Глава 33 СОЗДАНИЕ «ОБЩЕСТВА ДРАМАТУРГОВ» (1776–1777)

Глава 33

СОЗДАНИЕ «ОБЩЕСТВА ДРАМАТУРГОВ» (1776–1777)

Парадоксально, но именно успех «Севильского цирюльника» стал причиной ссоры Бомарше с пайщиками «Комеди Франсез»; эти разногласия оказались гораздо серьезнее, чем можно было предположить вначале.

Первые несколько недель после премьеры были настоящим медовым месяцем автора с исполнителями:

«Господа, играйте „Севильского цирюльника“ так, как вам нравится, я с покорностью приму это. И пусть ваш зрительный зал всегда будет переполнен, я друг ваших успехов и любовник своих… Если публика довольна, если довольны вы, я тоже буду доволен…»

Потом к этим комплиментам начали примешиваться упреки: в третьем акте «Цирюльника» актер Дюгазон покорил публику своей уморительной мимикой: в одной из сцен он так энергично чихал, что даже заглушал голос Бартоло. Бомарше в довольно резких выражениях выказал свое недовольство исполнением этой сцены и потребовал изменить ее. Но это было пустяком по сравнению с той грозой, что разразилась из-за ущемления актерами «Комеди Франсез» авторских прав драматургов.

Не в укор Бомарше будет сказано, что он любил деньги и зарабатывал их разными способами, в том числе сочиняя драматические произведения. Поскольку его первые две пьесы не имели особого успеха, у него не было возможности прочувствовать, до какой степени сложившаяся система взаимоотношений авторов с исполнителями их произведений ущемляла права первых в пользу вторых. Защищая собственные права, он тем самым защищал интересы всех своих собратьев по перу, и те в конце концов признали эту его заслугу.

С незапамятных времен авторы пьес получали за их постановку лишь заранее оговоренную сумму, а поскольку никогда не было гарантии, что пьеса будет иметь успех, директора театров предусмотрительно сводили авторские гонорары к смехотворным суммам. После протеста драматурга и либреттиста Филиппа Кино в 1653 году было принято решение, что отныне автор пьесы, пользующейся успехом у публики, будет получать определенный процент от театральных сборов. В 1697 году вышел королевский указ, предписывавший отчислять автору девятую часть сборов от пятиактной пьесы и двенадцатую часть — от трехактной. При этом процент высчитывался не с общей прибыли от проданных мест, как это практикуется сейчас, а с так называемого «чистого дохода», остававшегося после вычета из суммы сборов постановочных расходов, которые составляли 500 ливров для пятиактной пьесы и 300 ливров — для трехактной. Если чистый доход хотя бы один раз оказывался меньше суммы, затраченной на постановку пьесы, она «попадала под особые условия», то есть автоматически превращалась в собственность труппы, которая приобретала таким образом право исключить пьесу из репертуара, а затем к ней вернуться и с успехом играть на сцене, не имея больше никаких обязательств перед ее автором.

Это положение вещей, и так более чем невыгодное для драматургов, в 1757 году вновь было изменено в пользу «Комеди Франсез»: суммы фиксированных постановочных расходов были увеличены. Отныне, если хотя бы единожды сбор от пьесы оказывался меньше 1200 ливров зимой и 800 ливров летом, автор лишался всяких прав на нее; случалось, что драматурги, в частности Лонвей де ла Соссей, в результате уловок директоров театров оказывались их должниками.

Мало этого, теперь из суммы чистого дохода стали вычитать стоимость абонементов. Таким образом, драматургу причитался процент лишь от суммы прибыли от билетов, проданных непосредственно перед спектаклем, причем эта сумма, из которой вычитались постановочные расходы и в которую не входила стоимость абонементов, сокращалась еще на четверть за счет отчислений в пользу бедных. С помощью этой системы было проще простого в день невысоких сборов занизить прибыль до такого уровня, чтобы в буквальном смысле конфисковать пьесу в пользу театра.

