Социалистический лидер

Даунинг-стрит, 10…

Я не случайно попал в сырой ноябрьский вечер на эту маленькую, но всемирно известную улицу: здесь в почерневшем от времени и копоти трехэтажном здании уже триста лет находится официальная резиденция британских премьер-министров, и здесь в ту осень 1932 г. жил человек, имя которого тесно ассоциировалось в моей памяти с первыми неделями после падения царизма…

* * *

Впервые я встретился с Рамсеем Макдональдом весной 1913 г. Меня рекомендовал ему один из тогдашних английских социалистических деятелей Брюс Глэзиер, который, узнав, что я приехал в Лондон для изучения английского рабочего движения, взял меня под свое покровительство и стал вводить в социалистические и тред-юнионистские круги.

Я очень хорошо помню это первое свидание с Макдональдом Он жил тогда в Хэмпстеде[103] по Хоунт-Род и снимал один из тех небольших, скромных коттеджей, какие обычны для среднего слоя английской интеллигенции. С некоторым волнением я, молодой, никому не известный русский социал-демократ, переступил порог этого дома — ведь предстояло встретиться лицом к лицу с одним из популярнейших лидеров британского, да и всего европейского социализма тех дней.

Макдональду было тогда под 50, но, как большинство англичан в этом возрасте, он выглядел еще очень молодо и бодро. Высокий, прямой, крепкий, с небольшой шапкой темных волос, в которых блеснули первые серебряные нити, он казался воплощением здоровья и энергии. Говорил Макдональд густым, глубоким голосом, в котором чувствовалась большая скрытая сила. Во всей внешности Макдональда было что-то от проповедника, но среди английских политических деятелей^{27} это довольно частое явление.

Макдональд принял меня дружески, но несколько свысока. Меня это слегка задело, но я не показал виду. Разговор наш продолжался около часу. Беседовали мы о России и российском революционном движении, об Англии и английском рабочем движении, о парламенте, о тред-юнионах и многих других интересных вещах. Макдональд, между прочим, рассказал мне об истории возникновения лейбористской партии и о своей роли в ее рождении и развитии.

Под конец мы перешли на более интимные темы. Я расспрашивал Макдональда об его прошлом, об его происхождении и воспитании. Макдональд отвечал охотно и с большой теплотой. Он с любовью вспоминал свою родную деревушку Лоссимаус на севере Шотландии, где он родился и провел детство. Говорил о бедности, в которой прошли его первые годы, о бабушке, которая оказала большое влияние на его развитие, о своей прежней работе в качестве учителя.

Затем точно тень прошла по лицу Макдональда, и он, проведя рукой по волосам, вдруг заговорил о своей жене. Она незадолго перед тем умерла. С глубоким чувством Макдональд рассказывал, какую огромную роль покойная играла в его жизни, каким замечательным другом и товарищем она ему была и как горько он чувствует теперь ее отсутствие. Постепенно волнение Макдональда усиливалось. Он не мог уже сидеть на месте, встал со стула и заходил по комнате. Потом, глядя проникновенным взором куда-то вдаль, Макдональд приглушенным голосом добавил:

— В этом великом горе меня поддерживает только одна мысль… мысль о том, что рано или поздно мы вновь встретимся с ней там…

И Макдональд выразительно поднял руку к небу!

Я чуть не свалился со стула. Я был поражен до глубины души. В моей голове тогда еще никак не укладывалось, что вождь социалистического движения может так примитивно верить в загробную жизнь. Только позднее я понял, что английский социализм нередко питается религиозными пережитками и даже любит выводить свои концепции из этики первоначального христианства… За первым «шоком» последовали другие. Встречаясь с Макдональдом и близко наблюдая его политическую деятельность, я очень скоро понял, что Макдональд является типичным реформистом и легалистом английского толка. Революционных методов борьбы пролетариата он не признавал, приход социализма представлял себе по-фабиански, в порядке постепеновщины, как результат длинной цепи частичных социальных реформ. Не случайно Ленин в те годы писал в статье «Манифест либеральной рабочей партии», что Макдональд ведет либеральную рабочую политику[104]. Марксизм был для Макдональда анафемой, и это часто вызывало у меня протест и раздражение. Однако в вопросах практической политики Макдональд иногда выступал так, что заслуживал одобрение даже со стороны Владимира Ильича. Когда в начале 1914 г. английские помещики северной Ирландии (Ольстера) взбунтовались против либерального правительства Асквита — Ллойд-Джорджа, хотевшего ввести гомруль (самоуправление) для Ирландии, а офицеры посланных против помещиков воинских частей отказались сражаться с «протестантами Ольстера», Ленин в статье «Конституционный кризис в Англии» с сочувствием цитировал слова Макдональда, сказанные им в парламенте:

