Таможня

Все, кто эмигрировал из Советского Союза, кто затем в 1990-х годах посещал Россию, хорошо помнят, что представляла собой российская таможня. Колоссальное количество самых удивительных запретов, вытряхивание вещей из чемоданов, конфискации, придирки и провокации. Когда в 1989 году мы собирались выезжать из Союза, те, кто уехал раньше, объяснили нам, что вывозить драгоценные камни, золотые изделия (кроме очень тонких колечек), книги, изданные до 1941 года, картины, а также любые серебряные изделия с чернением не разрешается. Приходилось все продавать, хотя куда истратить полученные деньги было непонятно — магазины стояли пустые. От родителей нам достались различные ювелирные изделия, кое-что мы купили в разное время сами. Так как мы надеялись, что хоть в Москве можно будет что-нибудь купить на вырученные деньги, то повезли все ценности в Москву. И когда уже были найдены покупатели и должна была состояться сделка, нам сказали, что таможенные правила изменились и теперь многое можно вывозить. Чтобы получить точные сведения, я отправился в Таможенное управление. Там произошел такой разговор:

— Это правда, что теперь можно вывозить из СССР золото, серебро, бриллианты и другие драгоценные камни?

— Можно, но только в одном экземпляре.

— Что это значит?

— Ну, вот, если у вас два кольца с одним бриллиантом, то можно вывезти только одно.

— А если одно кольцо с одним бриллиантом, а второе — с двумя?

— Это разные вещи, значит можно вывозить!

— А как быть с серебряными ложками, их ведь двенадцать и все они совершенно одинаковые?

— Нельзя, можно вывезти только одну ложку.

— А если я напишу в таможенной декларации, что вывожу один набор серебряных ложек?

— Если один набор — значит можно вывозить!

Я подивился бредовым инструкциям, которых придерживается таможня, но, как говорится, они правили бал.

Мы уезжали прямым вагоном «Москва-Вена», который шел через пограничную станцию Чоп. Нам однако сказали, что в Чопе скопилось много народу и что очередь на таможню надо занимать заранее. Я поехал в Чоп на два дня раньше, чем туда должен был придти поезд, в котором ехала моя семья. Действительно, очередь была большая, не на два дня, а на все четыре-пять. Всех, кто ехал в прямом вагоне, высаживали и приходилось дожидаться своей очереди на таможню в зале ожидания вокзала. Пол там был выложен каменными плитами, а скамеек было очень мало, и приходилось все время стоять на ногах, поэтому все внимательно следили, не освободится ли на какой-либо скамье хотя бы одно место.

Таможня начинала работать в 2 часа ночи, пропускала за раз лишь 15–20 семей, которые затем садились на электропоезд, шедший в Братиславу.

Первое, что мы узнали, так это то, что таможню можно проходить только с носильщиком. Причем все чемоданы должны лежать на тележках. Носильщики пользовались случаем и заламывали безумные цены. Они же продавали тележки. Мы уже собрались купить тележку, когда кто-то сказал нам, что в конце перрона они стоят в большом количестве — иди и бери.

Можно не спать одну ночь, можно две, но больше — мало кто выдержит. Я нашел выход — снял в городе квартиру с несколькими кроватями на дневное время. Хозяева уходили на работу, а мы, отсидев ночь на вокзале в надежде пройти таможню, по очереди шли отсыпаться. В буфете на вокзале не было ничего, кроме чая. Не было и сахара, в чай наливали мед. Так мы и промывали четыре дня свои кишки чаем.

Носильщик, которого мы наняли, сказал, что если мы ему заплатим соответствующую сумму, то на таможне проверка будет носить поверхностный характер. Мы, конечно, согласились. И вот настала ночь, когда подошла наша очередь. Мы стояли возле своей тележки, когда к нам подошел начальник вокзала:

— Я снимаю вас с очереди, у вас слишком много вещей! Извольте отправлять их багажом.

— Что вы, какой багаж, мы же уже уезжаем, а багаж можно было отправлять только из своего города.

Он морочил нам голову около получаса, пока я не спросил напрямик:

— Сколько ты хочешь?

Он оглядел наши вещи:

— Четыреста рублей.

— На, бери и оставь нас в покое.

Несмотря на ручательство носильщика, на таможне все вещи из чемоданов выкидывали на стол, а затем по одной носильщик забрасывал все это обратно в чемоданы, ставил на них колено, чтобы закрылась крышка, при этом все внутри скрипело и трещало, а то, что могло сломаться, — ломалось. Совет писать в таможенной декларации вместо общего количества колец или ложек все по одной: с одним камнем, с двумя, один набор и тому подобное — сработал. Вывоз ювелирных изделий проблем не вызвал.

Как я уже говорил, уезжая нам надо было на что-то потратить свои деньги. Среди прочего с большим трудом, по знакомству, было куплено несколько ковров ручной работы. Как только таможенник их увидел, он воскликнул:

— А вот это провозить нельзя, мы пропускаем только ковры машинной выработки.

— А это не ручные, они машинные!

— Ну, что ж, сейчас пригласим эксперта.

У меня все внутри сжалось: пропали мои ковры — не пропустят! Пришел «эксперт», потрогал ковры и, к моему удивлению, заявил, что они машинные. Я подумал: «Побольше бы таких экспертов на таможне, жить стало бы легче». А вот старинные настенные тарелки наш «друг»-таможенник не пропустил, но, к счастью, и не конфисковал. Их пришлось оставить провожавшим нас друзьям.