Сила актеров заключалась в их единстве и сплоченности и в том, что при защите своих интересов они опирались на поддержку четырех государственных мужей — кураторов театров, готовых выполнить любые их требования ради того, чтобы пользоваться благосклонностью самых соблазнительных актрис.

В борьбе с подобной организацией, основанной на взаимной поруке, нищие, вечно ссорившиеся друг с другом драматурги не имели никаких шансов на победу. Если кто-то из них пытался протестовать, его пьесы больше не принимали ни в одном театре. Многие авторы, в ущерб своей репутации, вынуждены были отдавать свои произведения в Итальянский театр, где условия были не столь суровы.

Каждый раз, когда Бомарше брался за какое-либо дело, оно заканчивалось громким скандалом. Прекрасно зная нравы актеров «Комеди Франсез» и не имея иллюзий насчет практикуемых ими методов, он опасался, что они подстроят падение сборов от одного из спектаклей «Цирюльника» ниже официально установленного уровня, чтобы отобрать у него пьесу. Он не стал скрывать своих опасений от герцога де Ришелье, одного из четырех кураторов «Комеди Франсез». Ришелье, бывший в курсе многочисленных конфликтов, в которые он благоразумно предпочитал не вмешиваться, подумал, что Бомарше, снискавший нелюбовь писательской братии, но весьма популярный в театральной среде, возможно, является тем самым человеком, которому удастся найти взаимоприемлемое решение наболевшей проблемы; с этой целью он дал ему письменное разрешение проверить бухгалтерские книги «Комеди Франсез».

Пайщики театра не придали никакого значения письму маршала, заявив, что у самого Ришелье не больше прав, чем у Бомарше, на проверку их бухгалтерии.

Будучи в то время занятым другими проблемами, такими, как поставки военного снаряжения в Америку и участие в судебных процессах, касавшихся его лично, Бомарше, который не имел ни малейшего желания ссориться с актерами «Комеди Франсез» и терять благосклонность мадемуазель Долиньи, исполнительницы роли Розины, в какой-то момент решил отказаться от этой борьбы. Узнав об этом его собратья по перу, в частности Седен, стали умолять его встать на защиту униженных драматургов. Эти просьбы подстегнули обожавшего любую борьбу Бомарше. Поскольку приближалось уже тридцать второе представление его «Севильского цирюльника» на сцене «Комеди Франсез», он потребовал, чтобы театр полностью рассчитался с ним, представив подробный отчет.

Пайщики «Комеди Франсез» делегировали к автору пьесы актера Дезесса с тем, чтобы тот передал ему 4506 ливров в качестве причитающегося ему процента от сборов. Поскольку никаких подтверждений правильности расчетов Дезесса не представил, драматург отказался принять у него деньги и вновь потребовал подробного финансового отчета. В ответ на это ему сообщили лишь, на какую сумму были проданы перед спектаклями билеты, и сказали, что подсчитать стоимость абонементов, часть из которых была пожизненной, не представляется возможным.

На яростные протесты Бомарше пайщики «Комеди Франсез» ответили готовностью создать комиссию, которая совместно с адвокатами разберется в этом деле, но, чтобы показать, что они не собираются сдаваться, временно исключили «Цирюльника» из репертуара.

«Идея созвать на настоящий консилиум адвокатов и доверенных лиц для того лишь, чтобы выяснить, следует или нет посылать мне подробный и должным образом подписанный отчет о причитающихся мне суммах за авторские права на мою пьесу, кажется мне весьма странной», — признался Бомарше, уязвленный тем, что его требование получить «выписку из бухгалтерских книг» было встречено столь враждебно.

Объявленный консилиум так и не собрался. Бомарше, узнав об этом, с еще большим энтузиазмом принялся настаивать на выполнении своих требований. Но постановку «Цирюльника» не возобновили. Пайщики «Комеди Франсез» обратились за помощью к герцогу де Дюра, еще одному официальному куратору театров, и попросили его вступить в переговоры с Бомарше.

