Петро Заречный

Однажды, зайдя в Герценовский кружок, я заметил в углу комнаты какого-то незнакомого человека, читавшего газету. Он сидел спиной ко мне, и я не мог рассмотреть его лица. Покончив со своими делами, я уже собирался уходить, как вдруг незнакомец повернулся и… с распростертыми объятиями бросился мне на шею.

— Иван!.. Ты?

На мгновение, только на одно мгновение я остолбенел

— Петро!.. Ты?

Мы крепко обнялись и расцеловались. И вот, что мне сразу вспомнилось…

1903 год. Волга. Самара. Мне 19 лет, и я только начинаю свою революционную деятельность. Настроения у меня юношески восторженные. Весь мир кажется мне окутанным розовой дымкой и полным необыкновенно интересных людей. Я состою членом местной социал-демократической организации, веду кружки среди рабочих и учащихся, пишу прокламации, печатающиеся на гектографе, и выполняю целую кучу всяких иных обязаностей^{21}, связанных в те годы с подпольной работой.

В одно ясное летнее утро в Самаре неожиданно появляется новый человек. Его зовут Петро. По профессии он токарь по металлу. На вид Петро года двадцать три. Кто он, откуда, неизвестно. Сам про себя он ничего не говорит, а мы, самарские работники, считаем неудобным расспрашивать. Таковы законы конспирации. Тем более, что, как мы знали, Петро «нелегальный» (т. е. профессиональный революционер, живущий под чужим именем). Лишь по выговору Петро мы догадываемся, что он приехал откуда-то с юга России.

Очень скоро Петро становится центральной фигурой в нашем небольшом подпольном мирке. Он не теоретик (хотя политически грамотен), он практик, прирожденный организатор. Петро все знает, везде поспевает, со всем управляется, а самое главное — обладает редкой способностью держать организацию в руках и обспечивать^{22} функционирование всех ее рычагов и трансмиссий. К тому же Петро уже имеет значительный опыт партийной работы в других местах. Большинство же из нас, самарцев, еще новички. Это сильно повышает авторитет Петро в наших глазах.

Под его влиянием в структуре самарской организации производится ряд внутренних «реформ»: создается строго засекреченный социал-демократический комитет, возглавляющий организацию (в него входим, между прочим, Петро и я); возникают «районы», объединяющие рабочих по отраслям производства — мельничный, железнодорожный, металлический и др.; выделяется в особую функцию агитационно-пропагандистская деятельность и т. д. Настроение в организации крепнет, работа идет бодро и споро, связи на фабриках и заводах растут, прокламации, приводя в отчаяние жандармов, появляются регулярно каждую неделю.

И как-то вместе с революционными успехами все теснее становятся мои личные отношения с Петро. Несмотря на разницу происхождения, натур, воспитания, мы как-то легко находим общий язык. Правда, Петро иногда подшучивает над моей «теоретичностью» и безжалостно разрушает мои розовые иллюзии в отношении дел и людей; правда, в отместку я иногда подшучиваю над его «практичностью» и настойчиво доказываю, что без теории не может быть революции. Однако в различных внутриорганизационных спорах, которых тогда было немало, мы с Петро почти всегда оказываемся вместе, как бы наглядно иллюстрируя необходимость тесной связи между «теорией» и «практикой». Мы часто беседуем с Петро на темы, не относящиеся непосредственно к партийной работе, находя и тут много общего в наших вкусах, взглядах и стремлениях. Изредка, в свободную минуту, мы вместе уезжаем за Волгу, купаемся, ловим рыбу, варим уху и лениво жаримся на солнце. Петро мне нравится все больше и больше, и иногда я думаю: «Как было бы хорошо, если бы мы с Петро были братьями!»

