Глава пятая СОВРЕМЕННИКИ. «ВОР»: ДВЕ РЕДАКЦИИ
Глава пятая СОВРЕМЕННИКИ. «ВОР»: ДВЕ РЕДАКЦИИ
Фининспекция и «Унтиловск»
По сей день сохранилась повестка Мосфинотдела от 4 января 1924 года, подписанная агентом по взысканию недоимок М. Филимоновым. Повестка обязывала Леонида Леонова немедленно уплатить 56 рублей 25 копеек за патент на право заниматься писательским ремеслом.
Филимонов тогда немало нервов попортил Леонову: всерьёз шла речь о полной описи имущества писателя, отказывающегося оплачивать государству своё, по мнению агента, безделье.
Из имущества было: кресло, полученное Татьяной Михайловной в качестве приданого, и упомянутые уже леоновский ковёр и печатная машинка «Ундервуд». Какой-либо собственной мебели, даже письменного стола, не было — выпросили что-то у соседей, на время, тем и пользовались. Зато были резные фигурки, собственноручно выточенные Леоновым: их фининспектор тоже описал, наряду с ковром, креслом и печатной машинкой.
Леонов вспоминал, как стоял у перебирающего фигурки фининспектора за спиной, смотрел ему в рыжий затылок и мечтал воткнуть туда стамеску.
Филимонов преследовал Леоновых чуть ли не целый год: заходил то в шесть утра, то в три ночи — всё, видимо, желал обнаружить пьяные оргии, на которые писатель спускал свои «невиданные» доходы. Но заставал только спящих хозяев — молодых супругов. Что, впрочем, вовсе не остужало его преследовательский пыл.
На оборотной стороне выписанной рыжим Филимоновым повестки рукой Леонова написано: «Вот с чего начался Чикилёв в „Воре“».
Действительно, вскоре у Леонова появится герой по фамилии Чикилёв — управдом, «человечек с подлецой». Мало того, в романе «Вор» упоминается и сам Филимонов. Одной из героинь Чикилёв сообщает, что умер его сослуживец «товарищ Филимонов… тот самый, рыжеватый такой, с которым мы ещё у сочинителя Фирсова имущество описывали. Характерно, на собственных на именинах белужки поел и помер…».
Вот до какой степени разозлил фининспектор писателя! Если помнить к тому же, что Филимонов ещё раз будет выведен в образе фининспектора Гаврилова в романе «Пирамида».
От описания имущества Леонова спасли хорошие знакомые: художники Евгений Кацман и Павел Радимов (последний известен и как поэт).
Кацман к тому времени уже зарекомендовал себя как художник, приближённый к власти. В 1923-м он рисует известный портрет Феликса Дзержинского, в 1924-м — запечатлевает Михаила Калинина, и т. д. Совместно с Радимовым Кацман создаёт Ассоциацию художников революционной России: поддерживаемую государством, многочисленную и мощную творческую группировку. Радимов какое-то время тоже был не последним человеком в Советской России, работал в Кремле, был дружен с Луначарским.
Они и свели Леонова с Григорием Моисеевичем Леплевским, занимавшим в ту пору должность председателя Малого совета народных комиссаров РСФСР. Леплевский назначил Леонову аудиенцию у себя дома.
«Я назавтра пришёл, — рассказывал много позже Леонов писателю и литературоведу Олегу Михайлову. — Громадная квартира. Горничная в наколке. Провела в большую спальню. Необъятная кровать с ореховым балдахином. И лежит маленький еврей с бородкой, накрывшись одеялом. И под одеялом возит руками.
— Я литератор Леонов.
— Да, мне звонили. Идите спокойно домой…»
На другой день Леонову звонит, как сам писатель иронично заметил, «человек с перекошенным голосом»:
— Это квартира профессора Леонова?
— Гм… Ну да… Да! Профессор Леонов слушает вас!
— К вам больше нет претензий, товарищ профессор.
С тех пор фининспекторы Леонова не трогали. Разве что о помощи Леплевского Леонов вспомнил, когда сам был глубоким стариком. Дело в том, что Григория Моисеевича репрессировали в 1939 году. К тому моменту Леплевский был заместителем прокурора СССР — Андрея Януарьевича Вышинского.
* * *
Однако финансовые проблемы в том 1924 году, даже «без опеки» фининспекции, перед Леоновым по-прежнему стояли остро. Чтобы элементарно прокормиться, нужно было много, неустанно работать.
В середине ноября 1924 года, не отдохнув и пару недель после того, как поставлена последняя точка в «Барсуках», Леонов начнёт писать повесть «Унтиловск».
Повесть создаётся трудно и медленно. Что-то явно не получается; тем более если помнить о том, как Леонов совсем недавно за год выдавал по десятку новых вещей.
«Унтиловск» Леонов завершит в марте 1925 года, чуть ли не через пять месяцев после начала работы, и сразу понесёт повесть нарсуд своему старшему товарищу, художнику Илье Семёновичу Остроухову — тому самому, что организовывал одни из первых леоновских чтений.
