ЭКИПАЖ «ИЛЬИ МУРОМЦА-XVI»: Четверо смелых

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

ЭКИПАЖ «ИЛЬИ МУРОМЦА-XVI»:

Четверо смелых

Современные туристы, путешествующие по автомобильной трассе Минск — Вильнюс, непременно посещают расположенную в нескольких километрах от нее белорусскую деревню Боруны. Среди ее достопримечательностей — большой униатский костел постройки 1747—1757 годов, возведенный в стиле позднего барокко, и… немецкое военное кладбище времен Первой мировой войны. Таких погостов на территории современной Беларуси, где фронт был стабильным больше двух лет, сохранилось немало. Небольшое поле на окраине селения сплошь заставлено стандартными каменными крестами, многие из которых практически ушли в землю от времени. На каждом выбиты имя, фамилия, часть и дата гибели германского офицера или солдата, павшего в 1915— 1918 годах. За прошедший век кладбище не изменило свой облик, ни одна могила не была утрачена: местные жители не воюют с мертвыми…

Внимание всех, кто посещает это тихое воинское кладбище, привлекает один из крестов. Надпись на нем гласит: «4 NIEZNANYCH ROS. LOTN». (4 неизвестных русских летчика). Но почему не по-немецки, как на всех остальных могилах, а по-польски?.. Да и вообще, как могло захоронение русских летчиков оказаться на немецком воинском погосте?..

Ответ на первый вопрос найти несложно. В 1920—1939 годах Боруны находились на территории Польши, а власти этого государства к захоронениям Первой мировой всегда относились уважительно. Именно тогда, в 1930-х, и был установлен новый каменный крест на захоронении авиаторов — взамен старого, деревянного. Фамилии погибших полякам не были известны, именно поэтому они и сделали соответствующую надпись на кресте. А вот как именно могила четырех русских пилотов оказалась среди погребений их врагов, читатель узнает из этого очерка…

… В Первую мировую войну Российская империя вступила, обладая уникальным военным самолетом. Он был разработан под руководством выдающегося конструктора И.И. Сикорского и с полным правом мог считаться лучшим бомбардировщиком начала XX столетия. Самолеты такого класса появились у Германии только в 1917-м, а у Великобритании — в 1918 году. Речь идет о легендарном «Илье Муромце» — одном из символов русской бомбардировочной авиации.

Строго говоря, «Илья Муромец» даже не был первым русским тяжелым бомбардировщиком. Его предшественником являлся созданный в марте 1913-го четырехмоторный самолет «Гранд», вскоре переименованный в «Большой Русско-Балтийский», а там и в «Русский витязь». Но в сентябре 1913 года этот самолет погиб на земле из-за нелепой случайности (пролетавший над ним аэроплан… потерял двигатель, который рухнул с высоты именно на «Витязя»). На момент его гибели на авиационном отделении Русско-Балтийского вагонного завода (РБВЗ) уже строился прототип преемника «Русского витязя», который тоже получил «богатырское» имя — «Илья Муромец». Первый полет поражавшего воображения размерами четырехмоторного аэроплана состоялся 10 декабря 1913 года. И.И. Сикорский лично испытывал свое новое детище, одновременно внося в конструкцию многочисленные улучшения.

В течение полугода «Илья Муромец» установил сразу несколько мировых рекордов: грузоподъемности (1100 килограммов), количества пассажиров на борту (16 человек), высоты (два километра с десятью пассажирами на борту), длительности полета (6 часов 33 минуты) и дальности (перелет по маршруту Санкт-Петербург — Орша — Киев — Санкт-Петербург). Неудивительно, что новым самолетом сразу же заинтересовалось Военное ведомство России. Самый первый «Муромец» в мае 1914-го был переоборудован в гидросамолет и поступил в собственность Балтийского флота, одновременно Главное военно-техническое управление заключило с РБВЗ контракт на постройку еще десяти аэропланов такого типа, оборудованных для бомбометания. В связи с начавшейся вскоре Первой мировой войной наличие самолетов этого класса в армии стало особенно актуальным.

14 августа 1914 года были установлены штаты для экипажа «Ильи Муромца»: четыре офицера — командир, его помощник, артиллерийский и младший офицер, — один военный чиновник и 40 солдат обслуживающей наземной команды. Вооружение менялось в зависимости от модификации самолета. Основным оружием «муромцев» были фугасные бомбы системы Орановского и осколочные системы Гронова, самые мелкие из которых весили 5 фунтов (2,45 килограмма), а самые большие — 25 пудов (410 килограммов). Бомбы весом до пяти пудов сбрасывали из самолета вручную, а десятипудовые и больше подвешивались под фюзеляжем. Использовались также стальные стрелы длиной 118 мм и диаметром 8,3 мм, которые сбрасывались в бомболюк на пехоту и кавалерию противника и наносили при попадании тяжелые увечья.

