Наш вечный авось

Наш вечный авось

Вспоминая в своих мемуарах о прибытии в Америку, Никита Сергеевич утверждал, что прилетел туда самым первым рейсом нового самолета «Ту-114». Это не совсем так. Первый полет «Ту-114» был совершен в Нью-Йорк несколькими месяцами раньше — на открытие советской национальной выставки «Достижения СССР в области науки, техники и культуры». Я помню этот первый беспосадочный перелет Москва — Нью-Йорк, ибо был его участником.

Делегацию возглавлял Фрол Козлов, второй человек в нашей тогдашней партийной иерархии. Более подробный рассказ о нем впереди. А сейчас ограничусь лишь его краткой характеристикой: он был типичным партийным функционером со всеми худшими проявлениями этой категории людей.

Вместе с нами летела большая группа технических специалистов Туполевского КБ. На протяжении всего полета они ходили вдоль бортов, отвинчивали внутренние панели, что-то там исследовали с помощью приборов, отнюдь не добавляя спокойствия нам — немногочисленным первым пассажирам. Этим же рейсом летел и сам генеральный конструктор — Андрей Николаевич Туполев, патриарх советского самолетостроения. Он вошел в салон в тот момент, когда стюардесса наполнила стаканчики коньяком. Спросил: «Ну как самолет? Коньяк не разливается?» Мы бодро ответствовали, что нет, мол, все в порядке, хотя, замечу, поверхность жидкости в наших стаканах отнюдь не была гладкой.

Позже мне сказали, что этот самолет вообще не прошел еще тогда полный цикл летных испытаний. И только настойчивость Туполева, вызвавшегося лично сопровождать делегацию, подтолкнула высшее руководство дать добро на полет, видимо, полагаясь на извечный российский авось.

Пошли на посадку. Огромный город скрывали черные тучи. Довольно долго мы не могли их пробить. Когда наконец показалась земля, летчик увидел, что мы летим не прямо на полосу, а в сторону. Пришлось снова набирать высоту. Двигатели взревели. Был сделан еще один круг в несколько десятков километров, после чего мы благополучно приземлились. И тут вдруг выяснилось, что у американцев нет трапа нужной высоты. Мы еще минут сорок сидели в самолете, пока наращивали трап. Хрущеву, видимо, рассказали о том, как проходил тот полет. В своих воспоминаниях он тоже говорит о трапе, который якобы оказался коротким, хотя на самом деле к его прилету с трапом уже все было в порядке. Иногда бывает, что услышанное становится собственным воспоминанием, особенно если речь идет об одном и том же событии.

Официальное приглашение посетить Соединенные Штаты Хрущеву было передано через Козлова. Мы жили в здании постпредства при ООН. В последний день пребывания Козлова в Нью-Йорке ему сообщили, что его хотят посетить трое сотрудников Госдепартамента во главе с Фоем Колером, будущим послом США в Москве, а тогда заместителем помощника госсекретаря по европейским делам. Они пришли и передали Козлову в запечатанном конверте личное письмо Хрущеву от Эйзенхауэра, в котором содержалось приглашение посетить США с официальным визитом. Разумеется, они пересказали Козлову содержание письма.

Возле подъезда толпились журналисты, наблюдавшие за всеми входящими и выходящими из дома. Однако ни одна телевизионная компания, ни одна газета не сообщила тогда, что высокопоставленный сотрудник Госдепартамента посетил советскую миссию.

Фрол Козлов был горд, что именно он, а не кто другой повезет Никите Сергеевичу личное письмо от Эйзенхауэра. На все уговоры посла Меньшикова и других дипломатов, что следует немедленно, в соответствии с установленной практикой, вскрыть конверт, перевести текст и отправить по каналам шифровальной связи лично Хрущеву, Козлов тупо упорствовал: «Это я лично вручу Никите Сергеевичу в его кабинете». В результате приглашение было получено Хрущевым с опозданием на сутки.