Глава 14 ШИНОНСКИЙ ЛЕС (1767–1768)

Глава 14

ШИНОНСКИЙ ЛЕС (1767–1768)

Благосклонность дочерей Людовика XV к Бомарше становилась все призрачнее, и он, словно предвидя, что судьба готовит ему новые испытания, завел весьма ценную для себя дружбу с начальником полиции г-ном де Сартином, будущим морским министром Людовика XVI. Поводом для их сближения стало одно из тех трагикомических происшествий, которыми был усеян весь жизненный путь Бомарше. Несмотря на разрыв с Полиной Ле Бретон и крах надежд на богатое приданое, Пьер Огюстен продолжал жить на широкую ногу и держал чернокожего лакея, который всегда стоял в ливрее на запятках его кареты во время выездов.

Однажды, когда Бомарше направлялся в Лувр на очередное заседание суда, его карету остановил судебный пристав и арестовал этого лакея под тем предлогом, что тот незаконно состоит на службе и на самом деле является беглым рабом, принадлежащим г-ну де Шайу, бывшему королевскому наместнику на Мартинике. Побагровев от ярости, Бомарше бросился на пристава, пытаясь отбить своего чернокожего слугу. Вскоре все они оказались в полицейском участке, где Пьер Огюстен «вновь принялся оскорблять представителя власти в самых грубых и непристойных выражениях». Его поведение было зафиксировано в полицейском протоколе.

Прибыв наконец в Лувр и заняв место рядом с другими судьями, Пьер Огюстен осознал непристойность своего поведения: как он мог себе позволить подобное! Он, королевский судья, опустился до того, что оскорблял и набрасывался с кулаками на находившегося при исполнении судебного пристава, действовавшего согласно ордеру на арест. Если бы делу дали ход, Бомарше потерял бы свое место в охотничьем суде и лишился уважения общества.

Поэтому он поспешил к г-ну де Сартину, с которым несколько раз встречался при дворе. Не застав того на месте, Бомарше написал ему записку, в которой весьма эмоционально изложил случившееся и не преминул упомянуть о своих связях. Прочитав это послание, Сартин пометил на его полях: «Попросить г-на Бомарше, чтобы он зашел ко мне завтра утром». Встреча состоялась. Сартин уладил дело, в его лице Бомарше приобрел надежного друга, чье высокое положение начал немедленно эксплуатировать, поскольку решил во что бы то ни стало заполучить обратно своего лакея. Но негра выставили-таки на торги, несмотря на протесты Бомарше, довольно быстро забывшего о своих недавних планах поставлять чернокожих рабов в испанские колонии. В Париже этот несостоявшийся работорговец вновь превратился в чувствительного человека и принялся критиковать общество, допускающее рабство. Но на выкуп негра, которого уже приобрел шевалье де Сен-Виктор, у Бомарше не хватило наличности, и он, отказавшись от этого намерения, вновь занялся совместно с Пари-Дюверне, не державшим на своего компаньона зла за провал его миссии в Мадриде, коммерческими операциями.

После долгих бесплодных поисков прибыльных дел неожиданно подвернулась выгодная сделка: король выставил на продажу две тысячи арпанов Шинонского леса. Лесоразработки сулили быстрое обогащение, но вначале требовалось уплатить 600 тысяч ливров наличными. Что касалось денег, проблема разрешилась просто: Пари-Дюверне вошел в долю и субсидировал сделку. Гораздо сложнее оказалось обойти административные препоны: будучи членом суда Луврского егермейства, Бомарше не имел права приобретать в собственность или заниматься эксплуатацией угодий, принадлежащих короне. Пьер Огюстен придумал, как обойти этот запрет: при заключении сделки он использовал чужое имя — имя своего лакея Шарля Сезара Ле Сюера, которое фигурировало в документах рядом с именами других компаньонов: лионца Пернона, естественно, Дюверне и г-на Пиона с Черного острова.

Контракт был подписан в декабре 1766 года, но занятый репетициями «Евгении» Бомарше все никак не мог выкроить время, чтобы посетить свои новые владения. Лишь после премьеры он смог испытать себя в роли лесоразработчика и посвятил этому занятию большую часть 1767 года.

