Коммунистический клуб

Шарлотт-Стрит. 107… Этот адрес был хорошо известен всем нам, эмигрантам. Он играл важную роль в нашей скудной жизни тех времен. Здесь в одной из боковых улиц центральной части Лондона, в двух шагах от франко-итальянского квартала «Сохо» в те годы находилось «Коммунистическое рабочее просветительное общество», которое сокращенно именовалось «Коммунистическим клубом». Предание гласило, что К. Маркс был его членом и что название его было связано с знаменитым «Коммунистическим Манифестом», опубликованным Марксом и Энгельсом в начале 1848 г.[30] Предание гласило также, что в течение полувека после того Коммунистический клуб являлся центром разноплеменной революционной эмиграции, которую политические бури европейского континента время от времени прибивали к английским берегам.

Однако в годы, когда я жил в Лондоне на положении изгнанника, европейской эмиграции здесь уже не было. Давно умерли Маркс, Энгельс, Вильгельм Либкнехт, Шаппер и другие немецкие эмигранты. Давно сошли со сцены Луи Блан, Ледрю-Роллен, Кошут, Мадзини и другие лидеры буржуазно-революционных движений, находившие в XIX в. убежище в Англии. Давно вернулись домой все те французы, немцы, итальянцы, венгры, австрийцы, которые в свое время жили на британских островах в ожидании конституционных перемен в своих отечествах. Новых эмигрантских пополнений с европейского континента не было. Только Россия составляла исключение: как раз с конца XIX столетия российская политическая эмиграция в Англии стала расти — количественно и качественно. Но о российской эмиграции речь будет ниже.

В силу указанных причин состав нерусских членов и посетителей Коммунистического клуба постепенно все больше изменялся. Исчезали крупные имена, видные европейские фигуры, и их место занимали обыкновенные, рядовые люди. К началу XX в. этот процесс человеческой нивелировки можно было считать законченным.

В мое время главными завсегдатаями Коммунистического клуба из иностранцев были германские социал-демократы, по тем или иным причинам оказавшиеся в Англии. Среди них можно было встретить лондонских корреспондентов немецких социал-демократических газет, немецких служащих и рабочих, занятых в английских предприятиях, левых немецких интеллигентов, приезжавших в Лондон для работы в Британском Музее, демократических немецких туристов, знакомившихся с достопримечательностями британской столицы, и т. п. Немецких политических эмигрантов в собственном смысле слова, т. е. лиц, по политическим причинам преследуемых германским правительством и потому не имеющих возможности вернуться на родину, среди всей этой массы не было.

Коммунистический клуб занимал довольно большой дом английского типа, имел главный зал для собраний на 200 человек, залы несколько меньше — для собраний групп и кружков, библиотеку, бильярд, другие игры и, наконец, дешевый ресторан, где за шиллинг или даже за девять пенсов можно было просто, но сытно поесть и вдобавок еще выпить кружку настоящего немецкого пива. В нашей эмигрантской жизни этот ресторан имел немаловажное значение.

Членский билет Коммунистического клуба

В Коммунистическом клубе всегда было людно и шумно. Здесь созывались собрания, организовывались дискуссионные вечера, устраивались любительские постановки, давались концерты музыкальных и хоровых кружков. Здесь работали группы по изучению иностранных языков и по ознакомлению с Англией. Здесь за кружкой пива встречались друзья и знакомые, горячо обсуждая последние политические новости. И здесь же обычно выступали приезжавшие в Англию левосоциалистические лидеры тех лет.

Здание, где помещался Коммунистический клуб (левое крыльцо)

Помню, однажды в середине 1913 г. Лондон посетил Карл Либкнехт. Его пригласили в Коммунистический клуб, и он произнес сильную, яркую, горячую речь о том, что тогда нас больше всего волновало, — о быстро надвигавшейся угрозе войны. Главный зал клуба был переполнен до отказу. Сидеть было негде. Все стояли, тесно прижавшись друг к другу. Люди примостились на окнах, на столах, даже на каминах. Жара и духота были невыносимые. Напряжение в аудитории с каждой минутой росло. Речь оратора то и дело прерывалась бурными рукоплесканиями. А он, этот оратор — яркий брюнет, с живыми движениями, — бросал в толпу, точно пули, острые, колючие слова, которые в каждом сердце зажигали гнев и протест против правителей, влекущих свои народы в бездну кровавой бойни…

