Водочная суматоха

Хотя по рассуждению логиков, «в том мало надежды к исправлению, кто часто исповедывается», однако ж еще одна исповедь лежит на моей совести, а именно: по законам, состоявшимся около сих времен, позволено было делать водки на вкус, или, как в законе сказано: – на манер французских с тем, чтоб оные были непременно из виноградного вина или из виноградных фруктов. Заводчики таковой водки обязаны были доставлять ее казенным палатам, для испытания чрез медиков химически, а палата имела обязанность запечатать каждый штоф особо сделанною для сего печатью, и получить в казну предписанные пошлины. За всеми же подробностьми, изъясненными по сей части в указах, обязаны были смотреть губернские казенных дел стряпчие. Таковым позволением желая воспользоваться, является граф Аугсберг, уроженец италийский, нации германской, житель белорусский, в деревнях помещика Чудовского. Явясь, представляет казенной палате в бутылках пробы водок, сладких и пуншевых; потом возили ящики, наполненные водкою в штофах. Палата принимает, печатает и отпускает так проворно, что губернский стряпчий казенных дел не только ею не уведомляется, но лишь только услышит, то фабрикант граф Аугсберг уехал уже с водкою из города. После чего я к которому ни войду в дом чиновнику, положенному по штату в казенной палате и в наместническом правлении, везде имею честь и вкус видеть и пить водки красные, желтые, зеленые, белые и сладкие, ликерованные, пуншевые, и все они, по словам закона, «на манер французских». Доволен будучи гостеприимством, чувствую и обижаюсь, что не могу сам так же принять, как меня принимают. Говорят, что зависть есть первородный грех человека. Не отвергая сей истины, смею думать, что человек без сего первородного греха был бы на нашем земном шаре то же, что часы без пружины. К сему мнению, вспала мне на ум критическая картинка, сделанная около 1778 года, когда немецкий император Иосиф II придвинул свои войска к Голландии, уверен будучи, что она в золоте не нуждается, и что ему голландские червонцы непротивны. Он на сей картинке представлен разрезывающим на столе голландский сыр на части. Наследник престола его сметает со стола крохи, одною горстью в другую. А Фридрих Великий, смотря из-за плеча Иосифа II-го, говорит – в надписи – «и я люблю есть сыр голландский!»

Изречение и позиция сего великого монарха, представленные на картинке, столь мне полюбились, что я, как-будто, стал на месте его, а граф Аугсберг, с водкою, на месте голландца с сыром. Лишь только я думаю, гадаю, с которого бы конца приняться за дело – homo proponit, Deus disponit, является ко мне около 5-го часа по полудни, мой товарищ, уголовных дел стряпчий Целиковский, человек рыжий, следственно по физике скорой, предприимчивой, решительной. Он мне все то предлагает, изъясняет, разрешает, о чем я думал прежде, но еще не добирался конца.

– Что же теперь? – вопрошаю я его, – ведь водка уже выпущена?

– Да выпущена! А другая впущена, и уже печатается за городскими воротами, в пустом доме г-на Толынского.

– А для чего же не при казенной палате? Сделана ли предписанная законом новая печать? взяты ли определенные в казну с каждого штофа пошлины? Сколько именно печатается штофов? И не свободно ли за городом вместо одной тысячи штофов, запечатать пять тысяч?

– Обо всем этом, – отвечает наставник Целиковский, – и еще о многом узнаем мы из бумаг в казенной палате сегодня или завтра пораньше, а теперь пойдем за ворота?

– Пойдем.

За воротами городскими нашли мы в необитаемом большом доме множество во многих комнатах ящиков, с наполненною в штофах водкою, которые печатал казенной палаты один приказной с работниками графа Аугсберга. Вскоре явился к нам и ассесор палаты г. Буров.

– Что вы печатаете за городом? – спросили мы его.

– А вам что за дело? отвечал он; знает об этом палата казенная.

После невежливого ответа, взял я от печатавшего приказного служителя печать, и Бурову сказал: – «Эту печать должно, по силе закона, заклепать, а новую сделать с поведенною надписью».

– Мы имеем честь вам сказать – если вы не знали, что мы губернские стряпчие, которые, по словам закона: смотрят везде; теперь вы, не спрашивая нас, можете знать, что нам за дело.

С печатью пошли мы к губернскому прокурору, а он, узнав от нас существо и обстоятельства дела, пошел вместе с нами к губернатору, которого нашли мы играющего в карты, в доме зятя своего соляного пристава Познякова. Губернатор выслушал от прокурора все и не сказал ничего. Мы, вышед от него, толкнулись в палату, дабы прочитать водочные бумаги, но палату нашли замкнутою. Оттуда шествовали к городничему, которого понудили отправить при себе, к водке конвой, и потом разошлись спать.