Литератор и член Французской академии герцог де Дюра признал справедливость требований драматурга и предложил вместо существующей произвольной системы деления прибыли ввести новую, основанную на договоре, в котором будут должным образом зафиксированы права обеих сторон. Дюра посоветовал Бомарше обсудить условия договора с несколькими драматургами, но Бомарше заявил, что, поскольку все авторы, пьесы которых ставились в «Комеди Франсез», равны в правах, то и собрать нужно их всех.

Герцог с этим согласился, и 27 июня 1777 года Бомарше разослал всем своим коллегам-драматургам приглашения к себе на обед, во время которого предполагалось обсудить условия соглашения, предложенного герцогом де Дюра.

Литература занимала в жизни Бомарше далеко не главное место, поэтому он даже не подозревал о раздорах, царивших в кругу профессиональных писателей. Ему казалось, что дело быстро пойдет на лад уже хотя бы потому, что он попросил председательствовать на этом собрании трех драматургов, являвшихся членами Французской академии.

Двое из них — старик Сорен, автор «Спартака», чья слава осталась в прошлом, и Мармонтель, находившийся на пике популярности, — с воодушевлением откликнулись на приглашение. Зато недавно ставший академиком Лагарп заупрямился: этот молодой человек отличался таким склочным характером, что коллеги прозвали его «Гарпией», умение прощать обиды никогда не входило в список его добродетелей. Он отказался от приглашения на обед, но сообщил, что готов принять участие в обсуждении договора при условии, что двое из его коллег, Совиньи и Дора, не будут присутствовать на этом собрании. Бомарше, который желал видеть у себя всех драматургов, попросил Лагарпа забыть на время о вражде, дабы «не делить метлу на отдельные прутья». Однако Лагарп не внял этому мудрому совету и заявил, что «он не может считать двух названных им авторов честными писателями». Лишь позднее, осознав, что на карту поставлены его собственные интересы, Лагарп поступился ради них своими принципами.

Шарль Колле, один из самых модных драматургов своего времени, автор комедии «Выезд на охоту Генриха IV», которая до сих пор не сходит с театральных подмостков, не раз выяснял отношения с пайщиками «Комеди Франсез», поэтому Бомарше надеялся обрести в нем своего самого надежного союзника, но и в этом его постигло разочарование. Состарившийся и желавший покоя Колле не захотел ни во что вмешиваться; он прислал свой ответ уже после того, как собрание состоялось, сославшись на то, что поздно получил приглашение, поскольку жил в деревне и собирался оставаться там до самой осени. Но даже вернувшись в Париж, он всячески устранялся от участия в решении этой проблемы, подкрепляя свою позицию то цитатой из Корнеля: «Герой видит мошенника и в душе смеется над ним», то более скромно — из Пирона: «Через презрение я обрел покой».

Дидро, отец мещанской драмы, также ответил на посланное ему приглашение отказом:

«Итак, сударь, вы оказались во главе „мятежа“ драматургов против актеров. Вы знаете, какова ваша цель и как вы будете ее добиваться; и у вас есть комитет, синдики, собрания и решения. Я никогда не участвовал в подобных мероприятиях и не считаю для себя возможным делать это впредь. Я провожу свою жизнь в деревне, вдали от всех городских дел, позабыв о них почти так же, как городские жители позабыли обо мне. Позвольте мне ограничиться пожеланиями успеха вашему предприятию. Пока вы будете сражаться, я буду возносить молитвы на медонской горе. И пусть благодаря вам литераторы, посвятившие себя театру, обретут независимость! Но, откровенно говоря, я опасаюсь, что справиться с театральной труппой будет посложнее, чем с парламентом. Смех не будет иметь здесь той же силы. И все равно, ваша попытка не станет от этого менее справедливой или менее благородной. Приветствую и обнимаю вас.

Севр, 5 августа 1777 года.

Дидро».