Изначально предполагалось оборудовать «муромцы» 37-миллиметровыми пушками системы Гочкисса для борьбы с германскими дирижаблями, но на деле такими пушками были оснащены только два самолета. Оборонительным оружием бомбардировщиков стали станковые пулеметы системы Максима или Виккерса. Однако летчики предпочитали им легкие и компактные ручные пулеметы — датский системы Мадсена и английский системы Льюиса.

Первоначально предполагалось новые «Ильи Муромцы» придать корпусным авиационным отрядам, которые в русской армии имели римскую нумерацию. Потому и новые бомбардировщики, помимо обычного заводского, получали римский номер. Первым 31 августа 1914 года убыл на Северо-Западный фронт «Илья Муромец-I» под командованием штабс-капитана Е.В. Руднева. Но именно этот офицер, по злой иронии судьбы, чуть было не поставил крест на боевой карьере уникальной воздушной машины. По итогам первых месяцев эксплуатации Руднев подал начальству докладную записку, в которой доказывал, что у «муромцев» гораздо больше недостатков, нежели достоинств, а потому использовать эти самолеты на фронте нельзя. Главное военно-техническое управление заняло сторону Руднева и 28 октября 1914 года приказало снять «муромцы» с вооружения, а уже подписанный контракт на постройку еще тридцати двух таких самолетов приостановить…

Положение спас председатель совета акционерного общества Русско-Балтийского вагонного завода действительный статский советник Михаил Владимирович Шидловский. Он доказал военному министру генералу от кавалерии Владимиру Александровичу Сухомлинову, что «муромцы» попросту неправильно используют на фронте, и предложил оригинальную идею — объединение всех тяжелых бомбардировщиков в отдельную авиационную часть с подчинением ее напрямую Ставке Верховного главнокомандующего. По аналогии с флотом Шидловский, в прошлом морской офицер, предложил назвать эту часть Эскадрой воздушных кораблей (ЭВК). В.А. Сухомлинов поддержал эту идею, и М.В. Шидловский одновременно с назначением на должность начальника ЭВК был переименован из действительных статских советников в генерал-майоры, став, таким образом, первым авиационным генералом в истории России. Ему были приданы права начальника дивизии. База эскадры разместилась в польском местечке Старая Яблонна недалеко от Варшавы. С апреля 1915 года в ЭВК по штату числилось 10 аэропланов, с ноября — 20.

Таким образом «Илья Муромец», чуть было не похороненный в начале жизни рапортом штабс-капитана Руднева, был спасен. В дальнейшем производство этих машин шло по нарастающей, в ходе войны бомбардировщики постоянно улучшались и совершенствовались, получая более мощные двигатели, пулеметное вооружение, системы бомбосбрасывания и наблюдения и т. п.

Смелая новация, предложенная Шидловским, полностью оправдала себя уже в ближайшие месяцы — в течение зимы-весны 1915 года «Ильи Муромцы» завоевали славу самых грозных и эффективных бомбардировщиков мира. Отлично вооруженные (обычно в полет брали с собой 10—15 пудов, то есть 160—240 килограммов, бомб, два-три пулемета и винтовку), «муромцы» вели бомбометание с высоты три километра и больше и были, таким образом, неуязвимы для зенитного огня. А на солдат противника один вид огромного четырехмоторного самолета, гудящего в небе, действовал парализующе. Результаты налетов «муромцев» всегда были весьма впечатляющими. Так, командир «Ильи Муромца-VII» штабс-капитан Г.Г. Горшков свидетельствовал в рапорте: «“Муромец” произвел в городе и на станции Вилленберг (ныне Вельбарк, Польша. — В. Б.) следующие разрушения: разрушено станционное здание и пакгауз, шесть товарных вагонов и вагон коменданта, причем комендант ранен, в городе разрушено несколько домов, убито два офицера и 17 нижних чинов, несколько лошадей. В городе паника, жители в ясную погоду прячутся в погребах». 14 июня 1915 года во время бомбежки станции Пржеворск тот же «Муромец», но уже под командой поручика И.С. Башко, уничтожил вражеский эшелон с 30 тысячами снарядов.

Общее отступление русской армии из Польши сказалось на месте дислокации Эскадры воздушных кораблей — из Яблонны она перелетела в Белосток, 14 июля 1915 года — в белорусский город Лида, а 27 августа — еще дальше, в Псков. Туда перебазировались все корабли эскадры кроме «Ильи Муромца-III», оставленного рядом с линией фронта, в Слуцке. Оттуда бомбардировщик под командованием кавалера Георгиевского оружия и ордена Святого Георгия 4-й степени штабс-капитана Д.А. Озерского в течение осени 1915 года совершал многочисленные налеты на вражеские позиции и склады в Картузберезе, Скобелевском лагере и Барановичах. 5 ноября 1915 года этот бомбардировщик стал первой боевой потерей ЭВК в Великой войне — он погиб от зенитного огня противника южнее Барановичей, недалеко от деревни Прилуки.

