В поисках счастья

Пришедши в возраст девятого года, в деревне Сольце также имел в пастве моей шестьдесят скотин, трудясь целое лето за тридцать копеек, чему свидетелем был бывший в последствии сторож Вознесения Господня в С.-Петербурге, Григорий Бочков, коего я во время жизни моей уже сколько мог призирал. Потом, на одиннадцатом году, в селении Высоцком и Негодяевском взял стадо в 120 скотин пасти за шестьдесят копеек в лето; зиму же, не имея никакого дела и не быв еще в состоянии оного исправлять, ходил за имя Христово испрашивать милостыни с сестрами, равно мне малолетними, Василисой и Евфимией; но вторая моя сестра Матрона никак не могла себя принудить на оное, стыдясь, может быть, просить от того, что уже в состоянии была исправлять работу. В сей горемычной одинаковости жизни занимался плетением лаптей с столь сильным прилежанием, что уже некоторым образом возмогал довольствовать семейство свое, и сей первый промысел собственных трудов моих столь много поощрял меня к дальнейшему предприятию, что из последствия жизни моей видно будет. Когда же которое лето не имел паствы, тогда занимался другими, по мере сил моих, трудами: иногда уходил до восхождения солнечного из шалаша на пожню, и особливо во время сенокоса, и до пробуждения товарищей косил траву с толь великим усилием, что через то приобрел уважение и от самых сотоварищей своих.

В сем продолжительном времени пришел в возраст пятнадцати лет, родительница моя решилась меня отпустить в столицу, на что я получа благословение и сорок копеек на дорогу, отправился в путь. С сею-то суммою в 1747 году, в Феврале месяце, во время царствования императрицы Елисаветы Петровны, пустился в неизвестный мне путь, без всякого покровительства, не имел ничего верного в предмете моего предназначения, с единою верою в помощь Божию и с истинным упованием на родительское благословение, продолжая дорогу на половину пеш, а где мог, находил и сострадательных людей, то и на лошади по нескольку везли меня; и сохраняя столь драгоценную для меня сумму, во всю дорогу на ночлегах истратил только двадцать копеек, a остальные две гривны сохранил себе на разживу.

Вступя в С.-Петербург, доискался пивоварни купца Зевакина; пришел, испрашивал позволения у приказчика остаться и иметь ночлег у них; но сей без докладу хозяину оного не дозволял. Увидя же меня, хозяин дал на оное свое согласие; то я и оставался у них до приискания себе места, что и последовало вскоре: ибо нанялся у некоего секретаря на четыре года с полным содержанием хозяйским и сверх того пять рублей деньгами в год каждой, а как у него был свой домик, то за исправление всей его домашней работы, как-то: воду возить, дрова припасать, топить печи, башмаки и сапоги чистить, а сверх того и к будке ходить. Что все исполнял с полным усердием, а сим заслужил от моего хозяина внимание и уже мог оставшиеся от дороги у меня денег двадцать копеек отослать матушке обратно на соль, которые она получа, пролила источник радостных слез и с сердечным уважением утешения говорила к окружающим ее: «Товарищи его в дороге по рублю издержали, а мое милое дитятко только две гривны истратил!» В последствии времени она ко мне в С.-Петербург обратно прислала на разживу десять копеек и свое благословение. С сими-то верными залогами родительской любви я оставался в надежде на невидимую помощь Божию, в чем и не обманулся, а присланная мне гривна и до ныне хранится в семействе нашем.

Таковым образом продолжая свою службу у помянутого секретаря, всегда ходил с ним в церковь Божью, ибо он человек был благочестивый, набожный и благотворительный, и весьма часто раздавал изобильную милостыню, вверяя иногда мне исправлять христианскую обязанность, что и послужило мне на целый век примером благотворения и нравоучения. Непреодолимые судьбы Всевышнего лишили меня сего почтенного хозяина: чахотка, кроющаяся в бренном теле его, обнаружила свою лютость; все средства употреблены были ко спасению его, но не имели уже своего действия. Но он и в последние дни своей болезни не упустил, чтобы обо мне не стараться, заставлял меня прочитывать молитвы и правила нравоучения из подаренной им мне азбуки, которая, как залог его благотворения ко мне, хранится и теперь у дочери моей, а особливо видя мою к нему привязанность, просил знакомых своих товарищей и приятелей, почтенных и степенных купцов, о принятии меня к купеческим торгам, а более по замеченной им во мне честности и усердию. Но все его о мне попечение не исполнилось, чему воспрепятствовала его кончина. Отдав последнюю ему память, жена покойного вскоре отпустила меня от себя из дому, заплатя, что следовало. Итак, в течение сей весны пустился я обратно на родину; застал матушку в прежнем ее состоянии в селе Еремейцове. Из сохраняемых же за службу у меня двенадцати рублей купил я новые срубы за шесть рублей и сим моими трудами нажитым капиталом возмог уже семейству моему оказать услуги и утешить некоторым образом в усердии своем и любовь к родительнице доказать по мере сил своих опытом приверженности своей.

Прожив дома малое время, вторично пустился в С.-Петербург с родительским благословением, куда приехав пристал к купцу Краснощекову, который, по благорасположению своему, на первый раз хотел меня определить к винной продаже, но я сего никак не пожелал, видя в то время состояние сих торговцев, основанное на зыблемой и непостоянной колеблемости Фортуны, – что он видя, меня поместил в мучную лавку по собственному моему желанию, и сей-то торг открыл мне путь нового промысла, познания купеческих оборотов и пользы от неусыпных трудов почтенного сего звания. Итак заключил условие на пять лет, что и случилось в 1748 году, за 15 рублей в год, а остальные годы по мере выгод, а потому и плату с барыша прибавлять в число жалованья…

Итак, прожив у него еще несколько времени, нашел нужным побывать опять в отчизне. Отшед от него, пустился в путь сей, куда и приехал 1-го декабря 1752 года, заплатил за себя отводных в мир денег двадцать три рубля, на мне причитающихся, и сею очисткою в обществе сельском освободил себя к дальним намерениям моим. Мне совершилось уже двадцать четыре года, как я возвратясь в столицу обратно, купил себе по Вознесенской улице, у Измайловского моста, деревянный дом, принадлежавший до того купцу Капустину, за восемьсот рублей. Рачением своим и невидимою помощью Божьею выстроил вскоре тут же на дворе пивоварню, что меня много и поддержало в состоянии моем, и решил записаться в С.-Петербургское купечество во вторую гильдию. Твердое упование на всемогущество Божие столь меня много подкрепило в моем поприще, что всесильная рука Его, извлекши меня из не состояния в состояние, отверзла впоследствии путь и к служению общества, что и случилось в 1752 году. Когда я был во второй гильдии, то от всего общества купеческого выбран был к должности по соленому (торгу?) в С.-Петербург, ибо тогда из купечества выбирали к сей службе. А в 1760 году был я тридцати-двух лет, как вступил в первую гильдию. А вскоре женился на купеческой дочери Дарье Егоровне Галактионовой, что случилось в царствование императора Петра Третьего, с коею и имел двух дочерей, выданных по времени в замужество: младшую – второй гильдии за купца Петра Яковлевича Туфанова, а старшую – за капитана Михаила Николаевича Ветошникова, господина архитектора.

А. Березин