ГДЕ ЖЕ БЫЛ РОММЕЛЬ?

ГДЕ ЖЕ БЫЛ РОММЕЛЬ?

В книге «Офицеры против Гитлера» Фабиан фон Шлабрендорф сообщает интересные подробности того, что происходило в это время в штаб-квартире фюрера и как Ставка относилась к событиям на побережье Северо-Западной Франции:

– Начальник оперативного отдела группы армий «Запад», генерал Хойзингер, выступил с докладом о военном положении перед вызванными на совещание к Гитлеру командующими армиями Восточного фронта. Среди прочего он заявил, что «на Западе никто не сомневается в том, что удастся „связать“ англичан и американцев на полуострове Котантен. Не может быть и речи о прорыве в долину». Это опрометчивое заявление основывалось на ложной предпосылке, что «в принципе вторжение возможно только в случае невероятного стечения обстоятельств». Что подразумевалось под этими словами мне объяснил Тресков, который в свою очередь узнал это от генерала Шмундта, адъютанта фюрера по сухопутным войскам. Когда на рассвете 6 июня началось вторжение, немецкая сторона испытала форменное потрясение – никто не ожидал активных действий в это время. Несмотря на объявленное Гитлером «казарменное положение», Ром-мель тайно вылетел в Ульм, на празднование дня рождения своей жены. Его начальник штаба «сел на телефон» и принялся разыскивать командира, чтобы сообщить о происходящем. Одновременно по инстанции был отправлен рапорт в ОКВ. Дежурный офицер не рискнул будить Йодля в столь ранний час, поэтому тот узнал о вторжении только к 09.00 утра. В свою очередь Йодль подождал еще один час и около 10.00 известил Кейтеля. Они честно выполнили строгий приказ «не будить отдыхающего фюрера» и сами ничего не предпринимали в это время. Так что о событиях в Нормандии Гитлер узнал только из послеобеденного доклада. Крепкий сон фюрера дорого обошелся нашим войскам. Дело в том, что сразу же за позициями Атлантического вала стоял тан-«ковый корпус, в задачу которого входило атаковать противника в момент высадки и сбросить его в море. Командир корпуса не подчинялся Рундштедту или Роммелю – приказ о введении корпуса в бой мог отдать только фюрер. Только в 14.00 Гитлер бросил корпус в бой, но драгоценное время было уже упущено. Кроме этого, значительная часть авангардной группы была уничтожена вражеской авиацией, так что танкисты контратаковали с опозданием и без присущего им боевого азарта…

У меня нет достаточных оснований, чтобы усомниться в достоверности приписываемых Хойзингеру и Йодлю слов и поступков, но со всей ответственностью заявляю: все, что написано Шлабрендорфом об обстоятельствах поездки Роммеля в Германию, ложно от первого до последнего слова. В телефонном разговоре с Йодлем генерал-фельдмаршал выразил намерение отправиться в Оберзальцберг для обсуждения положения на Западном фронте. Кроме этого, во время очередного разговора Роммель получил официальное разрешение начальника оперативного отдела ОКВ выехать в Ульм надень рождения жены. Одновременно Роммель испросил разрешения на аудиенцию у фюрера. Эта просьба была удовлетворена и встреча была назначена на 7 июня в Берхтесгадене. Роммель доложил о поездке маршалу фон Рундштедту и также не встретил возражений. Стоит ли говорить о том, что он не «тайно вылетел в Ульм», а выехал на автомобиле – Гитлер еще давным-давно издал специальный указ, запрещающий главнокомандующим пользоваться самолетами из-за уже абсолютного господства союзников в воздухе. Вместе с ним в эту поездку отправились оберст Темпельхоф, 1-«а» группы армий, и гауптман Ланг, адъютант командующего.