21 ноября 1915 года приказом штаба Верховного главнокомандующего № 272 в структуру ЭВК было включено три боевых отряда, распределенных по разным фронтам. 1-й отряд базировался на Юго-Западном фронте, в селе Колодиевка (ныне Подволочисский район Тернопольской области Украины), 2-й отряд — на Северном фронте, в Зегевольде (ныне Си-гулда, Латвия).

3-й отряд, призванный обслуживать Западный фронт, был создан позже, в мае 1916 года. Его командиром стал опытный летчик штабс-капитан Иосиф Станиславович Башко. Аэропланы базировались в деревне Станьково в 45 километрах к югу от Минска. Сами авиаторы разместились в доме графини Ганской, палатки с самолетами находились позади парка, в поле. Тщательно замаскированный аэродром был прикрыт зенитной артиллерийской батареей (трехдюймовые орудия были установлены на специальных деревянных станках, позволявших поднимать орудийные стволы почти вертикально).

Классик советской литературы В.П. Катаев, в Первую мировую войну — вольноопределяющийся-артиллерист, вспоминал о том, как «в 1916 году, под Минском, наша батарея охраняла полевой аэродром, где базировались “Ильи Муромцы”, и я частенько туда захаживал и лазил в открытую кабину, похожую на внутренность трамвая, и трогал громадные бомбы, подвешенные под крыльями». Любопытство 19-летнего юнца понятно, а вот командиру бомбардировщика за его поведение могло, кстати, здорово влететь: «зато, что допустил на Корабль постороннюю публику», начальник ЭВК М.В. Шидловский неизменно объявлял подчиненным строгий выговор…

В состав 3-го боевого отряда вошли самолеты «Илья Муромец» № VII (командир — штабс-капитан И.С. Башко), XII (командир — штабс-капитан Е.М. Городецкий), XVI (командир — поручик Д.Д. Макшеев) и XVII (командир — поручик А.И. Беляков), имевшие заводские номера 190, 191, 188 и 192 соответственно. Это была новая, улучшенная версия «муромца», так называемая серия Г-1, оснащенная четырьмя английскими двигателями «санбим» мощностью 150 лошадиных сил каждый. Среди командиров самолетов по возрасту заметно выделялся поручик Дмитрий Макшеев — ему было уже 35, в то время как остальным офицерам отряда не исполнилось еще и тридцати.

Дмитрий родился 15 июля 1880 года в Вологодской губернии, в дворянской семье чиновника Управления удельных округов Дмитрия Сергеевича Макшеева и его жены Антонины Петровны, урожденной княжны Ухтомской (поскольку князья Ухтомские — Рюриковичи, по материнской линии Дмитрий считался потомком Рюрика в тридцатом колене). Зимой 1900-го он выдержал экзамен на звание вольноопределяющегося 2-го разряда при Ярославском кадетском корпусе и 1 января 1901 года поступил рядовым в 11-й гренадерский Фанагорийский Его Императорского Высочества Великого Князя Дмитрия Павловича полк, расквартированный в Ярославле. Тогда же 20-летний Дмитрий познакомился с будущей женой — 25-летней Евдокией Васильевной Гущиной, урожденной Кузнецовой. История их отношений была необычной. К тому времени мужем Евдокии Васильевны, крестьянки по происхождению, был 70-летний отставной генерал Владимир Савельевич Гущин. Будучи тяжелобольным человеком, предчувствуя скорый конец и не желая становиться молодой жене обузой, он сам познакомил Евдокию с Дмитрием, к которому относился по-родственному, и содействовал их сближению. В итоге брак В.С. Гущина был официально расторгнут, а Евдокия Васильевна вышла замуж за Макшеева, при этом старый генерал остался жить в их семье.

До 30 января 1904 года Дмитрий продолжал служить в 11-м Фанагорийском полку в звании младшего унтер-офицера. После девяти месяцев пребывания в запасе его вновь призвали на военную службу и зачислили в 6-й Сибирский запасной батальон. В августе 1905 года Макшеев успешно сдал экзамен при Омской войсковой команде на чин прапорщика запаса армейской пехоты и был назначен в 10-й Сибирский пехотный Омский полк. В феврале 1906 года последовало уже вторичное зачисление в запас, но вскоре Макшеев был призван и 22 июня переведен в «родной» ему 11-й гренадерский Фанагорийский полк. Понемногу разрасталась семья: в декабре 1905 года у Макшеевых родилась дочь Александра, спустя год — сын Юрий, в мае 1910-го на свет появилась дочь Антонина.

Возможно, Дмитрию так и суждено было бы остаться на всю жизнь пехотинцем, если бы не… передислокация Фанагорийского полка в Москву. Офицер с семьей снял квартиру в Пеговском переулке (ныне улица Серёгина), недалеко от Ходынского аэродрома, где почти ежедневно проводились авиационные полеты. И вскоре гренадер-фанагориец уже страстно «заболел» авиацией. Дмитрий поступил в Императорское Московское общество воздухоплавания и в 1912-м получил диплом летчика-испытателя под номером 85. 12 декабря того же года Дмитрию был присвоен чин подпоручика, а в марте 1913-го он был откомандирован в Гатчину, в Авиационный отдел Офицерской воздухоплавательной школы. 25 ноября 1913 года Макшеев успешно окончил курс обучения и был распределен в Гренадерский корпусной авиационный отряд.

