Свидание

Свидание

Однажды ночью я долго лежала с открытыми глазами и не могла уснуть. Мы опять спали во дворе. Месяца не было, но от сияния миллиардов звезд было почти так же светло, как и при луне. Где-то часы пробили полночь. Ничто не шевелилось. Везде все спало, даже влюбленных я не видела в этот вечер. Вдруг послышалось тихое пение. Я тотчас же насторожилась и приподняла голову: от угла дома отделилась тень. Это был военный. Он медленно шел, наклонив голову, и пел песню. Я никогда не слыхала этой мелодии. Почти все советские песни были мне знакомы: о героях, о Сталине, о нашей родине, даже любовные песни нашего времени были мне известны. Но этой песни я никогда не слыхала. Это была необыкновенная песня: казалось, что этот напев соединил вместе печаль и надежду; нежность, мужество и твердость. Я лежала, как очарованная.

Когда военный подошел совсем близко, я затаила дыхание и, слегка приподняв голову, жадно смотрела на него. Он был среднего роста, стройный, его лицо при звездном свете казалось бледноватым; темные волосы слегка спадали на лоб. Он шел не спеша, и пел… Я почти застыла от напряжения… Затем, как завороженная, встала и побрела за ним…

Только когда мы очутились за поселком и мелодия вдруг оборвалась, я внезапно очнулась. Я стояла перед зданием военного управления, куда исчез мой ночной незнакомец. Не совсем понимая, что произошло, я быстро вернулась домой, легла рядом с моими и скоро уснула.

На следующий день странная мелодия не выходила у меня из головы. Рано утром за мной зашла Лиля, чтобы идти в школу медсестер, где мы должны были в тот день сдавать зачет. Мы сдали наши экзамены и через неделю получили дипломы, в которых говорилось, что мы медсестры запаса Рабоче-крестьянской красной армии.

Время тянулось медленно. Военные все время наполняли наш город. Иногда казалось, что он стал военным лагерем. И атмосфера этого лагеря поневоле влияла на нашу жизнь.

Однажды мы с Лилей пошли на прогулку вдоль нашей искусственной реки, текущей длинным каналом с завода. Мы остановились у поселка цыган и довольно долго смотрели на их костры, слушали их песни. Было уже поздно, когда мы возвращались домой той же дорогой вдоль реки. Два офицера, которые шли нам навстречу, остановились, поравнявшись с нами. Один из них сказал:

— Девушки, разрешите проводить вас.

Это была всем известная манера парней заводить знакомства. Лиля улыбнулась и кивнула головой в знак согласия. Мы назвали наши имена и дальше пошли вместе. Когда дорожка стала уже и нельзя было идти всем вместе, мы пошли парами. Я заметила, что офицер, который шел рядом со мной, был немного похож на моего дядю Федю. Черты его лица были красивые, как у дяди: прямой нос, темноватые волосы, слегка спадающие на лоб, и карие глаза, теплые, насмешливые и нежные, как у дяди. Он был среднего роста, строен, как мой дядя. И в то же время похож на того военного, за которым я ночью шла, не зная почему. А может, это и был он? Кто его знает! Он рассказывал мне о себе: родился на Урале, учился в Москве в Военной академии, а теперь его прислали в Краматорск, отсюда он отправится на фронт защищать родину.

— Сколько времени вы будете в Краматорске? — спросила я.

— О, это военный секрет, — засмеялся он. — А вы? Вы отсюда, — спросил он в свою очередь.

— Виля, — вдруг прервала нас Лиля, — я сегодня ночую у тети, и мне надо в другую сторону. — И тут она протянула нам на прощанье руку. Это, конечно, она сделала нарочно, чтобы подольше пофлиртовать с офицером. Но я ничего не могла сделать, и мы с Николаем — так звали моего знакомого — пошли дальше.

Уже начало темнеть, когда я вдруг заметила, что мы были за пределами поселка и шли совхозными полями. Перед нами раскинулась ровная степь. Я не знала, о чем говорить, и потому молчала. Мне хотелось вернуться домой. Он заметил мое колебание и остановился:

— Не уходите, Виля, вечер такой красивый и тихий и… может быть мы с вами никогда больше не увидимся.

Что-то меня тронуло в этом спокойном, тихом голосе, и я согласилась еще остаться. Несколько минут мы молча шли рядом. Со стороны я смотрела на лицо Николая, и мне казалось, что его мысли были где-то далеко.

— Слушайте, — вдруг, как бы проснувшись, обратилась я к нему, — вы умеете петь?

— Да, а что?

— А знаете новые песни, каких у нас здесь не поют? Может, что-нибудь споете, Николай?

— Называйте меня просто Колей, — сказал офицер, взял мою руку и поднес к губам. Я быстро отдернула руку. Николай засмеялся, а я растерялась — этот жест совсем не подходил в моем представлении к офицеру Красной армии.

