Комиссия 1767 г.

Вскоре премудрая Екатерина перед лицом всего света доказала, что не одним токмо блеском и пышностью двора намерена занимать своих подданных, и обратила всеобщее их внимание на дело, к собственному их благоденствию относящееся…

В конце 1766 года (14 декабря) изданы были достопамятный манифест и указ всем губернаторам о прислании в Москву депутатов со всех сословий: синода, сената, коллегий, канцелярий и от каждой провинции, города и уезда, от дворянства и от гражданства, от однодворцев, пахатных солдат, от служилых людей, ландмилицию содержащих, от государственных черносошных и ясашных крестьян, казацких и запорожских войск, и даже от кочующих разных в областях Российской империи народов, какого бы они закона ни были. «Мы сзываем, пишет Екатерина, сих депутатов не только для того, чтоб от них выслушать нужду и недостатки каждого места, но они также должны быть участниками при издании проекта нового уложения; они должны слышать законы нами вновь изданные, находить в оных недостатки, дать свои мнения и замечания и тем споспешествовать поправлению законов, споспешествовать собственному и общему благу. Сим учреждением даем мы нашему народу опыт нашего чистосердия, великие доверенности к оному и прямые материнские любви». Великая государыня желала доказать, что не только словами, но и на самом деле оправдывает она достойный ее титул матери, и для того, чтоб лично удостовериться самой о точном состоянии всех провинций и городов обширнейшей своей империи, она еще в предшедшем году осматривала некоторые немецкие провинции, а теперь, как срок приезда депутатам положен был шестимесячный, желая употребить сие время на новое путешествие, предположила из Твери идти по Волге до Казани. Между тем Александру Ильичу Бибикову повелела отправиться в Кострому, где он присутствовал при выборе предводителей и депутатов в комиссию нового уложения.

8-го марта он доносил Ее Величеству о благоуспешном сего дела исполнении, о избрании его самого в депутаты и о душевной благодарности, преисполняющей сердца всех сословий при столь необычайном доверии и милости монаршей.

По инструкции, самим им составленной, легко приметить можно, сколько известны были ему намерения государыни, ибо почти без изъятия все, от него предлагаемое и от костромских его сограждан утвержденное, не только принято, но и обращено в постановление.

С сими инструкциями Александр Ильич явился к императрице в Москву; потом, возвратясь в Кострому 12 мая, предварил приезд ее в сей город, и когда Ее Императорское Величество с 5-ю чужестранными министрами, с многочисленною свитою и двором на галерах прибыли 15-го мая, имел счастье ее приветствовать от лица своих сограждан и уподобил в речи своей вожделенное ее прибытие тому благополучному для сего края времени, когда в сем же городе в Ипатиевском монастыре избран был на российский престол Михаил Федорович, и воцарением Романовых восстановлено и утверждено было благоденствие России.

Скоро по сем удостоен был Александр Ильич нового знака милости императрицы. Она соблаговолила посетить (17 мая) деревенский дом его на берегу Волги, откушать, принять отдохновение, и осыпав отца и все семейство осчастливленного хозяина изъявлениями благоволения, продолжала путь. Тогда Александр Ильич причислен был к свите Ее Величества, и с некоторыми из знатнейших ее чиновников участвовал в достойном занятии Екатерины в свободные часы сего плавания, в переводе Мармонтелева Велизария. В самое то время, как французское духовенство и Сорбона осуждали сие философическое сочинение на сожжение, императрица посвящала преложение оного одному из первейших пастырей в российском духовенстве. Александр Ильич перевел главу 13-ю, особенного примечания достойную. В оной Велизарий, наставляя молодого Тиверия о должностях государя, между прочим говорит, что одним непоколебимым правосудием, утвердив благосостояние подданных, достигнет общего их благоговения и любви.

По собрании депутатов в Москву, в числе 652, всем даны для ношения в петлице на золотой цепочке золотые овальные медали, с изображением на одной стороне вензелевого Ее Императорского Величества имени, а на другой пирамиды, увенчанной императорскою короною, с надписью: «Блаженство каждого и всех»; а внизу «1766 год, декабря 14 день»; и дан указ, коим все депутаты навсегда избавляются от смертной казни, пыток и конфискаций их имения, кроме собственных долгов, особа же их во время заседания охраняется от всяких обид двойным штрафом против равных им чиновников.