С началом Первой мировой войны подпоручик Макшеев на своем «моране-солнье» включился в активную боевую работу. Уже в сентябре 1914-го летчик был сбит, но во время падения уцелел. 9 ноября 1914 года за успешные воздушные разведки он получил первую боевую награду — орден Святого Станислава 3-й степени с мечами и бантом. Как свидетельствует послужной список, до 15 мая 1915 года Дмитрий совершил 27 боевых вылетов, пробыл в воздухе 39 часов 13 минут. 1 мая 1915 года подпоручик Макшеев был командирован в Севастопольскую военную школу, после завершения которой сдал экзамен на звание «военный летчик» (он стал одним из 128 человек, получивших это звание в Севастополе в 1915-м), и 31 августа был назначен в недавно сформированный XXXI корпусной авиаотряд, на вооружении которого состояли четыре французских биплана «вуазен». Отряд действовал на южном участке Западного фронта.

День 17 декабря 1915 года стал переломным в карьере военлета Макшеева — он получил перевод в Эскадру воздушных кораблей. Наставником Макшеева в ЭВК стал штабс-капитан Роберт Львович Нижевский — кавалер орденов Святого Станислава 3-й и 2-й степеней, Святой Анны 2-й степени, Святого Владимира 4-й степени с мечами и бантом. Несмотря на то, что Нижевский был на пять с лишним лет моложе Макшеева, он обладал большим боевым опытом — на тяжелых бомбардировщиках воевал уже полгода, сначала в составе 2-го боевого отряда, где командовал «Ильей Муромцем-IX», затем в составе 3-го. Сразу же выделив Макшеева из числа других новичков, Нижевский начал готовить его к должности командира корабля, и 17 марта 1916 года Дмитрий получил свой новенький «Муромец». Та весна вообще была для Макшеева радостной — 15 апреля он был награжден орденом Святой Анны 3-й степени с мечами и бантом, а 19 мая произведен в чин поручика.

В мае—июне 1916-го на базе Станьково был сформирован экипаж «Ильи Муромца-XVI». Так сложилось, что все офицеры в нем оказались представителями разных армейских специальностей — кроме пехотинца Макшеева, это были артиллерист, сапер и пограничник-кавалерист. Но любовь к небу объединила их и спаяла в одно целое…

Все подчиненные Макшеева были много моложе его по возрасту. Заместителем командира стал поручик Митрофан Александрович Рахмин. Родился он 26 мая 1891 года в Киевской губернии в семье потомственных дворян. Окончил Нижегородский кадетский корпус, в 1909—1911 годах учился в 1-м Киевском Константиновском военном училище, откуда 6 августа 1911 года был выпущен в 25-й саперный батальон. Служил младшим офицером первой роты. Во время службы в инженерных войсках молодой подпоручик проявил недюжинный интерес к техническим новинкам и 29 сентября 1913 года был командирован в Военно-автомобильную роту — первое в русской армии подразделение, оснащенное автомобилями. 8 августа 1914 года Рахмин был переведен в 3-ю автомобильную роту. Эта часть по штату включала в себя 11 офицеров и 206 нижних чинов, на вооружении роты состояли от 48 до 82 грузовых автомобилей, 6 легковых и 6 специальных. За боевые заслуги 9 апреля 1915 года подпоручик был удостоен ордена Святого Станислава 3-й степени с мечами и бантом, 21 октября 1915-го — Святой Анны 3-й степени с мечами и бантом. 4 февраля 1916 года Митрофан Рахмин еще раз сменил воинскую специальность — из автомобилиста стал летчиком-бомбардировщиком. В те времена обе эти профессии считались родственными и вполне сопоставимыми по трудности и романтичности.

21 мая 1916 года на «Илью Муромца-XVI» был назначен артиллерийский офицер, который сразу обратил на себя внимание своей выразительной внешностью — смуглое лицо, восточный разрез глаз, щегольские черные усы. Его имя было Фаррух-ага Гаибов. Он родился 2 октября 1891 года в селе Гыраг-Салахлы Казахского уезда Елисаветпольской губернии (ныне — Азербайджан) в большой семье полицейского чиновника Мамеда Керима Гаибова. Фаррух рано осиротел, и мальчика воспитывал дядя Самед-ага Гаибов. Окончив в родном селе пять классов школы, десятилетний Фаррух поступил в Тифлисский кадетский корпус, из которого был выпущен с отличными характеристиками 16 июня 1910 года. Затем поступил в Константиновское артиллерийское училище, где быстро заслужил репутацию одного из самых талантливых наводчиков (за меткость во время учебных стрельб был награжден золотыми часами с надписью «Отличнику юнкеру Фаррух-ага Гаибову»). 6 августа 1913-го молодой подпоручик отправился к первому месту службы — на четвертую батарею второго дивизиона 39-й артиллерийской бригады, квартировавшей на Кавказе, в городе Александрополь (ныне Гюмри, Армения). Но мирной служба подпоручика Гаибова была недолго…

