Глава 25 ИСТОРИЯ О НАПАДЕНИИ БАНДИТОВ (лето 1774 года)

Глава 25

ИСТОРИЯ О НАПАДЕНИИ БАНДИТОВ (лето 1774 года)

«Но ты, друг мой мнительный, в свою очередь, скажи, что ты подумал бы обо мне, если бы я сообщил тебе однажды, что, задавшись целью доказать Людовику XVI, что у него нет более усердного подданного, чем твой ошельмованный друг, я отправился 26 июня 1774 года в новое путешествие в новую страну, облеченный доверием нового господина; что трудности самого разного рода, кои никогда не останавливали меня, только увеличивают мое усердие, и что мне удалось доказать, что на самом деле я не так уж заслужил шельмование, к которому с радостью приговорил меня парламент. Но чем это я занимаюсь здесь? Почтовые лошади уже поданы… Я вернусь во Францию через месяц, самое позднее, через полтора; тогда я смогу рассказать о деле, коим вынужден сейчас заняться».

Этим письмом от 26 июня 1774 года, адресат которого остался неизвестен, начинается самое странное приключение Бомарше в роли тайного агента. По этому поводу даже возникает вполне резонный вопрос, а не было ли это письмо сфабриковано a posteriori, чтобы придать правдоподобности истории, которой этой правдоподобности как раз и не хватало, а также чтобы завуалировать кое-какие подозрительные факты.

Предложив Людовику XVI свои услуги, Бомарше сообщил Сартину о появлении в Англии нового памфлета под названием «Отрывок из обширного исследования, или Предуведомление испанской ветви о том, что она имеет право на французскую корону в связи с отсутствием наследника, которое может быть очень интересно всему семейству Бурбонов, и особенно королю Людовику XVI. — G.A. — Париж, MDCCLXIV».

Под видом юридического анализа положений Утрехтского договора о престолонаследии публике предлагались скандальные разоблачения, касающиеся интимной жизни Людовика XVI и Марии Антуанетты. После четырех лет супружества венценосная пара не имела наследников. Помимо узкого круга посвященных, никто в Европе не знал, что врожденный физический недостаток нового короля Франции не позволял ему выполнять супружеские обязанности. Поскольку королева, страдавшая от неудовлетворенности и отсутствия интимной жизни, допускала некоторые вольности в своем поведении, многие французы демонстративно выказывали ей враждебность, действительная причина которой крылась в традиционной антипатии французов к австриякам, остававшейся неизменной даже несмотря на то, что в 1756 году Австрия стала союзницей Франции.

Хотя основная цель памфлета заключалась в том, чтобы публично обвинить во всех грехах французского королевского двора Марию Антуанетту, он содержал также ряд весьма резких выпадов в адрес Сартина. Во всяком случае Бомарше удалось убедить в этом шефа полиции, и именно этот аргумент оказался для Сартина наиболее весомым и побудил к действию: он добился у Людовика XVI распоряжения о возмещении Бомарше дорожных расходов за его поездку к Тевено де Моранду, что же касалось нового поручения, то он не смог получить у короля письменного подтверждения полномочий секретного агента, которых тот требовал для упрочения своих позиций.

Прибыв в Лондон, Бомарше написал Сартину, что ложь, распространяемая на его счет, оказалась более серьезной, чем он думал, а посему может спровоцировать его опалу; далее Бомарше вновь вернулся к вопросу о необходимости получения им мандата, подписанного лично королем Франции. Он утверждал, что лорд Рошфор сможет обеспечить ему поддержку английского правительства при выполнении данного поручения лишь в том случае, если новый монарх письменно подтвердит его полномочия.

После новых настоятельных просьб Сартина король решился-таки написать записку, оригинал которой так и не удалось обнаружить в архивах:

«Господин де Бомарше, имея мои секретные распоряжения, должен отбыть как можно скорее по своему назначению. Соблюдение тайны и быстрота исполнения порученного явятся самым лучшим доказательством его усердия в служении мне, кое он только может мне дать.

Марли, 10 июля 1774 года.

Людовик».

Получив это письменное подтверждение его полномочий, Бомарше сразу же отправил королю восторженное послание:

«Любовник носит на груди портрет своей возлюбленной, скупец прячет там ключи от сундуков, а святоша — медальон с мощами; я же заказал овальный золотой ларчик, большой и плоский, в форме чечевицы, вложил в него приказ Вашего величества и повесил его себе на шею на золотой цепочке, как предмет, самый необходимый для моей работы и самый для меня драгоценный».

