Запах свободы
Запах свободы
После нашей забастовки пища в лагере немного улучшилась, но только на короткое время. Скоро опять суп стал жиже и ломтики хлеба — тоньше. Снова жаловаться в комендатуру было бесполезно, может быть, даже опасно. Кто мог, покупал хлеб на черном рынке в лагере, кто доставал его иным путем и так перебивался как-нибудь со дня на день.
Однажды заходит к нам в комнату Лида и говорит:
— Девки, я знаю, где уже есть спелые яблоки на деревьях. Кто хочет со мной ночью?
— Я! Я! Я! — раздались голоса со всех сторон.
— Хорошо! Нюська, Мотька, Любка, Татьяна, Тамара, Сонька и Витька, эти восемь со мной. Хватит!
— А я?! Возьми и меня! Я тоже хочу с вами, — сказала обиженно Шура.
— Тебя? Ни под каким видом! — ответила категорически Лида. — Ты еще начнешь кричать «мамочка», тогда мы все пропали!
Все девушки, конечно, громко расхохотались.
— Нет, я буду делать то, что и все. Возьмите и меня, — умоляла нас Шура.
— Возьмем и ее, — попросила я Лиду. — Я буду следить за ней.
Я думала, что девушки иногда несправедливо набрасываются на Шуру. Хотя она и производила впечатление немного изнеженной и неуклюжей, в критические минуты она могла показать необыкновенную храбрость. Но Лида была иного мнения.
— Одного ее присутствия достаточно, чтобы навлечь беду.
Все опять рассмеялись. Шура начала плакать.
— Ну, только посмотрите! — продолжала Лида. — Если она теперь уже хнычет, то она мертвой упадет с дерева от страха.
Теперь даже Шура засмеялась сквозь слезы, и это ее, вероятно, спасло.
— Ну ладно, — согласилась, наконец, Лида, — иди! Но знай, что ты должна делать все, что прикажут.
Идти на какое-нибудь дело с Лидой никто не боялся. В этом она была опытной.
К десяти часам вечера, когда лагерь более или менее успокоился, а полицейские мирно поигрывали в карты, сидя в административном бараке, мы, одна за другой, пошли сначала в умывальник. Убедившись, что часового нет поблизости, мы опять поодиночке пробрались через дыру в заборе и сидя скатились с Черной горы вниз. Там, недалеко от лагеря, вдоль дороги, была большая равнина, на которой росли роскошные яблони. Был конец июня. Яблоки только начали поспевать. Пять человек из нас забрались на деревья, четверо остались внизу, чтобы собирать яблоки. Стоило только немножко встряхнуть дерево и яблоки градом сыпались на землю. Это был, вероятно, ранний сорт, потому что они были спелые и очень вкусные. Иногда по дороге проезжали машины. Когда свет фар захватывал поляну, девушки внизу падали ниц, а мы сидели молча на деревьях. Через некоторое время, набрав достаточно яблок, мы все собрались внизу.
— Вот если бы отсюда знать дорогу домой! — сказала Татьяна. — Так далеко нас завезли проклятые немцы, что и дороги не найти.
Мы все присели на несколько минут в траве и начали есть яблоки. И в эти несколько коротких минут, среди враждебной нам среды, мы вдруг почувствовали, что нас объединяет что-то общее и большое. Всякая враждебность, которая часто вспыхивала в лагере, бесследно исчезла. Мы сидели и мечтали о свободе. Запах зеленой травы, свежий, чистый воздух в эту светлую, лунную ночь превращали нашу затею во что-то сказочное: мы не чувствовали себя рабами, мы были на свободе, вольные как птицы, готовые полететь, куда вздумается. Как бы угадав наши мысли, Шура вдруг нарушила тишину:
— Как здесь легко и хорошо!
— Да! Были бы только крылья! — сказала Тамара.
Но Лида отрезвила нас всех:
— Уж полночь, девки. Пора! Через дыру, поодиночке. Смотреть в оба, чтобы никто не заметил!