Весь 1915 год 39-я артбригада не выходила из боев — она принимала участие во всех операциях победоносной Отдельной Кавказской армии генерала от инфантерии Н.Н. Юденича. За доблесть, проявленную в боях на кавказском театре военных действий против турецкой армии, Фаррух-ага Гаибов был 31 августа 1915 года произведен в чин поручика и удостоен двух боевых орденов — Святого Станислава 3-й степени с мечами и бантом (8 ноября 1915 года) и Святой Анны 4-й степени «За храбрость» (Анненского оружия, 12 декабря 1915 года). С 3 февраля 1916-го Фаррух служил в Эскадре воздушных кораблей, осваивая премудрости ведения воздушного боя, а 21 мая был назначен в экипаж «Ильи Муромца-XVI».

Последним влился в небольшой коллектив самый молодой его участник — корнет Олег Сергеевич Карпов. Он родился 9 декабря 1892 года в семье полковника. Учился сначала в Сумском кадетском корпусе, затем в Елисаветградском кавалерийском училище, откуда 6 августа 1913 года был выпущен корнетом во 2-й пограничный Заамурский конный полк, расквартированный в Харбине (ныне Китай). С началом Первой мировой войны этот полк был переведен на европейский театр военных действий, включен в состав Сводной кавалерийской дивизии и активно участвовал в боях. За проявленную в сражениях доблесть корнет Карпов был удостоен орденов Святого Станислава 3-й степени с мечами и бантом и Святой Анны 4-й степени «За храбрость» (Анненское оружие). 14 октября 1915 года Карпов был прикомандирован к 8-му драгунскому Астраханскому полку, действовавшему на Западном фронте, а в декабре 1915-го был откомандирован в Севастопольскую авиационную школу, по окончании курса которой 25 мая 1916 года получил звание «военный летчик». Через три недели Олег получил направление в ЭВК и в экипаже Макшеева стал офицером-наблюдателем.

Сохранилось несколько фотографий, изображающих всю стартовую команду «Ильи Муромца-XVI» в Станькове. В центре позируют военлеты — Макшеев, Рахмин, Гаибов и Карпов, вокруг толпятся механики и мотористы. Среди них и младший брат Дмитрия Макшеева Владимир — он служил в группе наземного обслуживания ЭВК в звании ефрейтора. Была у экипажа и своя любимица — маленькая черная такса по кличке Контакт, или Контик, как ее ласково звали летчики. Ее тоже запечатлели на память. Конечно, такие «мирные» снимки должны были создавать у родных и близких впечатление, что служба на «муромцах» тыловая, вовсе нетрудная, да и вообще, что может случиться с практически не уязвимым воздушным гигантом, равного которому нет больше в мире?.. Но сами летчики прекрасно осознавали, как опасен избранный ими путь. Недаром на одной из фотографий, отправленных с фронта жене, Дмитрий Макшеев написал: «Дорогой моей Досюрочке от любящего Митки-летателя. Помни, моя милая, что я до гроба твой»…

Боевым крещением для экипажа «Ильи Муромца-XVI» стал бой, который произошел 21 августа 1916 года. В тот день, возвращаясь с задания, бомбардировщик недалеко от базы был атакован германским истребителем. Но русские летчики, вооруженные тремя ручными пулеметами, открыли шквальный огонь по вражескому самолету, за 15 минут выпустив по нему 450 пуль. «В результате, — писал Д.Д. Макшеев в докладе, — на последнем заходе с правого борта истребитель, очевидно, получив какие-то повреждения, сильно качнулся, затем пошел на снижение и скрылся». Досталось и «Муромцу»: на аэродроме в фюзеляже воздушного корабля обнаружилось десять пулевых пробоин. Следующий день, 22 августа, для экипажа машины стал радостным: корнет Карпов был произведен в чин поручика, сравнявшись по числу звездочек на погонах со своими товарищами.

11 сентября 1916 года из Станькова все «муромцы» 3-го боевого отряда перелетели в деревню Мясота, расположенную в 12 километрах к югу от города Молодечно. Башко поставил перед экипажами своего отряда задачу — атаковать находившуюся за линией фронта деревню Боруны Ошмянского уезда Виленской губернии. По данным разведки, в Борунах размещались штаб 89-й германской резервной дивизии, узел узкоколейной железной дороги, аэродром и многочисленные склады. Четверку русских бомбардировщиков должны были поддерживать 13 истребителей «вуазен» и «моран-парасоль». Общее руководство налетом осуществлял штаб-офицер для поручений управления генерал-квартирмейстера штаба главнокомандующего Западным фронтом подполковник Александр Федорович Брант.