Подобное обращение с королевским приказом было по меньшей мере странным. А вскоре Бомарше довольно неосторожно признался Сартину, что пока ни разу еще не воспользовался этим документом. Вероятно, для ведения переговоров с шантажистом королевский приказ вообще был ни к чему. Но именно наличию у него этой бумаги приписывал Бомарше ту легкость, с какой ему удалось решить эту, как поначалу казалось, неразрешимую задачу, поскольку, по его словам, имя автора памфлета никому не было известно.

Тем не менее Бомарше уверял, что смог вступить в контакт с представителем этого анонимного писателя; посредником оказался некий венецианский еврей, назвавшийся Гийомом Анжелуччи, но в Лондоне его знали под именем Хаткинсон.

Анжелуччи поведал тайному посланцу французской короны, что существует два издания памфлета: одно вышло в Лондоне, второе — в Амстердаме. Наверняка Бомарше мог уладить это дело еще до того, как получил мандат короля.

Рассказ Бомарше о переговорах с Анжелуччи пестрел самыми невероятными подробностями: по его словам, рукопись была передана ему для ознакомления всего на несколько часов, и принес ее под покровом ночи какой-то таинственный незнакомец, а в четыре часа утра, получив условный сигнал, Бомарше завернул прочитанный им текст в простыню и выбросил сверток в окно, под которым его поймал некто, невидимый в темноте. Переговоры тем временем продвигались весьма успешно. Бомарше уведомил Сартина, что дело с английским тиражом практически урегулировано и обошлось в полторы тысячи фунтов стерлингов. Четыре тысячи экземпляров памфлета были сожжены в присутствии Бомарше. Что касается голландского тиража, то Анжелуччи-Хаткинсон дал расписку в том, что обязуется уничтожить его после того, как получит наличными деньги за сожженный английский тираж. Удивительная доверчивость в отношениях с весьма сомнительной личностью! Не лучше ли было использовать ту же систему расчетов, что и в случае с Морандом, ведь с помощью ренты было проще держать памфлетиста под контролем?

Результаты допущенной оплошности не замедлили сказаться: 25 июля 1774 года Бомарше известил Сартина о том, что должен срочно отплыть на континент в связи с тем, что Анжелуччи после получения полутора тысяч фунтов стерлингов сбежал, прихватив с собой один экземпляр памфлета, который он утаил, чтобы возобновить его выпуск на французском и итальянском языках в одной из типографий в Нюрнберге.

В Голландии Бомарше не смог обнаружить того, за кем бросился в погоню, и решил продолжить преследование:

«Я подобен льву! У меня нет больше денег, но есть бриллианты, драгоценности; я все продам и с яростью в сердце снова пущусь на перекладных. Немецкого я не знаю; дороги, по которым придется ехать, мне незнакомы, но я раздобыл хорошую карту и вижу, что, чтобы добраться до Нюрнберга, мне нужно ехать через Нимег, Клев, Дюссельдорф, Кёльн и Франкфурт. Я буду мчаться днем и ночью, если только не свалюсь в дороге от усталости. Горе мерзавцу, который заставляет меня проделать лишних триста или четыреста лье в тот момент, когда я рассчитывал наконец вернуться домой и отдохнуть! Если я настигну его в пути, я отберу у него все бумаги и убью в отместку за все причиненные мне горести и перенесенные страдания», — писал он Сартину в конце июля 1774 года.

О дальнейших перипетиях этого путешествия читаем в письме Бомарше к его другу Рондилю, он писал его, плывя в лодке по Дунаю, вблизи города Регенсбурга. Это письмо, датированное 15 августа 1774 года, вошло в собрание его сочинений. Вначале мы познакомим читателя с фактами в том виде, в каком сам Бомарше изложил их, а потом поразмышляем над тем, как же следует отнестись к столь странному стечению обстоятельств.

Первая часть путешествия была отягощена проблемами, связанными с расстройством здоровья Бомарше. Он даже подумывал лечь во Франкфурте в больницу, но потом отказался от этой мысли, чтобы не терять времени, и добрался до Вюрцбурга.

14 августа на почтовой станции в Лаугенфельде он сменил лошадей и отправился в Эмскирхен; правил лошадьми местный кучер. На подъезде к Нейштадту-на-Айше, небольшому городку, лежащему в пяти лье от Нюрнберга — конечного пункта его путешествия, Бомарше извлек из-под сиденья несессер, откуда достал зеркало и бритву. Наблюдавший за ним кучер решил, что путешественник, которого он принял за англичанина, хочет побриться. Звали кучера Георг Драц. Поведение путешественника показалось ему весьма странным, но он объяснил его себе присущей английским туристам эксцентричностью.