Вскарабкавшись опять на Черную гору, недалеко от забора мы все бросились на землю и притихли на мгновение. Лида, наш предводитель, пробралась первая через забор, таща свои яблоки в подоле. Мы опять прислушались. Ничего не слышно. За ней прошмыгнула Нюся, затем и другие. Шура и я были последними.
— Мне страшно, — шепнула Шура.
— Иди! Потом я!
Выждав минуту, пока Шура скроется, я просунула через дыру сначала одну ногу, потом, нагнувшись, пролезла и сама.
Вдруг какая-то сильная рука схватила меня за плечо. При свете луны я вижу зеленую форму лагерного полицейского. Не выпуская моего плеча из своей крепкой лапы, он молча ведет меня в умывальник. От страха я не могу вымолвить ни слова и, как робот, делаю все, что он велит. В умывальнике он показывает мне на раковину, где уже горой лежат яблоки. Туда же я высыпаю и свои. Тогда он спросил мой номер, записал его в блокнот и сказал:
— Иди!
— Все кончено? — спросила я, как только переступила порог.
Все девушки сидели вместе и в страхе смотрели на дверь.
— Только Лидка и Нюська не попались! — сказала Тамара.
— Надеюсь, их никто не выдаст, — добавила мать Тамары, которая не спала и ждала нас.
— Еще этого не хватало! Предавать их! — сказала Люба.
— А было бы, может, и неплохо, чтобы узнала комендатура, что и надзирательница была в нашей шайке, — сказала вдруг Нюська. — Мне все равно, если и меня запишут.
— Глупость! — крикнула сердито Люба. — Никто не смеет ее выдавать!
— Оставим Лиду в покое, — сказала я. — Если в комендатуре узнают, что и она замешана в краже…
— Не замешана, а организатор! — прервала меня Мотя.
— То от этого нам не станет лучше, — продолжала я. — Она потеряет свою должность надзирательницы, а нам некому будет говорить правду в глаза.
Девушки молчали.
— И то правда, — согласилась Татьяна.
Вдруг открывается дверь и в комнату входит Лида. Она уже знала, что мы попались.
— Девки! Ведь полицейские не будут всю ночь стеречь наши яблоки! Пошли заберем их!
— Пошли! Пошли!
— Давай, за яблоками!
— Шурка, выйди за барак и пройдись к умывальнику, нет ли там полицейского, — скомандовала Лида.
Шура быстро соскочила с постели и тихо скрылась. Через несколько минут она возвратилась:
— Везде чисто. Нет ни души!
— Идите по двое и тащите яблоки.
Часть мы завернули на работу, а остальные попрятали под матрацы. Но когда вечером мы возвратились с работы, все наши матрацы были перерыты, а наверху, на постелях, лежали наши яблоки. Мы не успели еще и помыться, как в комнату вошел комендант с несколькими полицейскими.
— Кто вчера ходил за яблоками? — спрашивает он.
— Я! — почти кричит Татьяна.
— Я! — говорит за ней Тамара.
— Я! — говорю и я.
— Я! Я! Я! — раздалось со всех сторон.
— Вы должны понять, — вдруг заявляет с серьезным лицом Татьяна, — что ваша баланда нас не накормит. Мы еле стоим на ногах на работе!
— Во всех других лагерях едят такой же суп, — отвечает комендант.
— Не во всех, — отвечает ему Шура. — В других лагерях суп гуще.
— С мясом и картошкой, — добавляет Мотя.
— Что это? — уже кричит комендант. — Опять забастовка? Я доложу майору! Вас пошлют в концлагерь! В Германии не воруют!
— Подумаешь, не воруют! — опять кричит Татьяна. — Если бы вы были голодными, вы бы тоже воровали!
— Коммунисты! Вы все коммунисты, — опять кричит комендант и, грозно посмотрев на нас, вместе со своей свитой уходит.
Известие о нашей неудавшейся экспедиции облетело весь лагерь. Вечером к нам в комнату пришли молодые парни и мужчины. Они хвалили нас за смелость. А майору никто, вероятно, не доложил, и никого не послали в концлагерь. На следующий день суп стал лучше, хотя через неделю все было, как и прежде.