Наступило 12 сентября. Первым, в половине шестого утра, еще в предрассветных сумерках, оторвался от земли «Илья Муромец-VII» под командованием штабс-капитана Башко (на нем в качестве пулеметчика летел Брант), следом стартовал экипаж Макшеева. Но в организации налета сразу же начались накладки: на «Муромце-XVII» поручика Белякова загорелись двигатели и он не смог взлететь, а «Муромец-ХVI» штабс-капитана Городецкого так и не пересек линию фронта по причине отсутствия… «опытного помощника у командира». К тому же сопровождающие истребители начали стартовать с сильным запозданием. Но делать было нечего. Два бомбардировщика, набрав высоту два с половиной километра, на скорости примерно 60 километров в час приближались к расположению противника…

Внезапно мерный гул моторов «Муромца-XVI» изменил звучание. Офицеры тревожно переглянулись — вышел из строя крайний правый двигатель. Продолжать полет было рискованно, и Макшеев скрепя сердце принял решение повернуть на базу. Но Карпов решительно обратился к нему:

— Дмитрий Дмитриевич, позвольте мне!..

Конечно, выходить на крыло огромного биплана и ремонтировать двигатель прямо во время полета было чрезвычайно опасно, но другого выхода не было. Спустя несколько минут улыбающийся Карпов вернулся в кабину. Неисправность удалось устранить, и «Муромец-XVI» полетел догонять скрывшегося из виду товарища.

Неожиданно из-за густых осенних облаков показался характерный фюзеляж летевшего навстречу «муромца». Это машина капитана Башко, уже успешно отбомбившаяся по Борунам, возвращалась назад. Прикрыть коллег Башко не мог — горючее у его бомбардировщика было на исходе, а возвращаться нужно было уже не в Мясоту, а на дальний аэродром Станьково. Оставалось лишь прощально покачать сослуживцам крыльями и надеяться на лучшее. Тем более что вдогонку макшеевскому «Муромцу» проследовал русский истребитель «моран-парасоль» XI корпусного авиаотряда, а это значило, что в случае опасности бомбардировщик не остался бы в одиночестве…

Борунов экипаж Макшеева достиг около семи утра. Над землей стлался густой дым — горели артиллерийские склады, пораженные сброшенными Башко пятнадцатью бомбами. Заметив еще один русский самолет, немецкие зенитки открыли ураганный огонь по нему. Но это не помогло — поднявшись на полкилометра, чтобы уйти из зоны досягаемости германских орудий, «Илья Муромец-XVI» спокойно, как на учениях, начал бомбить отмеченные на карте цели.

На перехват «муромца» с аэродрома Боруны поднялись четыре германских истребителя — два «фоккера» и два «альбатроса» 45-го истребительного авиаотряда. К несчастью, у сопровождавшего «муромца» русского «морана» вскоре заклинило пулемет и он был сбит (летчик, рядовой К. Янсон, погиб). Немцы позволили «муромцу» углубиться на три-четыре километра за линией фронта и, зайдя ему в хвост, сблизились на дистанцию атаки. Первым открыл огонь по «муромцу» с расстояния 300 метров лейтенант Вольф. Пулеметная очередь попала в крайний правый двигатель воздушного гиганта, бомбардировщик задымил и заметно снизил скорость.

Закладывая тяжелую машину на крыло, чтобы затруднить врагу прицеливание, Макшеев обернулся к боевым друзьям и коротко скомандовал:

— К пулеметам!..

Гаибов, Рахмин и Карпов бросились к «мадсенам»…

Подробности дальнейшего хода боя над Борунами содержатся в рапорте лейтенанта Вольфа: «Неожиданно в середине верхнего крыла открылся люк, в нем появился пулеметчик и открыл по нам огонь. Тем временем я приблизился на расстояние 100 метров и мой наблюдатель начал стрелять вперед. Я расположил самолет таким образом, чтобы наблюдатель мог вести огонь по главной кабине между крыльями. Мой самолет бросало из стороны в сторону сильной воздушной струей от его винта, и мне несколько раз приходилось стабилизировать машину и держаться той же скорости, чтобы не обогнать его, потому что он мог затем атаковать меня сзади.

К этому времени я находился в 50 метрах в стороне и мог ясно видеть каждое движение членов экипажа. Стрелок исчез с верхнего крыла, неожиданно открылся другой люк в задней части кабины, и в нас стали стрелять из двух или трех пулеметов. Пули с грохотом били о мой самолет, как будто кто-то сыпал горошины на крышку стола».