Перед Нейштадтом, близ местечка Лихтенхольц, дорога углублялась в густой лес. В самой чаще Бомарше приказал остановить экипаж, чтобы справить нужду; он вышел из кареты и, в то время как экипаж медленно продолжал двигаться вперед, последовал за ним пешком, чтобы немного размять ноги. Неожиданно путь ему преградил всадник и, по словам Бомарше, потребовал у него кошелек. В ответ путешественник выхватил пистолет и побежал, он надеялся уйти от погони и догнать свой экипаж, но тут появился еще один разбойник — огромный детина с плащом, намотанным на руку. Оказавшись зажатым с двух сторон, Бомарше разрядил свой пистолет в первого из напавших на него, но промазал, тот уже почти настиг его, когда второй бандит подскочил к Бомарше сзади и, дернув за плечо, повалил на землю. Подоспевший первый разбойник выхватил кинжал и со всей силы ударил несчастную жертву в грудь. Но, о чудо! Клинок наткнулся на овальный золотой медальон, в котором было спрятано письмо Людовика XVI, отклонившись в сторону, кинжал оставил широкую царапину на груди Бомарше и, вонзившись ему снизу в подбородок, вышел через правую щеку.

Бомарше удалось вскочить на ноги, он бросился на разбойника и, пытаясь вырвать у него кинжал, порезал себе ладонь; он исхитрился повалить соперника наземь и, поставив ему ногу на грудь, пригрозил, что убьет его.

Столь энергичная атака вызвала панику у нападавших. Первый бандит вырвался, вскочил на лошадь и умчался прочь. Второй запросил пощады; Пьер Огюстен перерезал ему пояс и нанес сильный удар по лицу рукояткой пистолета.

В этот момент Бомарше услышал рожок своего кучера, который уже начал волноваться. Побежав на звук рожка, путешественник вышел к своему экипажу, представ перед кучером и находившимся в карете слугой с рассеченным и залитым кровью лицом, перевязанной носовым платком рукой и галстуком в пятнах крови.

«Бандиты! — кричал Бомарше. — В меня стреляли!»

Кучер предложил раненому Бомарше отвезти его в полицейский участок в Нейштадте, чтобы заявить о случившемся, но тот отказался и велел следовать до почтовой станции в Эмскирхене, там он поменял лошадей и кучера и, постоянно подгоняя возницу, продолжил путь в Нюрнберг. В Нюрнберге он остановился на ночлег в гостинице «Красный петух» и вел себя там столь возбужденно, что Конрад Грубер, хозяин заведения, решил, что его постоялец не в себе. Тем не менее он предложил пригласить к нему хирурга. От лекаря Бомарше отказался, ограничился тем, что заклеил подбородок куском пластыря. Но согласился сделать официальное заявление о приключившейся с ним истории высокопоставленному чиновнику почтового ведомства, некому г-ну Фецеру.

Факты, изложенные в этом заявлении, сделанном 16 августа, не совсем точно совпадают с теми, что описал Бомарше в своем письме во Францию. Г-ну Фецеру Пьер Огюстен описал внешность напавших на него бандитов. У одного из них во время драки свалился с головы светлый парик, обнажив черноволосую шевелюру, что дало жертве основание предположить, что он еврей. Этот человек, ростом около пяти футов и двух дюймов, был одет в английский сюртук синего цвета с медными пуговицами, красную куртку и кожаные штаны. Сообщник, обращаясь к нему, называл его Анжелуччи. Второй был повыше ростом и носил серую безрукавку, на руке у него болтался синий плащ, а на голове была шляпа без полей. Это был полнолицый, белокожий блондин, по виду — англичанин, приятель называл его Хаткинсоном.

Таковым было это странное заявление, сохранившееся в Государственном архиве Вены. Предполагаемый автор, возможно, никогда не существовавшего памфлета вдруг раздвоился, и Хаткинсон отделился от Анжелуччи.

В протоколе беседы Фецера с Бомарше не упоминалось ни о выбитых рукояткой пистолета зубах, ни о перерезанном поясе, хотя эти приметы могли бы помочь в опознании так называемого Хаткинсона. Заявление Бомарше, составленное им в Нюрнберге, в качестве свидетелей подписали хозяин гостиницы Грубер и польский офицер барон Нитш. Полиция Нюрнберга, по-видимому, отнеслась к этому заявлению с полной серьезностью, поскольку начала расследование и объявила розыск преступников.