«Эти люди (офицеры. — И. М.)… думают только о том, чтобы воевать против рабочих, а когда речь заходит о том, чтобы заставить богачей и собственников уважать законы, они отказываются выполнить свой долг»[105].

Потом пришла первая мировая война. В Англии началась «шовинистическая вакханалия», и лишь немногие имели мужество выступить против нее. Среди этих немногих был Бернард Шоу. Среди них оказался также Макдональд, который, исходя из принципов буржуазного пацифизма, пошел «против течения» и за это подвергся травле в печати, в парламенте, с церковной кафедры. В ноябре 1914 г. в статье «Положение и задачи социалистического Интернационала» Ленин отмечал:

«Отпор шовинизму дают Макдональд и Кейр-Гарди из оппортунистической «Независимой рабочей партии»»[106].

Такую позицию Макдональд сохранял и позднее. И это имело положительное значение. На конгрессе Коминтерна Ленин говорил:

«…Тов. Галлахер рассказал нам здесь, как он и его товарищи действительно превосходно организовали революционное движение в Глазго, в Шотландии, и как они во время войны тактически очень хорошо маневрировали, как они умело оказывали поддержку мелкобуржуазным пацифистам Рамсею Макдональду и Сноудену, когда они приезжали в Глазго, чтобы путем этой поддержки организовать крупное массовое движение против войны»[107].

Все это накладывало свой отпечаток на мои отношения с Макдональдом накануне и в первые годы первой мировой войны. Я во многом был несогласен с Макдональдом, но продолжал поддерживать с ним знакомство, ибо он сильно мне помогал в изучении британского рабочего движения. А когда разразилась война 1914-1918 гг., у нас появился общий и очень важный интерес: борьба против войны. Правда, мотивы у нас были разные, однако на практике нам нередко приходилось идти вместе примерно так, как в те дни приходилось это делать Галлахеру и другим левым английским социалистам.

Известие о Февральской революции в России произвело на Макдональда огромное впечатление. В течение нескольких дней он все повторял:

— Ex Oriente lux! (С востока свет!)

Макдональд выражал надежду, что русская революция явится освободительницей человечества от ужасов и страданий войны. 31 марта 1917 г. (как уже упоминалось выше) в Альберт-Холле был устроен грандиозный митинг в честь русской революции. Макдональд выступал там в качестве одного из главных ораторов.

Вскоре после того русские эмигранты устроили другой большой митинг по поводу февральских событий — в Кингсуэй-Холл. Я на нем председательствовал, а Макдональд и Филипп Сноуден, другой социалистический лидер тех времен, были основными ораторами. И опять Макдональд произнес яркую и сильную речь, в которой, признавая огромное значение русской революции, открыто выражал свою веру в ее освободительную миссию.

* * *

В одно прекрасное майское утро 1917 г. ко мне неожиданно постучались два не совсем обычных гостя. Это были делегаты с русского крейсера «Аскольд», который прибыл из Тулона в Девонпорт. Один из делегатов был гардемарин, другой — кочегар из машинной команды. Оба рассказали мне волнующую историю: в течение почти года «Аскольд» (крейсер в 6 тыс. тонн) ремонтировался в Тулоне; за это время установились тесные отношения между командой и русскими политическими эмигрантами, находившимися во Франции; революционные настроения среди матросов нарастали; агенты царской охранки устроили на «Аскольде» провокационный взрыв, который не принес судну никаких серьезных повреждений, но дал повод руководству крейсера арестовать 150 человек из состава команды и расстрелять четырех матросов; это вызвало страшное озлобление среди команды против командира крейсера и старших офицеров; атмосфера на «Аскольде» чрезвычайно накалилась; в начале февраля 1917 г. крейсер, не закончив ремонта в Тулоне, прибыл в Девонпорт (Англия), где продолжил ремонт; здесь он встретил Февральскую революцию; офицерский состав судна перетрусил и стал заигрывать с командой, в апреле был создан судовой комитет, который решил разыскать в Лондоне и пригласить на крейсер политических эмигрантов; случай привел делегатов комитета ко мне, и они настойчиво просили меня поехать с ними в Девонпорт.