30 июня (1767 года) депутаты, предводимые генерал-прокурором (кн. Вяземским), торжественно ходили в Успенский собор, где, отслушав обедню и молебен о призвании в помощь Святого Духа и приняв благословение святейшего синода, были допущены на аудиенцию к императрице и, приветствовах ее речью, просили позволения приступить к начатию великого их дела, и получили от Ее Величества: 1-е, знаменитейший наказ, возбудивший похвалу и удивление всей Европы; 2-е, обряд, который комиссия должна соблюдать при сочинении проекта нового уложения; в заключение сего обряда, между прочим, сказано: «подтверждается исполнять все предписанные правила оного с строгою точностью, ибо ни одно слово в нем не написано без того намерения, чтоб довести порядочно сие великое дело к концу. Итак не можем думать, чтоб нашелся единый, который бы не предпочитал важное в своём предмете намерение своевольным каким ни есть выдумкам или гордости и упрямству страстей, а есть ли, паче чаяния из источников сему обряду какая будет помеха, то чрез сие объявляем: – да будет ему стыдно – и всей комиссии неудовольствие на себе да понесет. Напротив же того, мы ожидаем несомненно, что все вообще верными нашими подданными по присяге выбранные в сей важной комиссии депутаты, и каждый из них наполнен верностью и любовью к престолу, ревностью к отечеству и послушанием к предписаниям, ведущим всех к благоденствию; и что они покажут нашему веку, яко не уступают предкам в уважении и ненарушении драгоценного старинного слова: – да будет мне стыдно». 3-е. Данный генерал-прокурору наказ, по которому и маршалу (то есть предводителю) предписано поступать. В одном из достойных замечания пунктов (в 12-м) сказано: «Одним словом, вся наука законов состоит в обращении людей к добру, в препятствовании и уменьшении зла, и в обращении той беспечности, кой последует во всем правительстве от привычки и нерадения, к чему обороною служит закон общий без изъятия лиц, невозможность избыть от поведенного в оном и поспешность в наказании. В сих словах заключены те правила, из коих все прочие узаконения истекают».

Когда на другой день, то есть 31-го июля, воспоследовало первое полное собрание всех депутатов, генерал-прокурор предложил им, что время приступило к выбору их предводителя. Должность сего чиновника была весьма важна, ибо он председательствовал как в больших собраниях, так и во всех отдельных комиссиях, и без присутствия его или генерал-прокурора были они недействительны; от него зависело, предлагать дела и останавливать их течение; ударом жезла своего мог он разрушать или возобновлять собрание; он подавал все доклады и получал на оное монаршее решение; и должен был иметь крепкое наблюдение, чтобы комиссия, учрежденная для сочинения проекта нового уложения, ни в чем другом не упражнялась как в том, для чего она установлена, то есть в сочинении сего проекта.

Собрание, в исполнение 4-го пункта предписанного в обряде порядка, избрало кандидатами в сию Должность вяземского депутата графа Ивана Григорьевича Орлова, волоколамского депутата графа Захара Григорьевича Чернышева и костромского депутата Александра Ильича Бибикова; на представлении о сем, 2-го августа императрица соизволила надписать: «г. Орлов сам просит увольнения; г. Чернышев, занят будучи многими должностями, не может сего принять: утверждаю предводителем депутата Александра Бибикова»[87].

По возвещении о сем высочайшем утверждении, генерал-прокурор вручил жезл новоизбранному маршалу, который произнес речь.

По окончании сей речи, собрание ознаменовало заседание свое разделением депутатов в разные комиссии, коих было 19. Депутатскому маршалу и генерал-прокурору назначено было председательствовать (как выше уже сказано) не только в большом собрании, но и во всех частных комиссиях, а граф Андрей Петрович определен был директором дневных записок или журналов. Распределив таким образом чиновников к их должностям, по предложению маршала приступили к чтению данного им большого наказа. Наказ сей, вечный памятник мудрости Екатерины, столько имеет видов и столько объемлет предметов, что можно назвать оный всеобщим законоположением и всем земным обладателям наставлением. По выслушании сего наказа, депутаты, пораженные великодушием самодержицы, отступающей от первых своих прав и возлагающей оные на депутатов своего народа, и восхищенные человеколюбием монархини, отменяющей постыдные и жестокие истязания пыток и конфискаций, и устанавляющей, «что лучше спасти десять виновных, нежели наказать одного невинного, и что преступление, быв личное, не должно изыскивать и наказывать как на самых виновниках»; преисполненные к ней душевной благодарности, единодушно возжелали поднести ей титул: «Екатерины Великой, Премудрой и матери отечества» и в определении своем, 9-го августа, так изъяснились: «Ведаем мы совершенно, что сии изъявления нашей благодарности не могут придать Ее Величеству ни большей славы, ни большего сияния, но они украсят нас и век наш. Скажут будущие времена, что обладала нами императрица не в обширности пространного государства, не в самодержавной власти величество свое полагающая, но в одном том, чтоб сделать бесчисленный народ, скипетр ее лобызающий, сколь можно по человечеству добродетельнейшим и благополучнейшим в свете, императрица необыкновенно сказавшая, что не народ для нее, но она для своего народа сотворена, которого счастье предпочитает и дражайшей своей жизни, единодушно нами за неоцененное наше щастие признаваемое».