По утру сошлись раньше обыкновенного в палату, и не нашли журнала о водке; из палаты – в уездное казначейство, где нашли, что казначей не только не получил в казну пошлин, положенных с каждого штофа по 10-ти копеек, но и повеления на то от палаты не имел. Прокурор, с прописанием всего, сообщил казенной палате и требовал, чтобы отобранная вчера печать была уничтожена, а на место ее сделана новая с надписью, в законе предписанною, и чтобы водка печатаема была при казенной палате, а не за городом. А от наместнического правления, и особо от губернатора, требовал письменно же, чтобы водка пропущена была в город, где он, прокурор, предоставляет себе открытие свойства и качества оной.

Не буйные ветры зашумели, не мутная лужа всколебалась, палатные члены всхорохорились. Натурально! Кому приятно быть пойману на преступлении должности.

Они бросились к губернатору,

К губернатору Черемисину,

И поют ему громогласную:

– Как матросы встарь на Неве реке,

На Васильевском славном острове —

«Ох ты, гой, еси, ты наш батюшка!

Нас поймали-то за воротами.

На печатанье водки хлебныя,

Прокурор Семен и со стряпчими,

Как со стряпчими со губернскими.

Ты – ведь сам нам дал повеление,

Чтоб печатали за воротами.

Ты, отведавши водки графские,

Рек по книжному: «в снедь добра зело».

А теперь они нас крутят вертят».

Что возговорит Черемисинов:

«Ох вы, гой, еси, вы друзья мои,

Вы друзья мои, два зятья мои,

Позняков, Захар и Наркиз Вон-ляр,

А за ними уж и Бояринов.

Мы по всякой день за столом одним

За столом одним хлеб и соль ядим.

Не робейте вы и не думайте.

Малорослого прокурора я,

Кулаком одним, как в мешке, сомну,

Целиковского рыжевласого

Толкачем столку на блины в муку.

Философа-та я Добрынина

Не пущу к себе и в переднюю.

Ой, жена моя Анна Ивановна!

Губернаторша расторопная,

Научи меня как судить рядить.

Мне не в первой раз тебя слушати

Твой совет всегда мне как новой чин.

Ах, как тягостно быть при должности,

Когда чувствуешь, что и туп и глуп».

Что возговорит ж на добрая,

Губернаторша расторопная:

«Ох, ты, гой, еси, удалой наш зять,

Удалой наш зять, ты Наркиз Вонляр,

Ты бери скорей перо острое.

Что очинено тобой в корпусе,

Пиши грамоту в Санкт-Петербург.

При дворе сидит добродетель наш,

Что наместником в Белоруссии,

Родной дядя твой Петр Богданович».

Не кавылушка – трава белая

Во чистом поле забелелася,

Загорелися ретивы сердца;

Прокурор Семен и со стряпчими,

В свою очередь, ну туда ж писать.

Надобно знать, что в царствование Екатерины Великой, государевы наместники в губерниях были сильны, потому что были в доверии; а доверие царское; для особ «природою почтенных, разумных и честных, искусством укрепленных», есть основанием к тому, чтоб они говорили языком истины; почему и сужду: полученное из Петербурга в могилевском наместническом правлении от генерал-губернатора Петра Богдановича Пассека, на посланные к нему от всех нас бумаги, предложение, копия с которого по ныне у меня уцелела, поместить здесь от слова до слова, дабы во-первых, не сделать сокращением недостатка в ясности дела; во-вторых, чтобы припомнить и повторить себе, какой имели тон главнокомандующие губерниями в благополучное царствование Екатерины Великой.

«Могилевскому наместническому правлению Предложение.

Рассматривая вступившие ко мне бумаги: 1-е, рапорт правителя могилевского наместничества, – на действительного статского советника Черемисинова, и при оном, 2-е, могилевской казенной палаты донесение, 3-е, могилевского губернского прокурора Герасимова рапорта в оригинале, поданные ему правителю наместничества, 4-е, рапорт же, помянутого Герасимова, на имя мое отправленной, с приложениями подаваемых им в казенную палату и г-ну правителю наместничества и прочих бумаг, в копии, относительно обретенной господами губернскими стряпчими за городовыми воротами, в необитаемом доме, водки, печатаемой казенной палаты печатью копиистом Тимофеевым, без бытности от стороны казенной палаты члена, нахожу сказать следующее:

Как указами правительствующего сената предписано:

1) от 9-го октября 1788 г. составляемую заводчиками из виноградного вина водку, чтоб продавали ящиками, запечатав в казенной палате каждой штоф, равномерно и содержащим погреба объявить, дабы от заводчиков незапечатанных в казенной палате штофов с водкою не покупали, под опасением поступления по законам; при чем и стряпчим казенных дел от наместнических правлениев учинить строгое подтверждение, чтоб они, по силе своей должности, начертанной в высочайших учреждениях, всемерно старались не допускать до подобных злоупотреблений, производя в таковом случае заблаговременно жалобу, как истцы со стороны казенной; 2) от 1-го д. августа сего 1795 г. в 8-м пункте изображено: в привилегиях, данных до издания высочайшего устава о вине, на заведение водочных заводов, именно включалося, чтоб водки на них делать виноградные; равномерно и оного устава статью 59-ю дозволено всякому только делание виноградного вина и виноградной водки, о исполнении чего и указами сената, от 9-го дня октября 1788 г. и от 17-го дня ноября 1794 г. подтвержено. Почему и иметь строжайшее за водочными заводами смотрение, чтоб на них водки, по силе помянутых предписаний, сделаны были единственно из виноградного вина и виноградных фруктов. В продажу же производить делаемые на тех заводах вейновые водки, по указу 1788 г. ящиками, с казенною на каждом штофе печатью, с платежей положенной указом 1773 г. августа 8-го дня пошлины, а для запечатания представлять в казенные палаты. В 9-м пункте сказано: для печатания всех водок, делаемых в России, иметь особую печать, с надписью: «печать для российских водок», для иностранных же водок тем указом велено сделать особую печать и, по учинении ныне осмотров, оными печатьми все водки запечатывать.

