«Третья корзина»
«Третья корзина»
Сегодня это покажется невероятным, но в середине 70-х годов Советский Союз вдруг стал заправским борцом за права человека. В свое время, сразу после войны, нашей страной были подписаны основополагающие международные акты о соблюдении прав и элементарных свобод, присущих, или, как сказали бы в США — «данных Богом», любому индивидууму. Но у себя дома никаких прав человека мы не соблюдали и, когда американцы нам ставили это в укор, отвечали: «А у вас за океаном притесняют негров и индейцев».
Брежневу очень хотелось подписать Заключительный акт, потому что именно Советский Союз был инициатором созыва Совещания по безопасности и сотрудничеству в Европе. Эта идея возникла как попытка вбить клин между Западной Европой и США и даже подрыть фундамент НАТО. Советский Союз стремился показать, что Европа существует сама по себе, а Америка, она отдельно — там, за океаном.
Эта затея с самого начала не имела никаких шансов на успех. Нам, конечно же, потом пришлось уступить. Заключительный акт был также подписан Соединенными Штатами и Канадой. Баланс сил в Европе сохранился.
Для СССР прежде всего было важно закрепить послевоенные границы в Европе. Запад с этим согласился, но, в свою очередь, выдвинул проблему соблюдения прав человека. Разумеется, этот вопрос был для нас как кость в горле, но деваться-то некуда. Помню, какие споры шли между Киссинджером и Громыко буквально по каждой формулировке, которая должна была войти в Заключительный акт. Особенно, конечно, Громыко возражал по поводу вопросов «третьей корзины». Спорили до тех пор, пока Киссинджер, с присущим ему прагматизмом (на грани цинизма), не заявил:
— Господин Громыко, что же мы с вами спорим о каких-то тонкостях и нюансах! Ведь всем и так ясно, что Советский Союз никогда не поступится своими интересами, что бы в этот документ ни записали.
Иными словами — давайте подпишем, а дальше каждый будет действовать по собственному усмотрению. Киссинджер как в воду глядел: Заключительный акт СССР подписал, но ситуация с правами человека в нашей стране нисколько не изменилась…
И все же Заключительный акт сыграл свою великую роль. Не сразу, конечно.
А ведь поначалу даже названия у этого документа не было. Помню, как однажды я стал участником обсуждения будущего наименования. Меня пригласили к ответственному сотруднику, готовившему проект итогового документа: мне необходимо было проконтролировать, чтобы при переводе заголовка на другие языки был правильно передан его смысл. Может, потому, что подписывать документ должен был Брежнев, Генеральный секретарь, предложили название «Генеральная декларация». Я сказал, что в английском языке словосочетание «генеральная декларация» («general declaration») означает общую, не совсем конкретную декларацию, то есть в нашем случае оно не передаст требуемого смысла. То же значение это словосочетание имеет во французском языке, и, видимо, в других основных европейских языках. Так, помнится, мы тогда ни к чему и не пришли. В конце концов документ был назван Заключительным актом.
Предстояло решить, где состоится его подписание. Остановились на Хельсинки, потому, в частности, что Брежнев уже был немощен и до Финляндии ему легче было добраться. Но немаловажную роль сыграло и то, что эта страна нейтральная, традиционно поддерживающая хорошие отношения с Советским Союзом и со всеми другими европейскими странами.
Заключительный акт мы подписали. Объемистый документ был даже опубликован газетой «Известия» без каких-либо сокращений, в отличие от прессы западных стран, которая печатала сжатые варианты или просто приводила выдержки из текста. Мы очень гордились, что напечатали документ полностью, хотя многие его положения в СССР не выполнялись.
Тем не менее толчок развитию правозащитного движения он дал. Стали организовываться Хельсинкские группы, диссиденты подняли голову… Некоторых в ЦК КПСС развитие правозащитного движения раздражало. За участие в разработке такого «крамольного» документа они даже пытались повесить всех собак на МИД. И, как это ни нелепо звучит, в том, что в стране «развелось слишком много диссидентов», обвиняли даже самого Громыко.
Да, тяжела была для нашей дипломатии эта «третья корзина».