ПИЛОТЫ «ИЛЬИ МУРОМЦА»

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

ПИЛОТЫ «ИЛЬИ МУРОМЦА»

Обозный на аэродроме

…В родной моей деревне Студенки мало было грамотных людей. Газет здесь не получали. Вести поступали с опозданием и сильно искаженные. И только как отдаленное эхо канонады, гремевшей за тридевять земель, где-то в Мазурских болотах, часто приходили к нам сообщения о гибели «за царя и отечество» мужей, сыновей и братьев. Но вот в 1917 году стали в Студенки возвращаться с фронта солдаты.

— Долой войну! — кричали они на сходках. — Теперь свобода… Революция!..

В Липецке большевики на митингах говорили о том. что земля должна принадлежать крестьянам, а заводы и фабрики — рабочим.

…Фронт гражданской войны приближался к родным местам. Многие из моих сверстников ушли добровольцами

в Красную Армию. Я тоже отправился в Липецкий военный комиссариат.

Там мне сказали:

— Если хочешь поступить добровольцем в Красную Армию, то дай подписку, что будешь служить шесть месяцев.

Я готов был дать подписку хоть на шесть лет. В ту пору мне было девятнадцать.

И вот, получив направление в дивизион воздушных кораблей «Илья Муромец», я шагаю по аэродрому на окраине Липецка. На заснеженном поле стоят огромные двукрылые аэропланы с красными звездами, очень похожие на гигантских стрекоз. Одну такую «стрекозу» человек тридцать, ухая, заталкивают в палатку — ангар… Аэродром пересекает открытый автомобиль с какими-то военными, одетыми в блестящую черную кожу, и останавливается у маленького домика, с часовым у крыльца. Показав свое направление, в домик вхожу и я.

Встретил меня командир дивизиона Ремезюк — молодой еще, высокий, с большим красным бантом на груди. Робея, подал ему направление.

— Что, товарищ боец, вы умеете делать?

Меня назвали товарищем! Я осмелел и выпалил:

— Все… — и, увидев улыбку на лице командира, добавил — Все, что прикажете…

— А с двигателем внутреннего сгорания знакомы?

— Никогда в жизни не видел…

Вскоре выяснилось, что я умею только пахать, косить, молотить…

Ремезюк задумался. Потом еще раз улыбнулся и спросил:

— А за лошадьми умеете ухаживать, товарищ боец?

— Само собой… Могу! — ответил я и подумал: «При чем тут лошади?»

— Ну и хорошо, — сказал командир. — Будете бензин на лошади подвозить к аэропланам.

— Мне лошадь и дома надоела! — пробурчал я.

— Вот что, товарищ боец, — строго сказал Ремезюк, — зачем вы вступили в Красную Армию? Защищать Советскую республику! Так? Значит, надо делать все, что прикажут. А это очень важно — подвозить бензин к аэропланам. Без бензина пе полетишь…

— Раз важно, я согласен!

— А какое у вас образование? — спросил командир.

— Какое там образование… Три класса, да и то третью зиму не доходил…

— У нас открыта вечерняя школа для взрослых. Приказываю посещать ее, учиться, — строго сказал командир.

Так стал я обозным и школьником на аэродроме. Лошадь мне попалась неплохая, сильная, сытая — не то что старая кляча, оставленная на отцовском дворе. Днем я развозил громыхавшие железные бочки с бензином, а вечерами занимался в школе.

Учился я не только в школе. В дивизионе «Илья Муромец» все меня учили. Особенно механик Федор Иванович Грошев. Впоследствии он стал известным полярным авиамехаником и прославился своими полетами в Арктике с летчиком Бабушкиным. Но и тогда он уже считался лучшим мотористом дивизиона. Небольшого роста, коренастый, с черными усиками, он все время возился у своего самолета. Говорил так быстро, что сразу и не поймешь. Выполнив свои несложные обязанности, я все остальное время проводил с Грошевым возле «Ильи Муромца». Я подавал механику инструмент, наливал горючее в баки, поддерживал крыло, когда он пробовал мотор, чистил и мыл фюзеляж и крылья.

— Присматривайся, Миша, присматривайся! — приветливо говорил Федор Иванович. — Ты парень не из ленивых. Может, чему и научишься. Аэроплан у нас замечательный. Можно сказать, первейший в мире. Ни в одной стране нет такого чудо-богатыря…

Грошев был прав. Четырехмоторный воздушный корабль «Илья Муромец», построенный Русско-Балтийским заводом по проекту талантливого конструктора Игоря Сикорского, не имел себе равных. Это был великан с площадью крыльев в сто восемьдесят четыре квадратных метра. Скорость его достигала ста километров в час. Поднявшись в июне 1914 года с девятью пассажирами на высоту две тысячи метров, он установил мировой рекорд грузоподъемности, а через месяц — рекорд продолжительности и дальности полета, пройдя за восемь часов семьсот пятьдесят километров.

Конструктор «Ильи Муромца» первым создал удобства для экипажа. В застекленной кабине было мягкое кресло для пилота.

«Илью Муромца» думали использовать для исследований дальнего Севера. Известный летчик Г. В. Алехнович собирался организовать экспедицию на «Муромцах» к Северному полюсу. Однако начавшаяся первая мировая война по-своему распорядилась судьбой этих кораблей.

В первые же дни войны коллектив Русско-Балтийского завода обратился с просьбой: «…Дать ему возможность практически доказать на поле битвы способность аппаратов типа «Илья Муромец» наносить неприятелю такой ущерб, какого не может нанести ни один из существующих летательных аппаратов нашего времени. Для сего завод готов предоставить военному ведомству все свои технические средства и готов взять на себя самую организацию соответственно боевого отряда».

В конце 1914 года была сформирована особая эскадра из пяти самолетов «Илья Муромец». Это была первая в мире бомбардировочная авиационная часть.

На самолете установили пять пулеметов, дававших возможность вести круговой обстрел. «Илья Муромец» поднимал двадцать пудов бомб. В первое время, пока еще не были сконструированы установки для подвески бомб и механические бомбосбрасыватели, их кидали вручную. Бомбы были маленькие, и экипажу корабля в шесть человек приходилось здорово попотеть, прежде чем весь бомбовой груз оказывался за бортом. Кроме того, на вооружении «Муромца» были металлические стрелы. Падая отвесно с километровой высоты, они пробивали насквозь всадника с конем. Неслись стрелы с душераздирающим визгом, это было как бы дополнительным средством «психической атаки» с неба.

Немецкие самолеты не вступали в единоборство с «Муромцами». Только к самому концу первой мировой войны немцам удалось сбить один-единственный русский тяжелый самолет.