В Бизерте («Всё не сидится, всё тревожится…»)

Я ехала по пальмовой аллее

На быстром, словно конь, велосипеде.

Мне дул в лицо солёный ветер с моря

И солнце жгло меня своим лучом.

Там, как всегда, какой-то резвый мальчик

Учился ездить на велосипеде,

И падал, не умея руль держать.

И бегала за ним толпа мальчишек,

Придерживая за седло.

Когда-то по узорной тени листьев

И я здесь так же начинала ездить

Там, где теперь несусь легко и смело,

Одной рукой придерживая руль.

…На пляже вырос длинный ряд кабинок.

Едва шуршало ласковое море,

И раздавались радостные крики,

И громкий смех, и звонкие слова.

Я повернула влево, где дорога

Была покрыта пылью и камнями.

Дома теснились, как грибы. И дети

Играли на пустынной мостовой.

И толстая, босая итальянка

На куст колючек вешала бельё.

Я въехала на ровную дорогу

И быстро заскользила по асфальту.

С небес безоблачных жгло солнце,

И раскаляло камни мостовой.

По главным улицам я ехала одна,

Лишь в угловых кафе и шумных барах,

На ровном тротуаре, под навесом,

Сидела публика у маленьких столов

С бокалом ледяного пива.

А у дверей высокого костёла

Шумела пёстрая, воскресная толпа.

Мелькали канотье, пестрели банты

И голубые шапки офицеров,

И яркие костюмы хрупких женщин,

И белизна открытых рук и плеч.

Я быстро ехала на треугольник,

Где гордо к нему устремлялись пальмы

И где вокруг извозчики лениво

Под козлами дремали на жаре.

Не встретив там того, кого искала,

Я снова быстро повернула к морю.

Завешены витрины магазинов,

На тротуарах не было прохожих,

Пыхтя, не ползали автомобили,

Навстречу никого не попадалось,

И улицы, напуганные зноем,

Так были странно глухи и пустынны,

Пустынны — как душа моя пустынна.

Способная вместить в себя стихии,

И жгучесть солнца, и дыханье ветра,

И шорох моря, и напевы слов, —

Как та душа, которая преступно

Не сберегла случайного богатства.

26/ V, 1924