И вдруг Петро внезапно исчезает из Самары — так же внезапно, как за несколько месяцев перед тем он появился. На его след напала полиция. Он получает приказ от партии немедленно сменить паспорт и место работы. В день отъезда он сообщает мне об этом. Я глубоко потрясен и огорчен. Петро тоже кажется расстроенным. Но делать нечего. На прощанье мы крепко жмем друг другу руки, обнимаемся и целуемся. Мы горячо обещаем не забывать друг друга…

* * *

Десять лет прошло с тех пор… И вот теперь судьба совершенно неожиданно свела нас в Лондоне. Это кажется почти чудом..

На другой день, сидя в большой полутемной комнате Петро где-то в районе Бейсуотер, я узнал историю моего друга за годы нашей разлуки. Это была очень типичная для того времени история.

Уехав из Самары, Петро на положении «нелегального» продолжал бродить из города в город. 1905 год он провел в Екатеринославе. Здесь, в рядах большевиков, он принимал самое активное участие в революционных событиях и дрался на баррикадах во время восстания в Горловке. После торжества контрреволюции был арестован и сослан в Сибирь. Там женился на местной крестьянской девушке. Потом бежал из Сибири и снова перешел на «нелегальное» положение. Опять бродил из города в город, работая в большевистском подполье, но в конце концов попал в поле наблюдения полиции. Шаг за шагом сжималось кольцо вокруг Петро, и арест казался неизбежным. В последний момент, однако, Петро удалось перехитрить жандармов, и в начале 1912 г. он пересек границу. Сначала был в Швейцарии, потом в Париже и вот теперь оказался в Лондоне. С Петро была его жена — тихая, приятная женщина, всегда занятая хозяйством, и двое маленьких детей: мальчик и девочка. Ближайшей задачей Петро было найти работу и обеспечить семье кусок хлеба.

Я пустил в ход все мои связи и знакомства, и недели через две Петро поступил токарем на один лондонский механический завод. Будучи хорошим специалистом, он быстро пошел в гору. Уже через три месяца Петро стал зарабатывать 3 фунта в неделю — сумму весьма солидную по тем временам. Он переселился в лучшую квартиру, семья его оделась и обулась, есть все стали досыта. После стольких лет нужды и лишений фортуна улыбнулась Петро и, пожалуй, можно было ожидать, что он постарается покрепче ухватиться за ее колесо. Но не таков был Петро.

Как-то в начале 1914 г., зайдя к моему другу, я застал его в крайне удрученном и взволнованном состоянии. Дети спали, жена пошла навестить одну знакомую эмигрантскую семью. Мы были с Петро вдвоем, и я стал расспрашивать о причинах его беспокойства.

Пойми, не могу я так больше жить! — с горечью отвечал Петро. — Ну да, я хорошо устроился, имею деньги, снял две комнаты, могу прилично содержать семью… Все это прекрасно… Но душно мне… В мещанина я превращаюсь. Каждый день задаю себе вопрос: что ты делаешь для русского пролетариата? Чем ты помогаешь революции в России?.. И… И — черт! — нет у меня удовлетворительного ответа на этот вопрос.

Я начал говорить Петро, что за границу он попал не по своей охоте, что в жизни каждого революционера могут быть моменты передышки, что подобные моменты должны быть использованы для оттачивания его теоретического оружия и что такая возможность сейчас полностью открыта перед моим другом. Петро слушал меня с явным нетерпением. Потом он прервал меня и с раздражением воскликнул:

— Ты все меряешь по себе… Ты теоретик, книжный человек, писатель… Помнишь наши стычки по этому поводу в Самаре?.. Очень хорошо, что ты используешь эмиграцию для своего теоретического укрепления… Это потом пригодится партии. Я сделан из другого теста! Я не теоретик, а практик. У меня натура такая. Да и образования мало. Навыков к книжной работе не хватает… Я могу служить партии и пролетариату организационной хваткой, умением понимать рабочего и говорить с ним. Это совсем иное дело. А его-то, такого дела, у меня здесь нет. И совершенствоваться в нем я в Лондоне не могу. Вот почему я сам не свой. Чувствую, что иду неправильным путем…

— Что же ты собираешься делать? — спросил я Петро.

