«От скаредной судьбы не жди подарка. Держи удар, авось получишь приз»

«От скаредной судьбы не жди подарка. Держи удар, авось получишь приз»

— Не волнуйтесь, мисс, мы немедленно выезжаем! — У темнокожего диспетчера родильного отделения клиники в Кампале, принимавшего экстренные вызовы, глаза вылезли из орбит. — Не фига себе! Звонила сама Гарднер! Та самая американка, кинозвезда, жена Фрэнка Синатры. Американцы снимают здесь фильм. Она в гостинице, и у нее схватки! Скорее всего, выкидыш.

Забегала в суете выездная бригада во главе с доктором Мартой Горн.

— Доктор, позвольте мне с вами… — Дежурная медсестра родильного отделения в мольбе сложила ладони.

Марта Горн смотрела поверх головы низенькой Клары Залежски:

— Ваше место здесь. Миссис Гарднер не единственная, кому вздумалось рожать в эти часы.

Она поспешила к выходу, где уже ждала, сверкая мигалкой, машина «скорой помощи».

Оторопевшая Клара столбом застыла у окна, слыша, как заколотилось, затрепетало сердце. Едва она услышала слова диспетчера, на нее опустился сверкающий шар, растворяя в нестерпимом жаре.

Она уже не принадлежала себе: некие силы руководили ее действиями, лишь в висках стучало: «Случилось! Случилось! Случилось!»

Бледное, с беличьими чертами лицо, глубокие, пустые глаза сомнамбулы, тщедушное тело, спрятанное в голубой костюм с эмблемой родильного отделения на кармашке. Нет, она не была молода. Серенькая мышка из тех, кого никогда не замечают на вечеринках, не запоминают консьержки, продавщицы и даже опытные полицейские. А имя всегда путают. Заножки, Заложки?.. Черт ее знает! Немка? Полька? Какая разница. О таких не думают долго.

А она была особенной. Несущей в своем худощавом непривлекательном теле такой заряд преданности, обожания, любви, что тело с трудом выдерживало напор: Клару частенько мучила мигрень, от которой она теряла сознание, а потом даже заикалась. Мигрень приходила после ее очередного свидания с Ним.

О тайной страсти Клары знали немногие. Лишь те, кто побывал в ее скромной комнате многоквартирного дома, превращенной в молельню или музей. Бесчисленные фото, вырезанные из журналов и газет, афиши, постеры. Со всех, слегка надвинув на лоб шляпу, улыбался Мистер Голубые Глаза. На комоде, превращенном в подобие иконостаса, горели свечи, были разложены на пожелтевшем кружеве бесценные амулеты: билет с его автографом, клочок афиши, колпачок пишущей ручки, набойка от ботинка, возможно принадлежавшая ему, в хрустальном бокале — полуистлевшие лепестки. Драгоценные трофеи, добытые в суровой борьбе.

Теперь она жила в Уганде — уехала с британским госпиталем на край света, чтобы никогда больше не возвращаться к своему безумию. Она хотела начать жить заново и даже, покидая Нью-Йорк, упаковала в картонный ящик все свои «драгоценности». Завербовалась в госпиталь, работавший на краю света. А через месяц вернулась, потратив все свои сбережения на дорогу, и забрала в Уганду то, без чего не могла жить, — картонную коробку ценой в целую жизнь.

Клара часто дежурила в госпитале сверх нормы, а потом брала отпуск по уходу за парализованной матерью. Ей даже делали скидки на билеты. На самом деле, парализованная мать, жившая в пригороде Нью-Йорка, не видела дочь много лет, вплоть до самой смерти. Клара ездила на встречи с Ним. Она следила за графиком гастролей Фрэнка и старалась попасть на самые интересные выступления. Посидеть в зале, прорваться на сцену с букетом — верх блаженства, но не главное. Главное — урвать момент и хоть минуту побыть рядом с Ним, в толпе у служебного входа, выжидающей прибытие его автомобиля. Журналисты напирают, сверкает магний, полиция держит цепь. Вот распахивается дверца «роллса», он выходит из машины и, в окружении секьюрити, торопится скрыться в подъезде.

