Хочу быть переводчиком

Хочу быть переводчиком

Заграничные командировки до войны обычно длились два-три года. Но из-за того, что разразилась война, железнодорожные переезды через воюющую Европу прекратились, а морские пути стали слишком опасными, все задержались в Англии на целых шесть лет — вплоть до капитуляции Германии. Мы с мамой уехали оттуда в сентябре 1945-го.

Мы плыли пароходом через Стокгольм. Я не очень представлял, какая жизнь ждет меня впереди, но уже твердо знал, что буду переводчиком.

В Москве квартиры у нас с мамой не было, и первое время, по крайней мере год, мы жили в гостинице «Националь». Дело в том, что гостиница эта тогда принадлежала обществу «Интурист», а сам «Интурист» — Министерству внешней торговли, где и работала мама. По чисто формальному, районному признаку ближайшей школой, где я мог продолжить учебу, была 135-я мужская средняя школа в Малом Гнездниковском переулке. Туда, в пятый класс, и привела меня моя мама.

Должен сказать, что я тогда впервые надел длинные брюки. А на протяжении всего своего английского детства носил, на английский же манер, короткие штаны. Была на мне и довольно шикарная, как сейчас помню, кожаная куртка, купленная мамой в Стокгольме, по дороге из Лондона в Ленинград. В Лондоне во время войны таких купить нельзя было.

Первый удар, постигший меня в московской школе, — строжайший приказ постричься наголо. Под машинку, под ноль. Так было принято в те годы в наших мужских школах. Удар был действительно тяжелый. Я стал протестовать, что, мол, вообще в школу не пойду, но в конце концов сам же понял бессмысленность этого протеста. И меня торжественно постригли под ноль в считавшейся тогда шикарной парикмахерской гостиницы «Националь».

В школе в качестве иностранного языка преподавали английский. И с первого же дня молодая учительница поняла, что мне на ее уроках делать нечего. Приняли решение, что на занятия английским я могу не ходить. Все пять лет, вплоть до окончания школы, так оно и было. Самое большое удовольствие я испытывал, когда, согласно учебному расписанию, английский язык приходился на первый или на последний урок, ведь тогда я либо появлялся в школе на час позже, либо уходил из нее на час раньше.

Ответ у доски. Мужская средняя школа № 135

Москва, 1947 год

В классе. Мужская средняя школа № 135

Москва, 1949 год

На первомайской демонстрации

Москва, 1951 год

Счастливые школьные годы

На крыше дома Нирензее

Москва, 1951 год

После окончания школы в 1951 году я успешно поступил, сдав все экзамены, в Институт иностранных языков. Но и в институте я решил, что на первом-втором курсах опять «учить» английский с нуля вряд ли стоит, и попросился на французское отделение, где и проучился первые три года, одновременно по полной программе сдавая все экзамены по английскому языку. А вот после третьего курса, по чьему-то совету, я договорился о своем переводе все-таки на английское отделение. Я уже тогда подумал о будущем распределении. Мне пришла в голову мысль, что если я закончу учебу на французском отделении, то с этим языком, учитывая наши бюрократические порядки, меня и распределят, не обращая внимания на то, что мой французский, выученный за пять лет пребывания в институте, никогда не сможет стать вровень с нажитым мной естественным путем английским языком.

Однако до формального распределения дело так и не дошло. Цепь некоторых событий, отчасти случайных, привела к тому, что обо мне рассказали Олегу Александровичу Трояновскому, в то время основному и очень известному переводчику, который работал в Министерстве иностранных дел, в секретариате министра. К тому моменту он уже тяготился своей переводческой нагрузкой, хотел перейти на нормальную дипломатическую работу и искал себе замену. Я был приглашен на беседу к нему, он устроил мне нечто вроде экзамена: поговорил со мной по-английски, предложил перевести какой-то материал с русского на английский, с английского на русский. А затем, как я позже узнал, переговорил с тогдашним первым заместителем министра иностранных дел Василием Васильевичем Кузнецовым, который и дал команду, чтобы меня после института направили в МИД. Где я и оказался — в Бюро переводов.

Так что Олега Александровича Трояновского я и по сей день считаю своего рода крестным.

Кому-то может показаться, что профессия переводчика более прозаична, менее остра и романтична, нежели работа летчика, которым я хотел стать в раннем детстве. Будущее показало, что это не так.