12 августа Александр Ильич, в качестве маршала депутаций, предстал со всем собранием депутатов пред сидящею на троне императрицу, дабы от лица сената и всего российского народа торжественно поднести титул ей совершенно следующий. При сем случае достойно примечания, что Александр Ильич, не взирая на обыкновенное милостивое с ним обращение императрицы, и хотя еще накануне предварительно пред нею прочел часть приготовленной речи, однако же важность сей торжественной минуты и взор августейшей монархини, облеченные во всем блеске императорского сана, привело его в невольное смущение, и он с трудом мог начать свою речь.

По окончании ее, государственный вице-канцлер князь Голицын, от лица императрицы ответствовал, что Ее Императорское Величество тем с большим удовольствием принимает изображенную от господ депутатов чувствительность; что она подает ей надежду твердостью, с которою исполнять будут на них возложенное дело, и до какой степени благородные сердца могут простерть ревность и добродетели, когда имеют случай утверждать блаженство рода человеческого, и от всего сердца желает, чтобы Царь царствующих укрепил их в их благих мыслях, помог и утвердил во всех трудных предприятиях. За сим Екатерина изустно прибавила:

«О званиях же, кои вы желаете, чтоб я приняла, на сие ответствую: 1-е Великая: о моих делах оставляю времени и потомкам беспристрастно судить; 2-е Премудрая; никак себя назвать не могу, ибо один Бог премудр; 3-е Матери: Отечества; любить Богом врученных мне подданных, я за долг звания моего почитаю, и быть любимою от них, есть все мое желание»[88].

Акт сего поднесения и августейший ответ, хранящиеся в Сенате, пребудут навсегда неопровергаемыми свидетельствами народной признательности, нелицемерной любви и усердия к монархине и великодушия бессмертной Екатерины II. Сим достопамятным происшествием открылось знаменитое собрание депутатов.

Александр Ильич, пламенея неограниченною любовью и усердием к отечеству, прилагал всевозможнейшие способы и старания к вспомоществованию сему великодушному предприятию государыни и употреблял самые деятельные средства для направления всех умов к единой сей счастливой цели, душевно в полной мере чувствуя всю важность сего единственного в своем роде дела.

Императрица, часто присутствуя невидимою при заседаниях, неотлагательно изъявляла. Александру Ильичу свои замечания краткими своеручными записками. Я приложу здесь некоторые из драгоценнейших сих отрывков, преисполненных глубокомыслием, остроумием и знанием человеческого сердца.

Восхищенные ее добродетелями и великодушием, депутаты часто не могли воздержать себя от похвал, но Екатерина возбраняла сие; она слыша сие, написала к Александру Ильичу:

«Я им велела делать рассмотрение законов, а они делают анатомию моим качествам».

Следующим предписанием оправдала истину изречений Александра Ильича, что «премудрая и человеколюбивая императрица о том главнейшее и всегдашнее попечение имеет, чтобы свободным мыслию и языком собранием руководствовать».

Видя, что маршал с жаром настаивает о исполнении некоторого своего предложения, так сие остановила: «Бога для не спешите, оставить было на столе и взять время, ибо скажут, что вы их приневоливаете».

В сие же время писала следующее: «Господин предводитель! При сем присылаю к вам журналы Английского парламента, дабы вы могли приказать оные прочесть тому, кому: поручите сделать выписку ежемесячную из ваших дневных записок, для напечатания при ведомостях.

Екатерина».

Желая подать краткие и весьма ясные правила для собирания голосов депутатских, не выпуская никогда из виду непреграждения вольности в рассуждениях, соблюдая сколь возможно порядок и благочиние в заседаниях, она прислала их с яхты 13 июля 1768 года[89]…

А. Бибиков