В рапорте Вольф описывал действия только своего истребителя и потому не упомянул самого главного — пулеметный огонь, который вели Фаррух Гаибов, Митрофан Рахмин и Олег Карпов, оказался убийственно точным. По свидетельству русских очевидцев беспримерного боя, стрелками «муромца» буквально за несколько минут были сбиты три из четырех атаковавших самолет-гигант немецких истребителей. Один за другим беспомощно уходили в сторону помеченные большими черными крестами дымящие бипланы. А ведь в то время далеко не каждый русский истребитель отваживался вступить в схватку с такими высококлассными машинами, как «фоккер» и «альбатрос»…

Снизу, с земли, с замиранием сердца следили за неравным боем сотни глаз. С русской стороны фронта — со смесью радости и отчаяния. Радости, когда очередной «германец» заваливался на крыло и кувыркался вниз, отчаяния — когда в цель ложились немецкие пули. А на другой стороне фронта солдаты и офицеры 89-й германской резервной дивизии с изумлением смотрели за тем, как гигантский аэроплан с трехцветными эмблемами на фюзеляже, оставляя за собой шлейф черного дыма, медленно, но упрямо продолжает лететь, яростно отстреливаясь от наседающих на него истребителей…

Между тем бой продолжался уже девять минут. Три вражеских самолета были сбиты, но последний уцелевший «немец» намертво вцепился в «муромца», то резко отходя в сторону и вверх, чтобы увернуться от пуль, то снова сбрасывая газ и приближаясь, чтобы самому обстрелять бомбардировщик. Огонь уже охватил два двигателя русского самолета из четырех и постепенно подбирался к изрешеченному фюзеляжу. Смолкли пулеметные очереди — вражеские пули настигли на боевом посту Гаибова, Рахмина и Карпова. «Муромец» был уже в десяти километрах за линией фронта и медленно снижался. Дмитрий Макшеев, несколько раз раненный, последним усилием положил бомбардировщик на обратный курс, но германский истребитель открыл шквальный огонь по кабине «Муромца»… Командир корабля выпустил из своих рук штурвал только мертвым.

Какую-то секунду «Илья Муромец» еще продолжал лететь вперед, словно выполняя волю своего погибшего экипажа. Потом огромный самолет начал раскачиваться из стороны в сторону и резко перешел в отвесный штопор…

При падении русского аэроплана взорвались от удара о землю бомбы, которые наши летчики не успели сбросить на цели. На земле запылал огромный костер…

Тем временем в двух километрах от места падения «муромца» приземлился самолет лейтенанта Вольфа, сбившего русский бомбардировщик. Посадка была вынужденной и чудом оказалась удачной — пострадавший от множества попаданий мотор «немца» остановился в воздухе. Вольф насчитал в фюзеляже своего аэроплана 70 пулевых пробоин, лопасть пропеллера была пробита дважды, из бензобака хлестал бензин, из картера — масло. Самого германского летчика от неминуемой смерти спас… стартер, в котором застряла пуля.

«Мы немедленно отправились посмотреть на обломки гигантского самолета… — писал Вольф в своем рапорте. — Основные элементы конструкции самолета еще можно было распознать, но большая часть мелких деталей была уничтожена при катастрофе. Хвостовая секция лежала примерно в тридцати метрах в стороне от крыльев, от которых было сравнительно мало повреждено и имело в длину 21 шаг, так что общий размах крыльев должен был составлять 44—48 шагов. Фюзеляж был очень длинным и тонким, покрытым клееной фанерой. Нижняя часть кабины также была сделана из фанеры, верхняя была остеклена. В верхнем крыле был люк, который позволял вести огонь с этой позиции, в кабине также были люки для пулеметов. Бортовое вооружение состояло из одного пулемета с водяным охлаждением и двух — с воздушным…

Все четыре члена экипажа были мертвы. Экипаж состоял из командира, артиллерийского капитана и первого лейтенанта из кавалерии, четвертое тело обгорело так сильно, что распознать его было нельзя. Экипаж, вероятно, был убит еще в воздухе, поскольку три офицера имели многочисленные раны в голову и грудь. Кабина была буквально изрешечена пулями».

…Между тем на аэродроме Станьково начали волноваться — время шло, а «шестнадцатый» все не возвращался. В полдень встревоженный Башко по телеграфу запросил Мясоту, а получив неутешительный ответ, загрузил своего «Илью Муромца-VII» десятью пудами бомб, взял четыре пулемета и отправился на поиски сослуживцев. «Илья Муромец-VII» вторично прошел до Борунов, успешно бомбил их в течение пятнадцати минут (за что Башко затем был награжден орденом Святой Анны 4-й степени «За храбрость»), но никаких следов машины Макшеева так и не обнаружил.

Только во второй половине дня германский аэроплан сбросил над русским аэродромом записку, в которой говорилось: «Сегодня в 7 часов утра в упорном бою был сбит немецкими аэропланами с большой высоты Боруны “Илья Муромец”, летчики убиты. Храбрые воины завтра будут похоронены с воинскими почестями». Германские авиаторы выполнили свое обещание — 13 сентября 1916 года останки павших русских офицеров были торжественно погребены на немецком воинском кладбище в Борунах. Над их могилой поставили большой деревянный крест, колеса шасси и радиаторы с обгоревших моторов «Муромца». Имен погибших немцы не знали, поэтому на кресте сделали надпись «Здесь похоронены четыре русских летчика, сбитых в воздушном бою 25. IX. 1916» (дата была дана по «европейскому» стилю).