Внимательные и чуть уставшие глаза, взглядывающие поверх пенсне; неизменные галстук, пиджак, манжеты — вот он, Остроухов. Леонов относился к нему с сыновней привязанностью и очень ценил внимание старика.
Ещё бы: Илья Семёнович — автор нескольких шедевров, уж Леонов-то, умевший держать кисть в руках, понимал в этом толк. В недавнем прошлом Остроухов был одним из попечителей Третьяковской галереи, он собрал уникальную коллекцию древнерусской живописи. После революции коллекцию национализировали, но Остроухова назначили пожизненным хранителем.
Созданный на основе собрания Остроухова и открытый в 1920 году Музей иконописи и живописи Леонов посещал не раз и не два. И домой к Остроухову наведывался часто.
Спустя несколько лет Леонов напишет в письме Горькому: «Мне всегда был необходим человек, которого я бы очень любил и которому беспредельно верил (а прямо сказать — отец. — 3. П.). Долгое время таким был, между нами говоря, И. С. Остроухов, человек грубый и великого чутья».
И далее: «…бывало, приходил к И<лье> С<емёновичу>, садился, наливал рюмку-две (не больше) водки, ему и себе, и этак просиживал вечер с ним, молча. Он очень здорово умел молчать, но обоим слышно было, как внутрях, так сказать, работают машины».
Впрочем, не только молчали, но и разговаривали, конечно; и удивлять старик ой как умел.
Случай был: вытаскивает как-то Остроухов из стола толстую тетрадь, показывает своему гостю — любимцу Лёне.
— Что это? — спрашивает Леонов, разглядывая заметки, строки стихов, зарисовки лошадей и горцев, пейзажи.
— Это дневник Лермонтова, — отвечает Остроухов.
Он его купил у какой-то старухи и в подлинности дневника ни секунды не сомневался.
Можно представить себе трепет и удивление Леонова…
(После смерти Остроухова дневник исчез и не найден до сих пор.)
Всевозможных раритетов и редкостей собрал Илья Семёнович великое количество, но, главное, — он сам был большой человеческой редкостью.
Вот к нему, замирая сердцем, пришёл Леонов с «Унтиловском».
— Это нельзя печатать, — ответил Остроухов, выслушав чтение.
О сюжете «Унтиловска» мы поговорим позже, когда речь пойдёт о пьесе, сделанной по мотивам повести; однако с Остроуховым согласимся: переход от первоначальной сказовой манеры в реалистическую, с элементами сатиры, прозу Леонову дался не сразу; повесть рассыпается, она лишена внутреннего костяка.
Но в тот день Леонов ожидал никак не критической реакции. И не только потому, что едва изготовленный, сырой ещё труд был ему самому по нраву.
Финансовые проблемы в связи с фининспекцией возникли тогда не у него одного. Тестя, Михаила Васильевича, тоже всю осень и начало зимы, вплоть до конца декабря, терзала фининспекция, не позволяя издательству выпустить ни одной книги. Только к концу 1924 года Сабашникову посчастливилось выиграть суд по поводу чрезмерного налогового обложения.
При таких обстоятельствах Леонову, хоть волком вой, необходимо было самому отвечать за себя и свою молодую семью.
— Не могу не публиковать. Деньги нужны, — сказал он Илье Семёновичу. — И «Красная новь» ждёт повесть.
Остроухов всё равно был непреклонен.
— Денег нет? — возмутился старик. — Идите на вокзал и разгружайте уголь… Чем угодно занимайтесь, но «Унтиловск» не публикуйте. Это ниже ваших возможностей.
Леонову верили, на Леонова ставила почти вся московская интеллигенция, не покинувшая Россию после 1917-го.
И он послушался. Рассказывал потом многажды, как шёл домой от Остроухова и, в злости и обиде, плакал. Так был уязвлён!
После несколько раз перерабатывал и сокращал «Унтиловск»… В конце концов, убрал в папку, задвинул в стол и завещал никогда не публиковать.
Взялся на другую повесть: в центре повествования — дом престарелых, немощные люди с их немощными заботами… И тут в дом престарелых приходит весть о революции.
Очень леоновский сюжетец!
Но эту повесть тоже бросил.
Тогда понемногу начал формироваться прообраз романа «Вор», одного из главных сочинений Леонова. Поначалу роман назывался «Возвращение Мити».
Чикилёва, упомянутого выше, он уже высмотрел для того, чтобы использовать в новой книге. В пивнушке у Триумфальной арки попался другой герой — старик, рассказывающий за мелочь завиральные истории из дореволюционного быта: с него Леонов срисует своего Манюкина. А вскоре состоится знакомство Леонова с Сергеем Есениным, тоже для романа крайне важное.
Но по дороге к Есенину мы заглянем ненадолго в Коктебель.