Наряду с этими фигурами первой величины на приглашение Бомарше не откликнулся и кое-кто из менее значительных авторов, среди них был редактор «Газетт де Франс» Бре, которого мало занимала проблема авторских прав, а также милейший Пуансине де Сиври, оказавшийся в тот момент за долги в Фор-Левеке, правда, этот последний в любом случае вряд ли бы появился у Бомарше, так как очень дорожил благосклонным отношением к нему актрис.

Среди тех, кто поддержал намерения Бомарше, был глубокомысленный пессимист Шамфор:

«Можно с полным основанием рассчитывать на то, что ваш ум, ваша компетентность и ваша энергия найдут способ искоренить те основные злоупотребления, кои в своем единении должны неотвратимо погубить драматическое искусство во Франции. Вы окажете неоценимую услугу нации и впишете, в который раз уже, свое имя в летопись замечательной эпохи, покрыв его славой, к которой вы, наверное, привыкли. Театральная пьеса, которая будет обязана своим рождением проведенной вами реформе, возможно, переживет тот или иной судебный орган, как „Филоктет“ Софокла пережил суд Ареопага и Амфиктионии.

Я желаю, сударь, чтобы Генеральные штаты драматического искусства, кои должны собраться завтра в вашем доме, не повторили судьбу других Генеральных штатов, которые лишь видели все наши проблемы, но не смогли решить ни одну из них. Но как бы там ни было, я твердо убежден, что ежели вам не удастся добиться успеха, то можно смело оставить всякую надежду на преобразования. Что касается меня лично, то мне, в любом случае, предоставляется счастливая возможность поближе познакомиться с человеком, чьи достоинства общепризнанны, с которым превратности светской жизни не позволяли мне видеться так часто, как мне того хотелось бы.

Честь имею оставаться… и т. д. и т. п.

Шамфор,

Секретарь его высочества принца де Конде.

Шантильи, среда, 2 июля (1777)».

На следующий день после получения Бомарше столь лестного письма, «Генеральные штаты драматического искусства» провели свое первое заседание inter pocula в его доме. Бомарше удалось совершить настоящее чудо, собрав за своим столом за бокалом шампанского двадцать три драматурга, писавших для «Комеди Франсез».

После обеда приступили к выборам комитета из четырех членов, которым предстояло защищать интересы сообщества и разработать новую систему расчетов с театром, основные принципы которой были одобрены герцогом де Дюра.

В комитет были избраны инициатор этого предприятия, Бомарше, академики — Сорен и Мармонтель, а также потенциальный академик и признанный авторитет Седен.

Комитет подготовил декларацию о независимости драматических авторов от «Комеди Франсез».

Нет никаких сомнений в том, что мятежные писатели находились под сильным впечатлением от борьбы американских колонистов за свои права, их собственная борьба имела те же цели. Как показало будущее, победить англичан было гораздо проще, чем пайщиков «Комеди Франсез». Последние немедленно сплотились и, призвав на помощь команду из четырех или пяти адвокатов во главе со знаменитым Жербье, подали на своих оппонентов в суд.

Драматурги же с трудом находили друг с другом общий язык, поэтому их союз, вдохновляемый Бомарше, не имел ни достаточной силы, ни достаточной сплоченности, чтобы выиграть процесс.

В то время как собратья Бомарше по перу готовы были использовать его способности в своих интересах, сам Пьер Огюстен не мог рассчитывать на чью бы то ни было помощь в своей борьбе. В глаза коллеги уверяли его, что целиком и полностью доверяют ему, а за его спиной некоторые из них распускали слухи, что он ловко пользуется своим положением и при первом же удобном случае предаст их, если сочтет, что ему выгоднее встать на сторону актеров.

Седен, будучи по натуре глубоко порядочным человеком, рассказал Бомарше об этих кознях, и тот вынужден был признать, что из всех встреченных им на жизненном пути врагов, а было их немало, самыми жестокими были так называемые друзья-литераторы.

Тем не менее он не бросил этого дела и после трех лет судебных разбирательств добился компромиссного решения, которое, впрочем, не в полной мере удовлетворило его. Но он был не из тех, кто отказывается от борьбы, он исподволь продолжал ее и спустя много лет довел до победного конца.