Надо ли говорить о моих чувствах? Я столько читал и думал о русской революции, я так страстно рвался к ней, далекой и прекрасной, совершавшейся где-то там, в Петрограде, в Москве, за тридевять земель… И вдруг, эта самая революция сама пришла ко мне, сюда, в Лондон, и призывала меня под свои красные знамена! Это было похоже на радостно-прекрасную волшебную сказку. Тут же сразу было решено, что мы все трое в тот же вечер выедем к месту стоянки «Аскольда», а до поезда я обещал моим гостям показать Лондон, обязавшись быть их гидом. Однако прежде чем отправиться по городу, я забежал на квартиру к Макдональду и рассказал ему о необычайном визите ко мне. Макдональд пришел в сильное возбуждение. Он засыпал меня десятками вопросов и под конец заявил, что непременно хочет видеть моих замечательных гостей. Я спросил:

— Где?

— В парламенте! Приведите их в Outer Lobby[108] к часу дня. Мы вместе позавтракаем в ресторане палаты.

Я был в восхищении.

Ровно в час дня я прибыл в парламент в сопровождении делегатов «Аскольда». Макдональд уже ждал нас в условленном месте и сразу повел в ресторан, где заранее резервировал столик на четырех. Подали довольно тощий ленч, который, как и следовало ожидать, пришелся всего лишь на один зуб моим гостям. Но это было совсем неважно. Важно было то, что мы сидели за столом с лидером Независимой рабочей партии и что Макдональд упорно и настойчиво расспрашивал делегатов о революции на крейсере, о чаяниях и стремлениях его команды, об отношении русских моряков к английским солдатам и матросам. Все время Макдональд подчеркивал, как важно, чтобы русская революция привела к скорейшему окончанию войны.

Наш столик очень быстро стал предметом всеобщего внимания.

Ресторан, как всегда, битком был набит членами парламента и их гостями, и «красный» Макдональд, оживленно беседующий с двумя матросами в русской военно-морской форме, конечно, не мог не стать предметом острого и не совсем дружелюбного любопытства со стороны своих многочисленных политических врагов.

Когда ленч кончился, Макдональд повел нас по зданию парламента и стал показывать его достопримечательности. Остановившись в библиотеке перед знаменитым приговором Карлу I, скрепленным подписями тех членов палаты, которые голосовали за казнь короля, Макдональд стал в позу и несколько театрально воскликнул:

— Мы были революционным пародом, и мы будем революционным народом!

Я невольно поморщился. К этому времени я достаточно знал Макдональда, чтобы не верить в искренность его слов. Однако мне самому хотелось, чтобы в результате войны Англия перешла на революционные рельсы, и потому я не стал спорить с Макдональдом, а только подумал: «Будущее покажет». Тогда я и представить себе не мог, до каких глубин падения дойдет в конечном счете этот человек!

Вечером в тот день вместе с обоими делегатами я уехал в Девонпорт. Три дня, проведенные на «Аскольде», остались в моей памяти, как почти один сплошной непрерывный митинг. Митинговали всей командой в целом. Митинговали с активом экипажа. Митинговали по группам. Митинговали в судовом комитете. Я оказался в положении оракула, и должен был отвечать на все и всяческие вопросы, решать все и всяческие дела. Больше всего экипаж волновало: как быть с офицерами? На собрании, где обсуждался этот вопрос кипели такие страсти, что можно было опасаться самых крайних мер. Для меня было ясно, что, если бы дело дошло до этого, команда была бы схвачена английскими властями, а крейсер реквизирован или потоплен британскими военными судами или береговыми батареями. Поэтому я рекомендовал экипажу проявить благоразумие, идти возможно скорее в Мурманск и сохранить, таким образом, крейсер для русской революции. После ожесточенных дебатов эта точка зрения в конце концов восторжествовала. Так оно в дальнейшем и вышло. Однако ряд офицеров, особенно ненавистных экипажу, остался в Англии.