Из Парижа до Шинона можно было добраться меньше чем за сутки. Бомарше часто проделывал этот путь: он был околдован буколической красотой лесов Турени, а суровая жизнь лесорубов казалась ему романтичной, поскольку была связана с природой. Он мечтал заменить дедовские методы рубки леса на более современные, применив технику, которую хотел усовершенствовать, как когда-то усовершенствовал часовой механизм. Но новая сфера деятельности требовала от него скорее таланта театрального режиссера, нежели мастерства часовщика: ему нужно было наладить отношения между приказчиками, бригадирами и рубщиками, без конца враждовавшими друг с другом; контролировать сбыт леса; следить, как прокладываются новые дороги для его доставки на баржи; покупать сотни лошадей и фураж для них. Он занимался строительством шлюзов и порта на реке Эндре, откуда баржи с лесом должны были плыть к Луаре и по ней в города Тур, Сомюр, Анжер и Нант.

«Летом этот каторжный труд совсем мне не в тягость, с тех пор как я прибыл в этот край, в котором нет места тщеславию, я видел только простых людей, общающихся друг с другом без всяких церемоний, таких, каким часто я сам хотел бы быть… В моей комнате с побеленными стенами из мебели есть лишь скверная кровать, на которой я сплю как младенец, четыре соломенных стула, дубовый стол и огромный очаг без всякой отделки и столешницы… Добрый грубый хлеб, более чем скромная пища и отвратительное вино — вот из чего состоят мои трапезы».

Эта пастораль, в которой парижанин, оказавшийся в деревне, знакомится с сельчанами, будто сошедшими с полотен Брейгеля, дала Бомарше ценный материал, использованный им при создании сцен сельской жизни в «Женитьбе Фигаро».

«В охотничьих угодья и на лугах, покрывающих склоны холма, на котором я живу, множество крепких загорелых мужчин косит траву и грузит сено на фуры, запряженные волами; женщины и девушки работают граблями, громко распевая песни, которые доносятся до моего стола».

Интересно, как по-разному писатели воспринимали одни и те же места: например, этот уголок Турени, где завтра окажется в изгнании Шуазель, где когда-то Леонардо да Винчи рисовал свои мечты, где сегодня Бомарше находит персонажей второго плана для своих пьес, и где через несколько лет Поль Луи Курье будет черпать яд для своих памфлетов, а Бальзак утирать чистые слезы Мадлене де Морсо.

Буколическая идиллия Пьера Огюстена была вскоре нарушена. Лакей, чье имя он использовал при заключении контракта на покупку леса, оказался отъявленным плутом: он предал интересы своего хозяина, связавшись с неким г-ом Грулем, «главным приказчиком на лесоразработках», которому не нравилось, что Бомарше сам всем руководил и распоряжался прибылью. Итак, наш герой опять был вынужден вступить в борьбу, на сей раз с неверным слугой, недобросовестным приказчиком и местными судейскими. Мало того что лесоразработки в Шиноне не принесли сколько-нибудь значимой прибыли, из-за них Бомарше оказался на грани разорения и позора. Первые тучи начали сгущаться еще в 1767 году, когда Ле Сюер попытался шантажировать Бомарше, потребовав от него взятку в сумме двух тысяч ливров. Пьер Огюстен сумел нейтрализовать шантажиста, уст-поив ему свой собственный суд, на котором сам же он и выступил в роли председателя, а два пистолета, выложенные на стол, послужили дополнительным аргументом в его пользу. Под давлением, как когда-то Клавихо, лакей был вынужден подписать отказ от своих притязаний.

В отместку Ле Сюер вместе с уволенным приказчиком Грулем создали под вымышленными именами новую компанию, оформили ее у шинонского нотариуса и под ее вывеской начали эксплуатировать принадлежавший Бомарше участок, присваивая себе всю прибыль. Разразилась настоящая война: в октябре 1767 года Бомарше в сопровождении конных приставов прибыл в Шинон, схватил Груля, приказал привязать его к хвосту одной из лошадей и в таком виде доставил его к королевскому прокурору Шинона. Тот пришел в ужас от подобных методов.

Бомарше свысока заявил ему:

«Хозяин имеет полное право подвергнуть аресту своего слугу». Именно в таком тоне заговорит в скором времени граф Альмавива.

«Этот слуга вор?» — спросили Бомарше.

«Нет», — вынужден был признать он, поскольку Груль, будучи ловким дельцом, действовал в рамках закона, а незаконные операции совершал через подставное лицо.

