Великая могила

 Я долго бродил по Хайгетскому кладбищу, прежде чем нашел то, что искал. Должно быть, память изменила. И вот, наконец, я у великой могилы.

Маленький земляной холмик, одетый в длинную прямоугольную раму из старинного белого мрамора. Внутри прямоугольника зеленая трава и небольшой куст цветов. На верхней части рамы мраморная подушка с пологим скатом вниз, а на ней простая, по столь красноречивая надпись^{16}:

Я не люблю лондонских кладбищ. Они так же скучны и прозаичны, как улицы лондонских предместий. В них нет романтики смерти. Могилы жмутся друг к другу, как темные, закоптелые домики в узком переулке. В изголовьи каждой могилы высокая с полукруглым верхом доска из грубого серого камня с именем погребенного. Все доски одинаковы. Все стоят перпендикулярно, как часовые на параде смерти. Красивых надгробных памятников мало, да для них в этой тесноте и места нет. Зелени, цветов, тоже мало, а те, что есть, тощи и убоги. Редко встретишь широкую аллею, обсаженную высокими задумчивыми деревьями. Ходишь по такому кладбищу и с каким-то невольным раздражением думаешь:

«Нет, это не обитель вечного успокоения, а тесно забитый покойниками деловой двор!».

Но к Хайгетскому кладбищу у меня всегда было особое теплое чувство. Это было не просто лондонское кладбище, как две капли воды похожее на десятки других кладбищ. Это было кладбище, на котором похоронен Маркс. В моем сознании оно было окружено каким-то сияющим ореолом, и в годы эмиграции я часто здесь бывал. Я приводил сюда всех приезжавших в Лондон друзей и знакомых. Я участвовал в возложении венков на великую могилу в день Первого мая. Я навещал эту могилу и один — всякий раз, когда у меня была свободная минута. В те годы я много работал над произведениями Маркса и много думал о нем. Присев на край могилы, я любил мысленно переживать его жизнь: его молодость в Германии, его борьбу в 1848 г., его эмиграцию в Лондоне, его гордую нужду в повседневном быту и его бессмертную работу по идеологическому вооружению пролетариата. В те годы эта могила часто рисовалась моему воображению, как пламенный мировой факел, который горит ослепительным светом и разбрасывает огненные искры во все концы земли. И мысль о таком факеле всегда рождала в моей душе глубокое вдохновение…

Могила Карла Маркса (1910 г.)

Сейчас, 20 лет спустя, я стоял перед той же великой могилой и с грустью отмечал всеразрушающую силу времени. Мраморная подушка потемнела и облупилась. Земляной холмик осел и полуосыпался. Прямоугольная рама покосилась и в одном углу дала трещину. Зелень потускнела, цветов совсем не было. Видно никто не заботился о могиле изо дня в день, никто не вел постоянной, систематической борьбы с силами смерти и разрушения.

И еще одно бросилось мне в глаза. Тогда, в годы моей эмиграции, вокруг могилы Маркса еще было немало свободного места. Она являлась как бы островком на ярко зеленой поляне. Теперь все свободное место было «заселено» новыми могилами. Остался лишь маленький кусочек полянки справа от мраморной рамы. Я посмотрел на могильные надписи: все чужие, ничего не говорящие, неизвестные имена.

В узкой щели между мраморной рамой и землей торчали заткнутые чьей-то рукой визитные карточки. Я вынул их и посмотрел.

Индиец… чех… аргентинец… немец… француз… китаец… А вот полузасохший русский венок, оставленный группой советских моряков…

Какой интернационал! Но разве это не естественно? Разве это не то, что соответствует духу учения Маркса? Я присел на край могилы и задумался. В памяти невольно пробежали события этих 20 лет. Какая изумительная эпоха! Какие великие перемены в политическом климате мира! И среди всего этого важного и замечательного, самое важное и замечательное — рождение на одной шестой мира первого в истории социалистического государства. Да, одна из тех огненных искр, которые разносились во все стороны от этой могилы, зажгла Россию! И теперь я склоняю голову перед великой могилой уже не как преследуемый царизмом бездомный эмигрант, а как полномочный посол моей родины, ставшей светочем человечества[27].