К концу третьего дня я покинул «Аскольд» и вернулся в Лондон. На прощанье команда подарила мне большое автографированное изображение крейсера, перевязанное черной морской лентой. Это изображение и сейчас хранится у меня. Провожать меня на дек вышел весь экипаж. Выстроились во фронт, отдали воинские почести. Англичане на берегу были несколько удивлены этими салютами и, когда я высаживался из шлюпки на пристани, до моего уха донеслись обрывки разговора:

— What is the matter? Why such a fuss?

— A Russian Admiral visited the cruiser[109].

Я мысленно рассмеялся… В душе поднялась волна гордости и радости. Вот до чего мы дожили: воинские почести на кораблях оказывают не адмиралам, а революционерам!..

* * *

В мае 1917 г. я уехал в Россию, и мои связи с Макдональдом надолго оборвались. А в жизни Макдональда тем временем происходили важные перемены. Те семена идеологического рака, которые таились в нем еще тогда, в годы моей эмиграции, теперь дали пышные ростки и, в конце концов, отравили весь его духовный организм.

Октябрьская революция сразу отбросила Макдональда вправо, но все-таки в ноябре 1917 г. В. И. Ленин еще мог говорить о нем, как о «центристе», т. е. как о человеке, принадлежащем к категории людей рутины, изъеденных гнилой легальностью, испорченных обстановкой парламентаризма и пр.[110]. В октябре 1918 г. Ленин назвал его «полулибералом»[111], в августе 1919 г. — «салонным социалистом», который «напичкан ученейшими реформистскими предрассудками»[112], а в июле 1920 г. — «насквозь буржуазным пацифистом и соглашателем, мелким буржуа, мечтающим о внеклассовом правительстве»[113].

Но все это были цветочки — ягодки пришли позднее, уже после смерти В. И. Ленина. К началу 1924 г. Макдональд превратился в сознательного врага СССР, лишь скрывающего свои истинные чувства под гладко отшлифованными фразами. Став премьером первого лейбористского правительства, он всячески тормозил официальное признание советского правительства и только под сильнейшим давлением широких масс британского пролетариата был вынужден 2 февраля 1924 г. установить дипломатические отношения с СССР. Зато в последовавших затем англо-советских переговорах об урегулировании спорных вопросов и претензий Макдональд показал себя верным стражем британских капиталистических интересов.

В 1929-1931 гг., когда Макдональд вторично стал премьером лейбористского правительства, он вел уже открыто антисоветскую линию: задерживал восстановление дипломатических отношений с СССР, порванных английскими консерваторами в 1927 г., противился заключению нормального торгового соглашения с Советской страной и т. д. Если дипломатические отношения все-таки были восстановлены, и торговое соглашение все-таки было подписано, то это опять-таки являлось результатом давления со стороны широких масс английских рабочих, а также некоторой части деловых кругов Сити, желавших торговать с Советской страной. На этом, однако, процесс разложения Макдональда не остановился. Скоро даже сугубо умеренная лейбористская партия оказалась для Макдональда слишком «левой». Осенью 1931 г. вместе с Сноуденом и Томасом он был исключен из ее рядов и образовал эфемерную Национал-лейбористскую партию, которая немедленно же переметнулась на сторону консерваторов. В награду за это, а также в целях более ловкого одурачивания широких рабочих масс, консерваторы после выборов 1931 г., давших им блестящую победу, сделали Макдональда премьером «коалиционного», а на самом деле консервативного правительства: ведь из 520 депутатов, входивших в состав коалиции, 471 были консерваторами.

* * *

Все это быстро промелькнуло в моей голове, когда в туманный ноябрьский вечер 1932 г. я стоял на тротуаре Даунинг-стрит и смотрел на слабо освещенные окна дома № 10, где теперь жил Макдональд. Я стоял и думал:

— От преследуемого вождя небольшой социалистической партии до помпезного премьера консервативного кабинета Великобритании… Да, дистанция огромного размера! И как быстро пройден этот жуткий, этот зловещий путь! Потребовалось всего лишь 15 лет. Вот классический пример «перерождения» социалистического лидера в Англии, да и только ли в Англии? Разве не было подобных фактов во Франции, Италии и некоторых других странах?.. Вот какие ядовитые цветы могут вырастать на почве реформизма!