Вновь Пьеру Огюстену пришлось прижать к стенке Ле Сюера: тот признался в плутовстве, но сделал это не в присутствии прокурора, а без свидетелей в конторе Бомарше в Кинсее, на лесоразработках. Разозлившись на хозяина за примененное к нему новое насилие, неверный слуга бросился к Грулю в Шинон, и там они обратились к эксперту с тем, чтобы тот помог им повернуть дело в их пользу. Эксперт мастерски справился с поручением: после увольнения Груля на лесоразработках не соблюдались кое-какие формальности. Признавшись, что он был всего лишь подставным лицом, Ле Сюер возложил всю ответственность за непорядки на Бомарше. В результате он добился того, что по приговору суда от 27 ноября 1767 года ему были переданы все права на Шинонский лес, а Бомарше предстояло понести наказание за «насильственные действия и угрозы в адрес истца».

Узнав об этом решении, Пьер Огюстен в порыве гнева подал апелляцию в Парижский суд, прозванный «Мраморным столом». Немного поостыв, он осознал, чем рискует: суд мог установить, что член суда Луврского егермейства приобрел на торгах лесные угодья, принадлежащие короне, что было противозаконно. Следовало найти обходной путь: при посредничестве Пари-Дюверне Бомарше получил аудиенцию у первого председателя Мопу и убедил его вынести благоприятный для себя приговор. Ле Сюера в любой момент мог сделать какой-нибудь опасный выпад и выступить с разоблачениями, поэтому нужно было как можно быстрее нейтрализовать его. Будущий борец с беззаконием, ничтоже сумняшеся, стал добиваться королевского указа о заточении в тюрьму без суда и следствия своего неверного слуги. Предпринятые Бомарше шаги обернулись двойной несправедливостью: Ле Сюера обвинили в мошенничестве, а Пьера Огюстена «Мраморный стол» восстановил в правах законного владельца леса, при этом никто даже не вспомнил, что это противоречит закону. Альмавива, поправ правосудие, одержал верх, но побежденные им слуги продемонстрировали ту самую ловкость и изворотливость, которая однажды принесла славу Фигаро.

Ускользнув от полиции, Ле Сюер и Груль при посредничестве одного комиссара из Шатле — резиденции уголовной полиции Парижа — вновь подали иск на Бомарше, объявив его узурпатором и гонителем свободы. Истцы взывали к «авторитету короля и власти его министров, чтобы положить конец подобной практике, столь явно ограничивающей свободу французов». Это предреволюционное воззвание, прозвучавшее из уст смиренных подданных, осуждавших те самые «летр де каше» — королевские указы об изгнании или заточении без суда и следствия в тюрьму, которые вскоре будет клеймить Мирабо, повлияло на позицию Сартина. Несмотря на дружбу с Бомарше, Сартин не только аннулировал ордер на арест Ле Сюера и Груля, но и воздержался от удовлетворения ходатайства о специальном расследовании. Не получив «летр де каше» на своих противников, Бомарше был вынужден вернуться к обычной судебной процедуре. Чтобы засадить-таки слугу в тюрьму, он заставил мадам Ле Сюер подать жалобу на своего мужа — мол, он ушел из дома, захватив все движимое имущество, бросил ее в нищете и грозился убить. Этот гнусный ход возымел действие. Ле Сюер перепугался, и 10 марта 1768 года признал перед судом, что истинным владельцем Шинонского леса является Бомарше; в качестве компенсации за это признание он потребовал две тысячи ливров.

С помощью какой-то уловки, следы которой затерялись в истории, Бомарше все же засадил своего лакея в тюрьму Шатле. Это произошло 21 марта 1768 года. 8 июля Ле Сюера выпустили на свободу до окончания расследования, которое шло своим чередом; оно тянулось еще два года, до тех пор. пока 4 июля 1770 года прокурор Шатле не прекратил дело, так и не рассудив тяжущихся: по его мнению, нельзя было возлагать всю вину лишь на одну из сторон. Так что Фигаро был не совсем прав, когда обвинял правосудие в пристрастии: умный слуга мог порой одержать верх над своим не слишком добродетельным господином.

Эта незначительная, но весьма показательная история, ставшая предвестницей новых несчастий, казалось, не очень беспокоила Бомарше. В течение двух лет, пока шло судебное расследование по поводу разработок Шинонского леса, Бомарше занимался и другими делами: много места в его жизни занимал театр, которым он страстно увлекся, но главным для него в этот период, конечно же, стало устройство семейного очага.