Эти три шага от появления и до исчезновения — самый горячий момент! Здесь можно было ухитриться заполучить не только автограф кумира, но и нечто большее. Однажды (это случилось у зала «Парамаунт», где Мистер Голос пел целых шесть месяцев!) на асфальт упала гвоздика из петлицы его пиджака, и Клара сцепилась с бросившимися за добычей женщинами. Она рвала волосы соперниц, кусалась, отбивалась ногами, сжимая в кулаке цветок. Ее руку пытались выкрутить, пальцы разжать. Когда полиция разогнала катавшихся по асфальту фанаток, Клара убежала подальше и только там, в углу за мусорными баками, разжала окровавленный кулак. На ладони лежала смятая бледно-розовая гвоздика — почти часть его плоти, почти его дитя. Поникшие нежные лепестки похожи на тельце ребенка. Клара зарыдала, размазывая слезы и кровь по счастливому лицу.

Фанатки с большим стажем — были и такие, следовавшие за Синатрой с первых шагов его карьеры — рассказывали, что некоторым счастливицам удалось забеременеть от Фрэнки и даже родить. Конечно, надо быть молоденькой красотулей и подставиться где-нибудь на служебном пути — особо везло девчонкам из варьете. Но этим корыстным сучкам было мало неземного счастья его мимолетной страсти. Они использовали зачатье как способ шантажа и проигрывали. Великий Фрэнки старался не оставлять следов — он не терял контроль, предохраняясь от возможности стать отцом. Экспертиза легко опровергала происки шантажисток.

Клара не была красоткой, и шанса заполучить ребеночка от кумира не имела. И все же она не сомневалась, что рано или поздно станет матерью дитя Фрэнки. Она твердо верила, что для этого рождена на свет и Отец Небесный не даст ей уйти, не исполнив земного предназначения. Никакого плана действий Клара не составляла — просто старалась быть рядом, приглядываться и не упустить тот единственный момент, когда чудо явит ей свою благодать.

Шли годы, казалось, фортуна забыла про Клару. И вот невероятное совпадение — такое под силу лишь Господу Богу! Судьба нашла Клару в Уганде, в жалком и жарком городке, чтобы дать ей шанс выполнить свою миссию. Жена Фрэнка — недосягаемая Ава Гарднер доставлена в британский госпиталь на машине «скорой помощи». Клара Залежски увидела бледное лицо, рассыпанную копну черных волос, свисающих с каталки, которую бегом везли в операционную санитары. Она не стонала. Она орала во всю глотку: «Если я потеряю его ребенка, я не буду жить!» Вот стерва! Клара знала все об этом браке. Пресыщенная тварь заполучила такого мужа и еще крутила им, словно последним прощелыгой. Изменяла, устраивала пошлейшие скандалы. Но он все прощал и в экстазе примирения тащил ее в кровать. Хотел от нее ребенка! А она и выносить-то не смогла! Еще бы — куча абортов, пьянки. Уж эта кукла пила без удержу и трахалась с кем попало. Бедный, бедный Фрэнки!

Доктор Нортон, следуя за каталкой в операционную, на ходу отдавал распоряжения: «Беременность около двадцати восьми недель, маточное кровотечение! Все по местам!» Клара уже ждала: резиновые перчатки, пластиковая шапочка, марлевая маска — безличный персонаж, вершащий волю Всевышнего. Голоса, крики, суета. Потом напряженная тишина, яркий свет в центре, склоненные к столу спины… Клара не осмысливала происходящее и не отдавала себе отчета в том, что делает. Некто мудрый и сильный вершил справедливость через нее. На салфетке, переданной ей, кусок окровавленного мяса — недоношенный плод. Буро-синее сморщенное личико, тонкие, безжизненные ручки и ножки. Мальчик.

— Что там? — Голос доктора прозвучал издалека, словно из трубы. Не оборачиваясь, он останавливал кровотечение у продолжавшей стонать женщины.