В тот момент никто не подумал разыскать других свидетелей происшествия, а между тем кучер Георг Драц, взволнованный событиями в лесу близ Лихтенхольца и опасавшийся неприятностей с полицией, вечером того же дня, то есть 14 августа, сам явился к властям Нейштадта и рассказал им о случившемся, причем его версия очень отличался от версии Бомарше. По словам Драца, путешественник положил в карман бритву, вынутую из несессера, как раз перед тем как выйти из кареты. Он углубился в лес и вышел оттуда лишь через полчаса. За это время кучер никого не видел, кроме бригады плотников из трех человек, проследовавших мимо него со своим инструментом. Никаких выстрелов он не слышал. Когда г-н де Ронак вернулся к карете, в его одежде не было никакого беспорядка, но он действительно сказал, что видел воров. Что касается его ранений, то кучер подумал, и, возможно, не без оснований, что это были обычные царапины, которые путешественник вполне мог сам себе нанести бритвой, так как, уходя в лес, он захватил с собой еще и зеркало и, видимо, брился там.

Эти чистосердечные и наивные показания, о которых поначалу не было известно полиции Нюрнберга, наводят на мысль, что вся эта история с бандитами не более чем плод фантазии Бомарше, преследовавшего определенную цель: ему нужно было привести в исполнение заранее составленный план, отправной точкой которого и было это так называемое нападение.

В Нюрнберге Бомарше провел всего одну ночь, а утром отправился в Регенсбург; заночевав там, на другой день он нанял лодку и продолжил свой путь вниз по Дунаю до Вены, где нашел пристанище в гостинице «Труа курер».

Едва устроившись, он сразу же написал это удивительное письмо. Адресовано оно было самой императрице Марии Терезии.

«Сударыня,

умоляю Ваше величество поверить, что, нарушая этикет и не прибегая к помощи высокопоставленных посредников для того, чтобы предстать перед Вами, я даю Вам доказательства своего самого глубокого уважения.

С западного побережья Европы я мчался день и ночь, чтобы доставить Вашему величеству сведения, от которых зависит Ваше счастье и Ваше спокойствие, и которые, осмелюсь сказать, могут до глубины души взволновать Ваше величество.

Сударыня,

Ваше величество может судить о важности этой тайны уже по одному тому, что мне приходится предпринимать столь странные шаги, дабы добиться встречи с Вами, но еще лучше Ваше величество поймет, что нельзя терять ни минуты и нужно немедленно выслушать меня, когда узнает, что, несмотря на то, что, будучи подло атакован разбойниками под Нюрнбергом, сильно ранен ими и невыносимо страдая от боли, я не останавливался в пути ни на секунду и пересел в лодку, чтобы по Дунаю добраться до Вены, лишь тогда, когда невыносимая боль сделала невозможным мое дальнейшее передвижение в почтовой карете из-за тряски.

Если вдруг Ваше величество сочтет это письмо от незнакомого ей человека бредом раненого, коему лихорадка помутила разум, умоляю Вас, окажите мне милость и пришлите ко мне как можно быстрее человека, на которого вы полностью можете положиться, это больше в Ваших интересах, чем в моих. Я не смогу открыться этому человеку, поскольку должен сделать это единственно перед Вашим величеством, но я скажу ему достаточно, чтобы получить от Вас, сударыня, тайную аудиенцию, о коей ни ваши министры, ни наш посол ничего не должны знать.

Пусть Ваше величество не сочтет себя оскорбленной, ежели я осмелюсь умолять Вас выдать той особе, которую Вы пошлете ко мне, записку за Вашей подписью примерно следующего содержания: „Г-н де Ронак может откровенно говорить с подателем сего письма. Он облечен моим доверием“. Такая мера предосторожности необходима, дабы я был уверен в том, что мое письмо попало не в чужие руки, а в руки Вашего императорского величества.

Ожидая Ваших распоряжений в гостинице „Труа курер“ на площади Святого Михаила близ Дворца правосудия в Вене, я выражаю самую беззаветную преданность Вашему императорскому величеству и остаюсь Вашим нижайшим и преданнейшим слугой.

Де Ронак.

Вена, 20 августа 1774 года».

Таким образом эта, возможно, выдуманная от начала и до конца история с разбойниками неожиданно вошла в Историю. Бомарше по собственной инициативе искал встречи с императрицей. Именно ей хотел он рассказать о той опасности, которой подвергалась Мария Антуанетта, и на этот раз он действительно мог соперничать с д’Артаньяном.