Карл Либкнехт

Карл Либкнехт говорил очень хорошо. В его словах было не только ораторское искусство — в них чувствовалась также глубокая искренность, которая подкупала и очаровывала. Это ощущение не было обманчивым: всего лишь через год с небольшим Карл Либкнехт единственный из 110 социал-демократических депутатов рейхстага выступил против войны, в развязывании которой кайзеровская Германия сыграла такую крупную роль. И затем дальше, в ходе этой войны, он открыто стал на путь решительной борьбы против германского империализма, борьбы, приведшей ого в январе 1919 г. к смерти от руки контрреволюционного убийцы. Тогда, после окончания собрания, Либкнехт вместе с несколькими товарищами зашел в ресторан Коммунистического клуба. С Либкнехтом была его жена, молодая, интересная брюнетка, русская по национальности. Мы сидели все за двумя сдвинутыми столами, и Либкнехт, еще не остывший от только что испытанного ораторского возбуждения, все время разговаривал и шутил. Кто-то из товарищей спросил, как поведет себя германский пролетариат, если кайзер вздумает объявить войну.

— О, германский пролетариат сумеет сказать свое слово! — убежденно воскликнул Либкнехт.

И потом, повернувшись ко мне, он спросил:

— А как поведет себя русский пролетариат?

— Русский пролетариат будет против войны, — ответил я.

История внесла серьезные поправки в наши тогдашние ожидания, но русский пролетариат более чем исполнил свой долг: под руководством ленинской партии он совершил величайшую из всех великих революций, открывшую совершенно новую эпоху в развитии человечества.

Была уже полночь, когда, проводив Либкнехта, мы стали расходиться по домам. Стояла тихая, летняя ночь, огромный город отходил ко сну, лишь кое-где на центральных улицах еще слышался постепенно замиравший рокот дневной сутолоки. Со мной была молодая немецкая социал-демократка Тони Гофман — живая интеллигентная девушка, мало похожая на типичную немку. Я предложил проводить ее домой. По дороге мы много говорили о только что прослушанной речи Либкнехта, о грозной опасности войны, о роли пролетариата в ее предупреждении.

Когда, наконец, я расстался с Тони у порога ее дома, была половина второго ночи. Я невольно свистнул: это значило, что подземка уже закрыта, а трамваи и омнибусы перестали ходить. Правда, имелись такси, но они мне были тогда не по карману. Что оставалось делать? Только одно: возвращаться домой, в Хайгет, пешком.

И вот начался мой ночной тур по Лондону. Я шел длинными, скучными улицами, слабо освещенными подслеповатыми газовыми фонарями, пересекал пустынные площади, которые мыли и чистили рабочие. Я переходил безлюдные мосты, под которыми смутно поблескивали черные затененные воды. Я видел «чрево Лондона» — огромные столичные рынки, которые во мраке ночи готовились к утренней суете и человеческому гомону. Я слышал крики проституток и наглый смех их пьяных спутников. Я натыкался на тела бездомных нищих, спящих на ступенях закрытых церквей. Несколько раз я останавливался у передвижных ларьков и за пару пенсов подкреплялся чашкой крепкого чая и куском остро пахнущей рыбы. Когда я уставал, то садился отдохнуть в каком-либо парке по пути и подолгу смотрел на усыпанное звездами небо. Вся жизнь ночного Лондона разворачивалась передо мной как на экране, и я пристально вглядывался в нее, почти физически ощущая ее болезненные гримасы.

Время шло. Темный купол неба на востоке стал понемногу светлеть. Подул легкий утренний ветерок, который каким-то чудом проникал даже в узкие щели этого исполинского каменного лабиринта. Брызнули первые лучи зари, засверкавшие огнями в стеклах домов. А я все шел, шел, без конца шел. Только когда солнце уже совсем встало над горизонтом и на какой-то дальней колокольне пробило семь, я оказался наконец на знакомом тротуаре моей улицы…

Я шел всю ночь, возвращаясь к себе в Хайгет! А ведь мне не приходилось пересекать столицу по диаметру. Я двигался по хорде из северо-восточной в северо-западную часть города.

Вот каковы размеры Лондона! Вот что значит здесь провожать молодых девиц домой!..