И вот, наконец, мы в электропоезде. На каждую семью — купе. Если в семье один или два человека — все прекрасно, помещаются все вещи и даже можно прилечь. Но нас было четверо. После укладки вещей негде было даже присесть. Но мы знали, на что идем. Слишком уж хотелось покинуть эту родину-«мачеху». Вагон электропоезда не отапливался, мы дрожали от холода. К счастью, моя жена не растерялась: она тут же вскрыла тюки с постелью, которую мы везли, и раздала каждому по одеялу. Мы согрелись.

В Братиславе поезд встречают носильщики, опять носильщики! Они предлагают перевезти наши вещи туда, где через 8 часов остановится электропоезд на Вену.

— Но у нас нет ваших денег!

— Платите долларами!

— Но у нас нет долларов (на самом деле некоторое количество долларов у нас было, но так мало, что расставаться с ними не хотелось).

— Тогда платите водкой или коньяком. За каждую тележку две бутылки водки или одна бутылка коньяка.

Коньяк у меня был. Пришлось согласиться. И вот наши вещи погружены на тележку, которую везут носильщики, и мы идем вслед за ними. Дорога дальняя: мы опускаемся на грузовом лифте, проходим по подземному переходу, снова подымаемся наверх, где вещи разгружаются на перрон. Забрав бутылки водки и коньяка, носильщики исчезают. А мы осмотревшись понимаем, что находимся на том же месте, где вылезли из электропоезда, наши вещи и нас просто повозили по кругу. Но ничего не поделаешь. Подходит поезд на Вену. Он совсем другой: отдельное отделение для багажа в конце вагона, мягкие кресла. Мы говорим друг другу: «Слава Богу, кажется, мы уже на Западе!»

Наша приятельница, Лариса, уехала из СССР в Германию. Многие годы у нее жили собаки — японские хины: когда умирала от старости одна собака, она брала щенка той же породы. Та собака, которую она при эмиграции привезла с собой в Германию, была стара и вскоре умерла. В клубе собаководов в Кельне ей посоветовали обратиться к одной даме, у которой были щенки этой породы. Щенков было несколько, но цены за них дама заломила очень высокие. Лишь за одного щенка, который выглядел больным, она просила меньшую сумму. Денег у Ларисы было немного, пришлось взять больного щенка. Она его выходила. На выставках собак в своей группе он получал медали как за чистоту породы, так и за все другие показатели.

Лариса была одинокой женщиной и собака для нее была членом семьи. Когда она собралась навестить друзей и знакомых в своем родном городе Ленинграде, она, естественно, взяла с собой и ее. Все было хорошо. Собака имела все необходимые документы, и ее без разговоров пропустили на таможне. Совершенно другая картина возникла при выезде из России. Таможенник заявил, что документы поддельные, что она купила собаку в России и не имеет права ее вывозить и так далее, и тому подобное. Ларису довели до истерики. Она кричала:

— Вы негодяи, больше никогда я не приеду в эту проклятую страну.

На крики прибежал начальник. Проверив документы и получив от Ларисы свою долю проклятий, он решил избавиться от скандалистки и, наконец, пропустил ее с собакой. Лариса выполнила свое обещание — больше она в Россию не ездила. Нервы дороже!

Уже живя в Америке, в Техасе, мне пришлось несколько раз ездить в командировки в Россию и проходить таможню. Зная на горьком опыте, с кем я имею дело, я тщательно заполнял таможенную декларацию. В первую очередь я вписывал в нее мой золотой перстень, который мне подарили сотрудники геологической партии, когда праздновали мое пятидесятилетие, и с которым я не расставался. И вот после недельного пребывания в России я уезжаю и снова прохожу таможню:

— А что это у вас за перстень?

— Я указал его в декларации, когда въезжал, указал и сейчас, когда выезжаю.

— А где он сделан?

— В СССР.

— А как вы мне докажите, что не ввезли какой-то тоненький иностранный перстенек, а вывозите массивный золотой перстень, который вы незаконно купили в России?

Я рассмеялся:

— Это, конечно, доказать невозможно, но если бы я купил перстень в России, он был бы новенький, а мой — потертый от длительного ношения.

Таможенник долго рассматривал перстень:

— Когда приедете в следующий раз, обязательно пишите в декларации, что перстень изготовлен в СССР.

— Приму к сведению.

Я рад был с ним распрощаться, так как во внутренних карманах моего пиджака лежали настенные тарелки, которые когда-то не пропустили на таможне в Чопе.

Во время следующей моей командировки в Россию в аэропорт «Шереметьево» одновременно прибыло очень много пассажиров. Они буквально снесли таможенные заграждения, и я не смог поставить печать на декларацию. Я даже не подозревал, к чему это может привести. Когда я уезжал, у меня оставалось из привезенных денег около полутора тысяч долларов, которые я не истратил в России. Я имел глупость написать в декларации, что вывожу эти деньги.

— У вас нет печати на въездной декларации, я не могу пропустить эти деньги, — сказал таможенник.

— Но что же я буду делать без денег: я оставил машину в аэропорту Хьюстона и, когда прилечу, я должен только за стоянку машины заплатить почти сто пятьдесят долларов.

После долгих размышлений, таможенник разрешил взять с собой эту сумму.

— А что я должен делать с остальными деньгами?

— Не знаю, это ваша проблема. Если вас кто-то провожает, оставьте деньги им.

К счастью, меня действительно провожал мой брат. Я оставил ему деньги с просьбой передать моей племяннице, которая занималась бизнесом. Самое смешное, что она на следующий же день перевела через банк эти деньги на мой банковский счет в Хьюстоне. Причем сделала это без всяких проблем.

Сейчас таможенные нравы в России сильно изменились. Приезжая и уезжая, вы можете пройти по «зеленому коридору» и вас никто не досматривает, никто не останавливает. Как сказал когда-то товарищ Сталин, «жить стало лучше, жить стало веселей!»