Клара обмыла плод теплой водой и положила на стерильное полотенце. Обняла ладонями, согревая своим теплом. Не дыша, горячо, исступленно молилась. Отчаянно взывала ко Всевышнему, умоляя дать жизнь мальчику. Тонкие ручки дернулись, грудная клетка приподнялась… Он задышал! В груди забилось крохотное сердце. Клара стиснула зубы и только сейчас смогла вдохнуть.

— Тысяча триста семьдесят грамм. Неполных двадцать восемь недель. Мертв. Какая жалость! — сказала она безжизненным тоном, занизив вес младенца почти на сто семьдесят важных грамм. Боже, какое ликование наполняло ее!

— Шансов у него все равно не было, — констатировал доктор. Он не сомневался в своей правоте: лишь через двадцать лет медицина сумеет выхаживать недоношенных младенцев, весящих более тысячи пятисот грамм. За тех, кто весил меньше, врачи до восьмидесятых годов и не пытались бороться. — Кислород и успокоительное внутривенно!

Завернув мальчика в салфетки, Клара спрятала его на своей груди и спешно скрылась. Кто посмеет сказать, что это не промысел Божий? Три месяца назад она окончила курсы «Жизнь» по выхаживанию недоношенных младенцев. Зачем? Странно, но, штудируя брошюры с рекомендациями о вскармливании и согревании недоносков, она думала о Фрэнке. Правда, она думала о нем всегда.

Теплые мягкие и влажные салфетки, две грелки, нагретые до тридцати пяти градусов, стерильный крахмальный пакет — он будет жить! Совсем крошечный, но он достался ей, Кларе, его истинной матери.

Через тридцать минут мисс Залежски уже была в больнице протестантского монастыря, где работала пожилая англичанка, вместе с ней посещавшая курсы «Жизнь». Матушка Ванесса оказалась на месте. Клара сказала, что ребенок ее, и препоручила его монастырским врачам. Сама она осталась ждать в холле. На третий день сестры поняли, что мать младенца ночует под лавкой на каменном полу. Ей дали прибежище и даже, как имеющую медицинское свидетельство, допустили к уходу за малышом.

Это были самые счастливые дни в жизни Клары — стеречь жизнь сына! Долгожданного, вымоленного. Ей выпал шанс выходить ребенка Фрэнка! Пусть он зачат не ею, но теперь он целиком принадлежит ей! Малыш под пластиковым колпаком в ярком свете теплой лампы был дороже всех на свете. Она не отходила от него и ночью — ведь опасность задохнуться во сне так велика для крохотного существа. Едва задремала, открыла глаза, как от толчка, — и сразу увидела его, посиневшего, недвижимого. Холодное мертвое тельце! Клара завыла зверем и от своего крика проснулась — малыш спал, посапывая носиком, из которого надо было регулярно, с превеликой осторожностью, извлекать корочки.

Чудо, чудо. Клара знала, что при таком сроке беременности рождается живым только один ребенок из ста. А выживает лишь каждый пятый. Шансы мизерные и, даже если малыш не умрет, риск дефектов очень велик. Задержка умственного развития, тугоухость…

Клара не думала об этом — ведь у нее был самый замечательный и благословенный ребенок на свете. Согревание, повышенная влажность, стерильность, питание через зонд через каждые три часа…

Через пять месяцев Мартин — так Клара назвала сына — был отпущен с матерью домой. Он весил три килограмма и мог самостоятельно сосать молоко. И что за радость была, когда малыш поймал ртом соску и зачмокал! Клара с умилением всматривалась в крохотное личико. Он старался выжить! Он знал, что за кровь течет в его жилах…

Женщину с ребенком в голубой корзинке для младенцев видели в автобусе, идущем к аэропорту. В клинике о ней вскоре забыли, поиск не затевали — нашли в кармане оставленной униформы письмо от умирающей матери, призывающей дочь к себе. О больной матери Клары знали и справедливо рассудили, что дочь уехала к ней.

Дальше добрый Боженька устроил все совсем просто. Мать Клары умерла, так и не дождавшись дочери, но оставив ей наследство. И немалое. Этих денег Кларе Залежски хватило, чтобы купить маленький домик в теплом штате и растить сына без нужды.