«ЖИЗНЬ ПОД ТАНКАМИ»
«ЖИЗНЬ ПОД ТАНКАМИ»
Канский фронт, 14.6.1944.
Над полем боя повисли косматые клубы дыма. Воздух загустел от пыли и пороховой гари. Выстрелы рвут его в клочья, а земля под ногами корчится в судорогах от мощных разрывов вражеских снарядов. Чрево матери-земли изъязвлено тысячами глубоких воронок. Небольшая роща исчезает прямо на моих глазах – чей-то гигантский стальной кулак как спички ломает столетние деревья, вбивает их в землю, перемалывает в труху. Все вокруг дрожит и вибрирует. Огненный шквал вздыбливает землю, она с утробным стоном разверзается и извергает в небо фонтаны месива из камней, грязи и смертоносного металла. Убийственной силы смерч обрушивается на наш передний край – с диким ревом, воем и шипением проносятся тысячи иззубренных осколков, а потом укладываются прямо у наших ног как свора голодных, почуявших кровь псов.
Мимо на надсадно ревущем мотоцикле проносится связной. Лица не разглядеть – одна сплошная корка из пыли, грязи и пота, да бешено сверкающие глаза. На рассвете наша пехота контратаковала, и я хорошо вижу невдалеке тела англичан, много тел. Ветер доносит хриплые стоны тяжелораненых британцев. Под огнем союзнических батарей наши санитары делают им перевязку – так велит неписаный закон «фронтового братства».
«Мертвая зона» начинается сразу за нашим передним краем. Там нет места для живого – только воронки, груды земли и трупы. Я сижу на корточках в узкой стрелковой щели рядом с десятками немецких солдат. Здесь, глубоко под землей, они проводят фронтовые дни и ночи. Прислушиваются, спят, ждут… Когда же «томми» опять полезет вперед?
За нашей спиной лежит Кан – пылающий, истекающий кровью город. Корабельная артиллерия союзников опустошила его некогда аккуратные улочки. Теперь на месте аккуратных нормандских жилищ дымятся развалины, и прожорливое пламя облизывает стройные силуэты городских церквей. Как стаи воронья непрестанно кружат над руинами безвинно замученного города эскадрильи вражеских бомбардировщиков и штурмовиков в непрестанных поисках свежей крови. Над шпилем удивительным образом уцелевшего собора клубится тошнотворный чад. Умирающий Кан…
Не хочется покидать такое надежное и привычное укрытие. Но тут передо мной с оглушительным треском разрывается граната, и облако пыли на какое-то мгновение укрывает меня от вражеских наблюдателей. Мне нужно попасть к чудом уцелевшей группе деревьев на той стороне луга, и я решаюсь на перебежку. Рывок, и вот уже я ныряю в густое облако из испарений, пороховых газов и пыли, падаю, сворачиваюсь в клубок обнаженных нервов, кубарем качусь вперед и распластываюсь на земле. Боже мой, как хорошо ощутить землю в своих объятиях, крепко прижаться к ней, впиться губами в ее истерзанное тело и слиться с ней, ощущая только, как проносятся над взмокшей спиной смертоносные кусочки железа. Последний рывок, последняя перебежка – и я у цели. Танк прекрасно замаскирован, и уже с расстояния в дюжину метров ни за что не определишь, где здесь куст, а где грозная боевая машина!
– Где командир?
– Там, под танком…
Становлюсь на колени, отодвигаю легкий броневой лист и энергично протискиваюсь в узкий лаз подземного укрытия. Вижу поблескивающие в полутьме, выжидательно разглядывающие меня глаза. После очередного залпа тяжелыми фугасами по танковой позиции у меня нет сил вымолвить хотя бы слова приветствия. Я всецело отдаюсь чувству защищенности и покоя. От бешеных ударов пульса гудит как медный котел голова, а сердце готово выскочить из груди. Мир, тишина и надежность упрятанного глубоко под землей спасительного убежища быстро приводят меня в чувство. Я представляюсь и докладываю, что привело меня на этот необычный полковой КП. Наконец, раздается хорошо знакомый мне и легко узнаваемый, чуть ироничный голос командира:
– Здравствуйте, Кох. Что ж, мир тесен. Довелось еще раз свидеться. Помните Тулу?
– Так точно, герр оберст. С тех пор мы научились любить утробу своих танков!
В России танки укрывали нас как курица крыльями своих цыплят! Помню, у меня да и у других были изодраны гимнастерки – таким узким был просвет между землей и днищем танка и укрываться там можно было только в лежачем положении. Но все равно здесь уютно: пять человек лежат на земле, плотно прижавшись друг к другу. Укрытые маскировочными сетками опорные катки и две небольшие земляные насыпи спереди и сзади корпуса не выпустят наружу и слабого луча света. Тускло светит ручной фонарик, и я уже различаю лица в полутьме. Командир водит пальцем по карте с множеством символов, отметок и цифр. И рассказывает, рассказывает. В скупых на подробности солдатских словах перед моими глазами оживают картины жестоких и напряженных боев последних дней…
…Мне рассказывали о танковом сражении севернее Кана: о маневрировании, поисках позиции для атаки и благоразумном отступлении для перегруппировки. Я услышал ликующие возгласы экипажей, одержавших свою первую победу; увидел горящие как факелы вражеские танки. Наши танкисты собрали щедрую жатву. Стальные колоссы Монтгомери горели хорошо – будь то «Шерманы» или «Черчилли» – и с каждым днем число наших побед возрастало! Но и нам приходилось платить за победу дорогой ценой – ценой героической гибели наших парней. Закончились первые стычки и пошла война на уничтожение. Танки зарылись в плодородную землю Нормандии и ждут своего часа. Их укрытия разыскивают эскадрильи вражеских бомбардировщиков и штурмовиков, по позициям бьет тяжелая артиллерия, а противник перебрасывает все новые и новые дивизии. Что ж, их здесь ждут…
– Где наш передний край?
– 60 метров отсюда. На той стороне опушки леса.
– А противник?
– Не дальше 400.
Я возвращаюсь назад во время короткого затишья, снова ползу от воронки к воронке, минуя вражеские трупы. На востоке догорает день, уже проявился расплывчатый силуэт луны за облаками. Над полем боя стоит оглушительная тишина. Неужели в этом инфернальном мире птицы больше не благословляют уходящий день своими вечерними руладами? На какое-то мгновение мне показалось, что я услышал нежные соловьиные трели. Но только на одно мгновение, потому что почти сразу же прогремели залпы «благодарственного молебна» британцев на сон грядущий. И я снова превратился в сотрясаемую взрывами плоть на содрогающейся земле. Я метнулся в щель, увидев, как зарево огня поднялось над «танковым лесом». Там снова разверзся ад. Я подумал: разве нет предела человеческой выносливости и терпению? Они живут под танками и «берегут» себя для грядущих боев. А спроси у них, что такое подвиг, они затруднятся ответить.