— Что делать? — откликнулся Петро. — Искать, где бы я мог, даже живя в Лондоне, приносить пользу революции!

Петро произнес свои слова без всякой аффектации. Он был прост и скромен, как всегда. Но видно было, что душа Петро все время занята этим проклятым вопросом.

Возвращаясь домой, я думал: «Хорошо, если бы Петро нашел то, что ищет, но найдет ли?».

Это казалось почти невозможным в Англии.

И все-таки Петро нашел!

Несколько педель спустя после описанного разговора Петро неожиданно явился ко мне и спросил, не могу ли я одолжить ему 5 фунтов. Мои финансовые дела были в состоянии относительного благополучия (я состоял тогда лондонским корреспондентом «Киевской мысли»), и я охотно исполнил просьбу товарища. Тут Петро поделился со мной своими планами. Он бросал завод и переходил на работу в лондонский порт. Материально Петро проигрывал (вот почему ему понадобился заем), но зато вопрос о служении революции получал свое удовлетворительное разрешение. В лондонский порт часто приходили русские пароходы. Петро поставил своей задачей связаться с командами этих судов и развернуть среди них большевистскую работу.

Спустя несколько дней я был у Петро на новоселье. Чтобы легче осуществить свое намерение, он переселился в район доков. Это была бедная и грязная восточная часть Лондона. Условия жизни были здесь гораздо хуже, чем в том районе, где Петро снимал квартиру, до сих пор, но какое это имело значение, раз душа его была удовлетворена?

Замыслы Петро стали быстро материализоваться. Его организаторский талант еще раз показал себя в полной силе. В течение каких-нибудь двух-трех месяцев Петро сумел не только установить связи с командами русских пароходов, приходивших в Англию, но и создать на многих из них свои группы, которые он снабжал революционной литературой и среди которых вел пропаганду. Петро также выступил в качестве инициатора борьбы команд за улучшение условий труда. На нескольких судах вспыхнули забастовки во время их пребывания в лондонском порту. Эти забастовки перекликались с мощным стачечным движением, которое разворачивалось в России. Дом Петро постепенно превратился в настоящее «гнездо революции», в котором вечно бывали русские моряки, получая здесь ободрение и руководство в борьбе с царскими властями. Петро стал неузнаваем. Куда девались его недавнее раздражение, недовольство, самоедство! Вся его фигура теперь налилась какой-то внутренней силой, голос окреп, в глазах сверкали искорки вдохновения.

— Помнишь, Иван, — говорил он мне, — как я руководил «мельничным районом» в Самаре? А сейчас вот у меня «морской район» в Лондоне, и работа тут будет покрупнее, чем на Волге,

Скоро Петро сделал дальнейший шаг вперед: через своих моряков он наладил транспортировку издававшейся за границей революционной литературы в Россию. Десятки пудов ее поплыли из Лондона на русских судах в порты Балтийского и Черного морей. Петро торжествовал и, встречаясь со мной, радостно восклицал:

— Вот теперь я хорошо знаю, что служу делу революции!

Война 1914 года одним взмахом прекратила всю эту работу.

Германские подводные лодки блокировали Англию. Сообщение с Россией было почти прервано. Русские суда больше не приходили в Лондон, и Петро пришлось прикрыть свое «революционное гнездо». Но в отношении войны Петро сразу занял ленинскую позицию. Работая на военном заводе, он вел антивоенную пропаганду среди англичан и за это не раз подвергался репрессиям.

Когда разразилась Февральская революция, Петро одним из первых уехал в Россию, и, почти не задерживаясь в Петрограде, сразу махнул на столь милый его сердцу юг. В горячке тех дней я не имел возможности следить за всеми перипетиями его дальнейшей жизни. Изредка он присылал мне вести о себе. Потом они вдруг прекратились.

Много позднее я узнал, что Петро геройски погиб во время гражданской войны на Украине.