Следуя выполнению толь ясных предписаний, не нахожу я ничего такого, как казенная палата пишет, чтоб поступлено было со стороны губернских стряпчих и прокурора против их должности, но вместо того, одобряя их деятельность, не могу похвалить распоряжения казенной палаты на сей случай сделанного, ибо изо всего ею пространного и обидного для прокурора и стряпчих объяснения, нисколько не может укрыться сделанное ею упущение: 1) что сделав журнал, о принятии за печатание водки в казну акциза, прежде еще исполнения сего, печатаема уже была водка одним копеистом в необитаемом за городскими воротами доме; что сделано также и против вышесказанных предписаниев, и против журнала, поелику ассессор Буров, чтоб точно находился всегда на месте печатания, того из объяснения палаты не видно. А доказательство ею на сие учиненное, подобно как и о стороже казенной палаты, которого губернский прокурор, с стряпчими не нашел в палате, есть странно и непристойно, что один выходил для законной своей, а последний, по естественной надобности на двор, и стряпчие, будто, сего времени нарочно выжидали; 2) когда и в какое время казенная палата располагалась печатать водку, надобно было объявить о сем губернскому казенных дел стряпчему, а по небытности его и уголовному, поелику они по своей части один другого места занимают; 3) печатание производимо было за городом, а не при казенной палате, и 4) имевши уже донос губернского прокурора, что водка печатается непозволенная, а зделанная из хлеба; но и тут палата, не уважа доноса губернского прокурора, принуждала стряпчего быть при запечатании, который больше осторожности зделал, что к исполнению сего не приступил, не будучи при ее пробе, нежели палата, что осмелилась за сим, в угодность хозяина водки, оную допечатать. Итак, сим объявив сделанные по сей части упущения, рекомендую наместническому правлению, донос губернского прокурора и стряпчих обнаружа посредством медицинских чинов, находящихся в Могилеву, поступить по предписанию законов, и впредь печатание оной производить при казенной палате; а чтоб избегнуть тесноты и траты штофов, то ежедневно назначить к печатанию одной водки штофов от ста до пятисот, приставляя к оной военную стражу, доколе будет производиться запечатание оных, и на тот раз извещать о бытии при сем случае казенных дел стряпчего и медицинских всех чинов, находящихся в городе, и наконец, нужным почитаю строго подтвердить, иметь и за водочными сего рода заводами смотрение, чтоб на них водки, по силе помянутых предписаний, делаемы были единственно из виноградного вина и виноградных фруктов».

Петр Пассек

Сентября 17-го дня, 1795 г. С.-Петербург.

После сего, граф Аугсберг удостаивал всегда факультета прокурорского поднесением, в ящиках или полуящиках, своих водок, для пробы, когда привозил их печатать. А мы в сем случае, поступили как получестные служивые; ибо хотя граф не в силах был представлять всегда водку, делаемую из виноградного вина и виноградных фруктов, однако ж и хлебной представлять не осмеливался, а дополнял иногда часть доставки водкою, деланною из туземных садовых фруктов.

Теперь очень ясно, что подражание Фридриху Великому, который говорил: «и я люблю есть сыр голландский», не оставило всех нас троих без награды; а мне сверх того, определено было от графа на каждый год 360 р., то есть, повторение моего жалованья. Сим кончилась вторая исповедь; но грехом моим не долго я пользовался, так что едва ускорил получить дважды годовой мой оклад. Причина сей краткости всеобщее в России несчастие для кающихся грешников, для закоснелых во грехах и для самых праведников. Несчастие, которое стихотворцы стали бы изъяснять: взошла мрачная туча и среди дневной свет покрыла ночною темнотою. Страшные жерлы ее разродились в горизонте, произвели холодное и ужасное во всей империи наводнение. Молния беспрерывно рассекала горизонт, смертельные громовые удары разили, и проч. Но все таковые изъяснения были бы не что иное, как тень вместо тела, следственно, нет тут нужды ни в бурях, ни в тучках, ни в молниях, ни в громах, а довольно сказать: умерла государыня императрица Екатерина II, в ноябре месяце 1796 г. по тридцати-четыре-летнем царствовании.

Г. Добрынин