— Но я вас… не знаю, — пролепетала я неуверенно.

— Это ничего.

Перед нами был небольшой обрыв, и я побежала вперед. Коля пустился за мной, и внизу мы столкнулись. Он обнял меня и слегка прижал к себе. Так прошло несколько мгновений, и вдруг я почувствовала себя легко и свободно. Какое-то странное доверие к этому неизвестному офицеру вытеснило мою неуклюжесть и стеснение.

— Спойте песенку, Коля, — опять попросила я.

И он начал петь… Его голова была немного приподнята, а глаза смотрели куда-то вдаль. И как у того ночного певца, волосы падали ему на лоб. И мелодия была та же самая… был ли это тот, кого я увидела ночью и за кем побрела неизвестно почему? И опять эта песня как бы зачаровывала меня: печаль и нежность, твердость и надежда, — все переплелось странным образом. Что это за песня? Почему она меня так глубоко трогает? Этого со мной раньше никогда не случалось.

Когда он закончил петь, я молча смотрела на него. И лишь когда он опять прижал меня к себе, и я почувствовала силу его теплых рук и легкий вкус табака на своих губах, я очнулась. Мы молча смотрели друг на друга. В эту минуту мне казалось, что случилось что-то важное. Мне казалось, что самое главное в жизни это узкая тропа, по которой мы оба шли. И мне захотелось, чтобы эта тропа никогда не кончилась… Война, высокие мысли о геройстве и мужестве, родина, для которой мы должны все приносить в жертву, вдруг показались мне чем-то незначительным и далеким.

Была уже почти полночь, когда я вспомнила, что мне надо идти домой.

— Мне пора!

Коля проводил меня к дому. На углу мы простились.

— Вы придете завтра?

— Да, я приду. В девять часов вечера. Здесь на углу. До свидания!

И я побежала в дом. А дома обо мне уже беспокоились:

— Где ты была так поздно? — спросила мама.

— С Лилей, — ответила я.

— Там на печке твой ужин.

— Спасибо, мне не хочется есть.

В эту ночь я долго не могла уснуть. А на следующий день, когда я думала о моем свидании с Николаем, мне казалось, что я достойна такого же презрения, как те заводские девушки, которые поздно ночью целовались и обнимались у фонарей, в то время как на фронте умирают за родину. И я решила больше не встречаться с Николаем. Но в течение дня я часто ловила себя на мыслях о нем и заметила, что с нетерпением жду вечера. Весь день я была как-то особенно рассеянной и на вопросы отвечала невпопад.

После ужина мы, как всегда в теплые вечера, вынесли стулья на крыльцо и сели у входа в квартиру. Брат Иван шутил, и все смеялись. Я тоже смеялась, но время от времени поглядывала на угол дома. Около девяти — уже стало темнеть — я увидела, как от утла, того утла, где мы сговорились встретиться, отделилась фигура военного. Это был Николай. Медленно, как бы в нерешительности, он приближался к нам. Затем остановился у веранды и спросил:

— Здесь живет девушка Виля?

— Здесь не живет никакая Виля, — выпалила я быстро, изменив свой голос. Все удивленно посмотрели на меня — я нарочно изменила голос, чтобы он меня не узнал. Я также обвязала голову платком, чтобы скрыть рыжие волосы. Одно мгновение офицер пристально смотрел на меня. Потом еле слышным голосом сказал:

— Извините.

Я еще заметила, что он чуть-чуть споткнулся, когда повернулся, чтобы уйти, и как сверкнули два кубика на его воротнике…

Я поднялась и пошла в комнату. Там я бросилась на постель и начала плакать. Я не знала, почему я плакала, но мне было так тяжело, что я не могла сдержать рыданий. Много вопросов, на которые не было ответов, возникло в моей голове. Зачем я оскорбила его? Что он мне сделал? Зачем я обманула человека, с которым мне было беспечно и хорошо? Ведь, может быть, я потеряла друга, которому можно довериться. Ведь сейчас так мало людей, которым можно довериться. Но больше всего меня угнетало его последнее «извините». Я еще долго думала обо всем, что случилось. И, наконец, нашла утешение в следующих мыслях: случайное знакомство с военным еще не значит, что это любовь. И, вообще, что такое любовь? — Физиологический процесс. А может, нет? А может, это не физиологический процесс, а загадочная мелодия, полная нежности и печали, твердости и надежды?

В эту ночь мне впервые пришло на ум, что все мои представления о высоких идеалах, о человеческом достоинстве и его призвании к борьбе за родину, все стремления возвыситься над простыми смертными — бессмыслица. С тех пор я никогда не могла забыть мелодии той песни, которую пел Николай. И молодой офицер, его теплые глаза, медленная, но твердая походка и блеск кубиков на воротнике навсегда остались в моей памяти.