Первый телефонный звонок из Франции раздался в имении маршала в день вторжения – 6 июня. Фрау Роммель рассказала мне, что слышала, как муж взял трубку и сказал: «Да, Шпайдель, что нового?» Начальник штаба рассказал ему о десанте, добавив, что до сих пор не понятно, что это такое – вторжение или отвлекающий маневр; он уже принял необходимые меры и маршалу можно не торопиться, а дождаться еще одного звонка. «Муж сразу же сказал, что немедленно выезжает. Я помогла ему собраться, а он уведомил об отъезде во Францию штаб-квартиру фюрера. Мой супруг очень нервничал, и я назвала бы его тогдашнее состояние каким угодно, но никак не оптимистичным…»

По пути в Нормандию Роммель позвонил в штаб группы армий из Реймса и уже вечером первого дня вторжения был на своем КП. Когда в Ла-Рош-Гюйоне маршал увидел штабную карту с диспозицией немецких и союзнических войск, то едва оказался в состоянии произнести: «Невероятно…» Впрочем, он тут же добавил, что полностью одобряет все действия, предпринятые Шпайделем в его отсутствие и вряд ли сам избрал бы другую тактику, будь он на месте с начала вторжения.

После расширения и последовавшего объединения трех захваченных плацдармов, при условии абсолютного воздушного господства, обеспечении регулярной высадки свежих дивизий в искусственном порту Авранша и подавляющего превосходства в технике первый этап «Сражения за Францию» безоговорочно остался за союзниками. «Под колпаком» вражеских ВВС оказались весь фронт вторжения и глубокий тыл германских войск.

В светлое время суток и при летной погоде стали совершенно невозможны любые перемещения немецких войск по улицам и дорогам Нормандии. Когда Геринг получил первые донесения с фронта, то немедленно связался со штаб-квартирой группы армий «Запад» и потребовал «не нагнетать истерию по поводу вражеского превосходства в воздухе, поскольку у них физически не может быть такого количества самолетов».

Министерство пропаганды избрало «особую тактику» оповещения общественности о событиях в Северо-Западной Франции. Правдоподобные сообщения безжалостно вымарывались цензурой Геббельса как «противоречащие здравому смыслу и не соответствующие общей концепции рассмотрения проблемы». И только после того, как до Берлина дошли слухи о том, что «Потемкинский вал» – так окрестили Атлантический вал фронтовики – не устоял, Министерство пропаганды с видимой неохотой стало сообщать об истинном положении дел на Западном фронте. По мере ухудшения ситуации поток информации стал ослабевать и перемещаться на последние страницы газет, а первые полосы заняли хвалебные и как всегда преувеличенно оптимистичные репортажи о начале боевого применения пресловутого «оружия возмездия» – «Фау» – и нанесении первых ракетных ударов по Великобритании.

Оказалось, что во время нашего майского разговора Роммель даже несколько преуменьшил чудовищную диспропорциональность соотношения сил немецких и союзнических ВВС. К началу высадки десанта воздушный флот генерала Шперле насчитывал 320 самолетов, большая часть которых была сбита уже в первую неделю боевых действий. Бывали дни, когда над вражескими позициями не появлялось ни одного бомбардировщика люфтваффе. Небо безраздельно принадлежало союзникам, как, впрочем, и море. Первое время германский ВМФ еще пытался оказывать слабое сопротивление, потом боевые корабли появлялись все реже, а к концу июня вообще перестали показываться у берегов Нормандии. На суше союзники умело пользовались своим преимуществом в танках и артиллерии и совершенно невообразимым для немецкой армии образца 1944 года боепитанием.

Союзники со всей тщательностью подготовились ко дню «Д». Их подавляющее преимущество выражалось в организации подвоза снабжения, максимальном использовании производственных мощностей города-порта Гавра и искусственных портовых сооружений Авранша, временных взлетно-посадочных полосах из залитых бетоном арматурных сеток для истребительно-бомбардировочных армад и других технических новшествах.

Такое положение дел вызывало гнев и недоумение на переднем крае. Фронтовики с возмущением констатировали, что их опять бросили в неравный и заведомо проигранный бой. Только неимоверное напряжение всех сил, мужество и массовый героизм войск приводили к незначительным успехам на отдельных направлениях. Каждый день противник бросал в бой свежие дивизии и становился сильнее. Вооруженные силы рейха таяли на глазах. Роммелю и Рундштедту оставалось только уповать на запланированную фюрером поездку на Западный фронт и надеяться, что Гитлер своими глазами увидит отступающие по всему фронту под давлением противника обескровленные немецкие дивизии и изменит, наконец, свое отношение к происходящему.