Отклики в Англии

Весть о революции в Петрограде поставила на ноги не только нас, русских эмигрантов, прибитых волнами событий к берегам туманного Альбиона. Она упала, подобно сверкающему метеору, и в среду английского народа. И сразу же обнаружилось, что здесь на Британских островах, это великое историческое событие вызывает двойственную реакцию.

Господствующий класс встретил русскую революцию с весьма смешанными чувствами. С одной стороны, он был доволен, что от власти устранена романовская клика, которую он считал совершенно неспособной вести войну и которую он подозревал в желании заключить сепаратный мир с Германией. С другой стороны, он с большим беспокойством смотрел в перспективы будущего. Революция для каждого доброго английского буржуа — анафема. Революция же в разгар ожесточенной войны с могущественным врагом — анафема в квадрате. Две души боролись в груди британского господствующего класса и, пожалуй, чувство тревоги было сильнее, чем чувство удовлетворения. Все внимание руководящих кругов после февраля концентрировалось на вопросе: каково будет новое правительство? И как оно будет воевать: лучше или хуже старого? Ибо о таких вещах, как Октябрьская революция, в начале никто в этих кругах не думал, никто не считал возможным что-либо подобное.

Совсем иначе русскую революцию встретили левые круги в Англии, и прежде всего рабочие. Представьте себе человека, идущего в страшную бурю по длинной, убегающей в неизвестную даль дороге. Небо густо покрыто мрачно-свинцовыми тучами. Свищет пронзительный ветер, до земли пригибающий деревья. То гром гремит, то стремительно льются потоки дождя. И бедный путник, продрогший и промокший насквозь, собирая последние силы, с отчаянием в душе и с болью в окоченевшем теле, идет, шатаясь, вперед по бесконечной ленте дороги.

Но вдруг — о, чудо! — черный полог туч внезапно разорвался и сквозь образовавшееся пространство на потемневшую землю упал торжествующий солнечный луч! Вся природа сразу ожила, сверкнули алмазами орошенные дождем поля, зазеленел хмуро стоявший в тумане лес, заиграл синью далекий свод небес, мостом радуги осветился мрачный покров туч. С каким восторгом приветствует путник этот луч! С каким облегчением вглядывается он в прояснившуюся даль горизонта!

Примерно таково было впечатление, произведенное известиями о русской революции на передовые круги британской демократии. В течение двух с половиной лет все глубже и болезненнее закручивался винт мировой войны. Все тяжелее становились жертвы, все безысходнее узкий тупик, в который зашло человечество.

И вдруг прогремел удар революции! Вся левая Англия вздрогнула, как от электрического толчка, в сердцах тысяч и тысяч невольно вспыхнула надежда:

— Вот он выход! Вот начало конца бесчеловечной бойне!

Левые круги Англии тоже связывали русскую революцию с войной, но в отличие от господствующего класса их внимание было сконцентрировано на вопросе: освободит ли революция мир от этой войны? И многие, очень многие считали, что освободит.

Я помню, как один из вождей Независимой рабочей партии Филипп Сноуден, с которым я был тогда хорошо знаком, спустя несколько дней после падения царизма в разговоре со мной воскликнул:

— Русская революция очень быстро приведет к концу войны!

А редактор известного лондонского еженедельника «Nation» левый демократ Массингэм на мой вопрос, что он думает о русской революции, убежденно ответил:

— Русская революция — это конец войны.

Старому радикалу, воспитанному на принципах британского парламентаризма, только не нравилось, что в Петрограде слишком много говорят о диктатуре пролетариата и слишком мало почтения обнаруживают к идеям «чистой», т. е. буржуазной демократии.

Таково было не только настроение вождей. Так еще в большей мере думали и чувствовали массы.

31 марта, через две недели после получения первых известий о событиях в Петрограде, лондонская демократия устроила торжественное чествование русской революции. Лейбористская партия, социалистические партии, профессиональные союзы, различные группы радикалов из буржуазного лагеря, отдельные выдающиеся представители политики, литературы, искусства — все объединились в этот день для того, чтобы послать горячий привет сбросившей свои цепи России.

Я как сейчас помню этот митинг. Огромный зал Альберт-Холла, вмещающий до 10 тыс. человек, переполнен до краев. Партер, ярусы, галереи, проходы, даже эстрада залиты шумно-волнующимся морем голов. Позади эстрады великолепный орган, на самой эстраде, в ложах и проходах, по потолку и стенам — красные знамена, красные ленты, красные гирлянды цветов.

На трибуне — лучшие силы демократической Англии, ораторы парламента, писатели, вожди тред-юнионов — а внизу и вокруг — могучая и взволнованная рабочая масса.

Вот говорит Макдональд[102]. Его голос раздается в настороженной тишине, как медная труба. Он призывает трудящиеся массы Великобритании встряхнуться, открыть глаза и внимательно посмотреть на восток, туда, где сейчас творятся всемирно-исторические деяния.

Вот говорит Смайли — вождь углекопов. Он предлагает пролетариату Англии отбросить в сторону горделивую привычку смотреть свысока на своих континентальных собратьев и последовать примеру русских рабочих.

Вот говорит Израэль Зангвилл — один из тогдашних корифеев английской литературы. Он едко бичует лицемерие реакционных представителей британского империализма. С ними, с этими людьми, не может быть никакого мира, с ними можно и должно разговаривать только «по-русски».

Вот говорит Невинсон — один из лучших публицистов Англии, убеленный сединами высокий худощавый старик. Он вспоминает о своих встречах с Кропоткиным, со Степняком-Кравчинским, с Верой Фигнер, с целым рядом других видных русских революционеров. Он читает длинный, длинный список жертв, принесенных русским пролетариатом, русским крестьянством, русской интеллигенцией на алтарь борьбы за освобождение от ига царизма, жертв известных и неизвестных, единичных и массовых, и свою простую, но доходящую до сердца речь заканчивает словами:

— У русских есть хороший обычай: когда на своих собраниях они вспоминают павших в борьбе, то встают со своих мест и, обнажив головы, остаются несколько мгновений в молчании. Последуем сегодня и мы этому примеру. Друзья, встаньте в память тех бесчисленных жертв, которыми русский народ заплатил за свое освобождение!

И весь огромный зал поднялся, как один человек. В течение нескольких мгновений в исполинском куполообразном здании царила такая тишина, что можно было слышать полет мухи. Потом сразу раздались мощные звуки органа — он торжественно и важно исполнял похоронный марш в память бесчисленных жертв революционной России.

Напряжение собрания достигло вышней точки. Подъем настроения был необычайный. У многих на глазах блестели слезы. Сидевший рядом со мной английский социалист — человек сентиментальный и религиозный — наклонился ко мне и сказал:

— Разве этот огромный зал не похож на храм? И разве наполняющая его взволнованная масса не уподобляется толпе молящихся, которые страстно простирают руки на восток, к солнцу русской революции?..

Сравнения соседа меня не тронули, но я чувствовал, что в тот вечер в Альберт-Холле происходит нечто необыкновенное. Я видел на своем веку много всяких митингов и собраний, больших я малых, открытых, и подпольных, бурных и спокойных, мирных и революционных, русских, немецких, французских, английских, скандинавских… И тем не менее митинг 31 марта 1917 года в Альберт-Холле останется навсегда в моей памяти, как один из самых ярких моментов моей жизни.

На этом митинге я пережил несколько часов совершенно беспримерного, никогда не забываемого подъема. И на этом же митинге я впервые с особенной ясностью почувствовал, что в только что начавшейся революции скрыты гигантские потенции, которые могут сделать 1917 г. новой важной вехой в тысячелетнем развитии человечества…