже бывала здесь.

Страшно было мне за маму. В каждом из нас жила, постоянно и болезненно напоминая о себе, тяжесть невыносимого горя, но горе матери и вовсе необъятно, и как-то она выдержит это испытание, это свидание с могилой Юры?

Александр Иванович Муравьев встретил нас на поляне.

Мама долго стояла над воронкой, низко склонив голову, а потом, никому ни слова не сказав, медленно обошла поляну и, глядя себе под ноги, ступая тихо, с осторожностью, скрылась за деревьями.

Мы следили за ней на расстоянии, стараясь не упускать из виду. А она недалеко ушла — вернулась через малое время.

— Вот... собрала...

На раскрытых ее ладонях лежали рваные куски металла. Дюраль, изрезанный и разбросанный взрывом. Быть может, Юра прикасался к нему, ощущал его тревожный холодок.

Валя подошла к матери, обняла, желая успокоить. Да как успокоить-то? Они же стояли, прижавшись друг к другу. Сердце к сердцу...

Возвращаясь из лесу в тот приезд, остановились на какие-то минуты в Киржаче, в райкоме партии. И Александр Иванович, который попросил об этом, принес из дому шкатулку и отдал ее матери.

— Тут земля... Юрина...— тихо сказал  он.— В тот самый день у воронки собрал...

— Спасибо, сынок,— бережно принимая шкатулку, поклонилась ему мама.

Через семь лет, в 1975 году, ту воронку опоясало кольцо из черного гранита, и пятиконечная звезда навеки обозначила место последнего приземления Юры и Владимира Серегина. Над звездой взметнулась вверх стела из красного гранита, похожая сразу и на лопасть пропеллера, и на крыло самолета.

На открытие мемориала народу собралось великое множество: родные, космонавты, летчики, жители окрестных сел и деревень, приезжие из Москвы, Владимира, Киржача, из других городов. Погода была не из лучших: и ветер, и облака застилали небо — как тогда, в час катастрофы.

Упало белое полотно, открывая стелу с барельефом Юры и его товарища. Прозвучали залпы салюта... И люди пошли к памятнику, возлагая живые цветы на черное гранитное кольцо, и поток их, казалось, будет бесконечен.

Первыми букеты алых гвоздик оставили на граните мама, Валентина Ивановна и жена Владимира Серегина.

А земля, собранная Муравьевым, находится сейчас в музее, в родном нашем городе.

Память народа, память людская, человеческая...

Время быстротечно, а память строга: не всякое деяние и не всякое имя отбирает она, чтобы, сохранив в себе, пронести через годы, озарить их светом жизнь других поколений.

Юру помнят.

Вскоре после трагедии родной наш город стал называться Гагарином.

Были назначены пенсии родителям космонавта, жене и детям.

В Звездном и в Гагарине открыли музеи, поднялись на постаменты его изваяния в бронзе и граните.

Его именем названы улицы, школы, корабли.

О нем слагают песни.

Помнят Юру и в своем отечестве, и за пределами его.

Память эта представляется мне глубоко бескорыстной.

И не вправе я промолчать о ее проявлениях, заключая рассказ о такой стремительной и такой короткой жизни брата.