Торговля

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Торговля

Многие евреи уехали из СССР в 1970-х годах, следующая волна эмиграции пришлась на конец 1980-х — начало 1990-х. Из вновь образовавшихся независимых национальных республик, где при и после распада СССР наблюдался всплеск национализма, уехали почти все. Много евреев уехало и из России.

Дело происходило в 1980-м году в г. Баку. Семья Валентина готовилась к отъезду. Уже были получены в ОВИРе визы, проданы или розданы мебель и прочие вещи, которые невозможно было взять с собой. И Валентин, и его жена, так же, как и их дети, интенсивно готовились к отъезду. Еще существовал Советский Союз и действовали советские законы. Иметь доллары или другую валюту было запрещено, вывозить доллары за рубеж разрешалось только в пределах тех незначительных сумм, которые давали возможность официально обменять. Но на руках оставались «деревянные» рубли, которые надо было как-то истратить, а кроме того, было обидно бросать все, что было нажито за годы работы Валентином, его женой и их родителями. Была и еще одна проблема. Никто не знал, как сложатся первые месяцы жизни «там», до того, как будет найдена хоть какая-нибудь работа. Но было понятно, что деньги понадобятся сразу по приезде: на жилье, на еду, на покупку машины. Знающие люди говорили, что надо брать с собой вещи, которые можно продать в Италии. Все сходились на том, что легче всего продать в Италии оптику — бинокли, фотоаппараты, объективы и тому подобное. Но магазины стояли пустые и купить что-либо было очень трудно.

Валентин обходил магазины в поисках хоть чего-нибудь, что можно было бы взять с собой и затем продать. Однажды, когда он шел по Торговой улице, он встретил знакомую, Фаню.

— Привет Фаня! Мы уезжаем, а ты как, не собираешься?

— Я очень хотела бы уехать, но ты должен понять: я не могу оставить мою мамочку!

Валентин не знал, что сказать, ему казалось, что мать Фани давно умерла. Пересилив смущение, он спросил:

— А твоя мама жива, сколько же ей лет?

— Да нет, мамочка давно умерла, но не могу же я ее оставить!

— Что-то я тебя не понимаю.

— Я каждый день хожу на кладбище, на могилу мамочки, и не могу поэтому уехать: не могу же я ее бросить здесь, в Баку одну!

Вообще проблема родных могил мучила всех отъезжающих. Я знаю людей, которые официально или неофициально эксгумировали останки своих родителей, кремировали их, вывезли из СССР и похоронили снова в приютившей их стране. Но так удалось поступить немногим. Остальные время от времени ездят в Россию, в Азербайджан, в другие республики, чтобы положить цветы на могилы своих родных.

Валентин ничего не сказал Фане. Однако через пять лет, приехав из Америки в Израиль, он повстречал ее там. «А! — подумал он. — Значит ты все-таки не выдержала и оставила свою мамочку одну!».

А пока Валентин снова и снова бродил по магазинам. Удалось купить полевой бинокль, пару фотоаппаратов, большой телеобъектив. В одном магазине ему предложили купить телескоп. Валентин загорелся, но когда ему показали ящик размером с большой книжный шкаф, в который этот телескоп был упакован, он понял, что взять его с собой невозможно.

В итоге получилось, что надо везти с собой массу вещей, как для себя, так и на продажу. Когда все вещи были упакованы, то получилось тридцать мест. Это были большие чемоданы, свертки с постелью, сумки. Вместе с семьей Валентина ехала и их родственница с дочерью. Они также везли с собой массу вещей на продажу, среди которых важное место занимали очень тяжелые деревянные ящики.

— Что это у тебя в ящиках? — спросил Валентин.

— Мне сказали, что легче всего в Италии продать инструменты, вот я и купила несколько наборов: там молотки, плоскогубцы, отвертки и тому подобное.

Продажа вещей началась еще в Австрии, где их поселили в горном пансионате. Вокруг на склонах холмов были раскиданы дома и фермы, отстоящие друг от друга на довольно значительные расстояния. Приходилось, таща на себе все вещи, обходить эти дома, предлагая купить что-нибудь. Естественно, что Валентин и его сын, как джентльмены, тащили тяжелые деревянные ящики. Когда, наконец, их удалось продать, они оба почти плакали от радости.

Но основная торговля развернулась в Италии. Каждый день, взяв с собой чемоданы с вещами, Валентин и его дочь отправлялись на раскладки. Многое действительно удалось продать. А вот телеобъектив никак реализовать не удавалось, хотя Валентин постоянно выносил его на все базары, где торговали эмигранты. Итальянцев, приходивших на эти раскладки, интересовали не столько предлагаемые им вещи, сколько возможность поторговаться, а особенно большое удовольствие они получали, когда удавалось выторговать что-либо за половину запрашиваемой цены. У эмигрантов выбора не было — они все отдавали за бесценок.

Однажды к Валентину подошел пожилой еврей:

— Я видел вы продавали телеобъектив. Он еще у вас?

— Да, у меня.

— Сколько вы за него хотите?

— 200 миле лире (то есть 200 тысяч лир, что соответствовало примерно 160 долларам).

— У меня есть покупатель. Если мне удастся всучить ему этот телеобъектив за сумму большую, чем 200 миле лире, вы согласны, чтобы разницу я взял себе?

Валентину так надоело таскать огромный тяжелый телеобъектив на различные раскладки, что он согласился, лишь бы сбыть его.

Появился покупатель, который действительно купил объектив за 230 миле лире. И Валентин и приведший покупателя еврей были довольны: каждый получил свое.

Помимо продажи привезенных вещей, эмигранты пытались найти какую-нибудь временную работу. Одни устраивались продавцами в магазины, другие — копали ямы под фундамент строящихся домов, некоторые мыли стекла машин на перекрестках.

Все эти муки и страдания дали свой результат: приехав в Америку, семья Валентина располагала хоть и небольшой, но достаточной для покупки подержанной машины суммой. А это было крайне важно, так как без машины начать работать в условиях Техаса, куда они попали, было совершенно невозможно. В лучшем положении оказались те, кто попал в Нью-Йорк. Как-то Валентин говорил по телефону с одним знакомым бакинцем, который одновременно с ним эмигрировал из СССР. Тот рассказал ему, что за девятнадцать лет жизни в Нью-Йорке он не имел ни одной машины и до сих пор водить их не умеет. Валентину, который проработал в Штатах 15 лет, было очень странно слышать это: за годы жизни в Америке он сменил семь машин, из которых только первые две были «used», то есть подержанными. Машины старились быстро, так как приходилось ездить на работу на далекое расстояние. Были и случаи, когда машины выходили из строя и их приходилось сдавать на «Junk yard» (кладбище вышедших из строя машин).

Как-то в гости к Валентину приехал товарищ, который по-прежнему живет в Москве и который водит машину с 18 лет. Несмотря на то, что он неоднократно на машине ездил в Прибалтику и в Крым, расчеты показали, что за 19 лет Валентин проехал на машине намного больше, чем он.