В России же подвиг четырех авиаторов быстро приобрел широкую известность. 18 сентября «Петроградские известия» опубликовали заметку о воздушном бое над Борунами: «Из штаба Верховного главнокомандования сообщают, что на Западном фронте наш аэроплан в районе Боруны-Крево вторгся в тыл вражеских войск. Точными бомбовыми ударами были взорваны различные пункты, вызваны пожары во вражеском складе. Кроме того, разбомблены транспортные средства, железнодорожные станции, автомобили.

Во время полета поручик Фаррух-ага Гаибов со своим составом вступил в схватку с силами противника и сбил четыре германских аэроплана. После того, как они подожгли и два аэроплана “Альбатрос”, они упали на вражескую территорию и погибли».

22 сентября 1916 года на аэродроме Станьково прошла поминальная служба в память о погибших героях. За свой подвиг все члены экипажа «Ильи Муромца-XVI» — поручики Дмитрий Макшеев, Фаррух Гаибов, Митрофан Рахмин и Олег Карпов — были посмертно удостоены высшей воинской награды России, ордена Святого Георгия 4-й степени. Приказ о награждении был издан 25 марта 1917 года, уже при Временном правительстве. Кроме того, посмертно мужественных офицеров нашли еще целых восемь (!) орденов. Так, орденом Святой Анны 3-й степени с мечами и бантом были посмертно награждены Гаибов и Карпов, орденом Святого Станислава 2-й степени с мечами — Макшеев, Гаибов, Рахмин и Карпов, орденом Святой Анны 2-й степени с мечами — Гаибов, орденом Святого Владимира 4-й степени с мечами и бантом — Макшеев.

Погибший над Борунами «Илья Муромец-XVI» стал единственным самолетом этого типа, который русская авиация потеряла в воздушном бою за всю Первую мировую войну. Все дальнейшие попытки противника расправиться в воздухе с русскими «летающими крепостями» были тщетны. А своеобразный реванш за гибель «Ильи Муромца-XVI» наши авиаторы взяли в бою, который состоялся в небе над белорусским городом Сморгонь 2 ноября 1916 года. Тогда оснащенный новыми пулеметными установками «Илья Муромец-VII» под командованием капитана И.С. Башко без труда расправился с тремя «фоккерами» противника и благополучно вернулся на базу…

…Тяжелым ударом стала гибель 36-летнего Дмитрия Макшеева для его семьи. Отец героя Дмитрий Сергеевич Макшеев пережил его на четыре года. А жена погибшего летчика Евдокия Васильевна, узнав о смерти мужа, временно потеряла зрение от горя. Особенно нелегко Макшеевым пришлось после 1917 года, когда Евдокия Васильевна с тремя детьми, 11-летней Сашей, 9-летним Юрой и 7-летней Антониной, осталась без средств к существованию. Чтобы заработать на жизнь, вдове героя пришлось убирать и стирать в чужих семьях. И все-таки семья Макшеевых выстояла и, самое главное, бережно сохранила память о своих корнях. Сын Д.Д. Макшеева Юрий участвовал в Великой Отечественной войне, был тяжело ранен. Старшая дочь героя-командира «Ильи Муромца» Александра скончалась в 1966 году, младшая Антонина — в 1984-м.

Остался в людской памяти и бесстрашный воздушный снайпер — поручик Фаррух-ага Гаибов. В 1979 году в журнале «Азербайджан» появился написанный А. Джафаром очерк о герое «Наш первый воздушный сокол». Первый военный летчик — азербайджанец по национальности был запечатлен в стихах его земляком Самедом Вургуном:

Во имя народа он пал, как герой,

Достойная жизнь оборвалась нежданно.

Но нет, он не умер, наш воин родной,

И жить ему вечно в воспоминаниях,

И в чистых сердцах и высоких мечтаньях,

Наподобие сказанья, наподобие дастана…

Сейчас в мире существует несколько памятных знаков в честь погибшего экипажа «Ильи Муромца». Первый из них был установлен Р.Л. Нижевским — учителем Д.Д. Макшеева и находится в кафедральном соборе Святого Александра Невского в Париже: список погибших за Отечество летчиков включает в себя фамилию Дмитрия Макшеева. В Азербайджане попытка установить памятник Фарруху Гаибову была предпринята в 1971 году. Тогда Главный маршал авиации, дважды Герой Советского Союза Павел Степанович Кутахов прислал на родину героя в качестве памятника истребитель МиГ-15. Однако вместо планируемой на постаменте надписи «Фарруху Гаибову, первому азербайджанскому летчику» была сделана надпись в честь летчиков — участников Великой Отечественной войны. Запрещен к показу был и снятый Акрамом Джафаром небольшой документальный фильм о Гаибове. Ведь в те годы считалось, что он погиб «не за те» идеалы, да и вообще, с чего это оказывать посмертные почести офицеру «царской армии»?!..

Достойно отметить память героев стало возможно лишь в последнее время. В столице Азербайджана Баку и районном центре городе Казах имя Фарруха Гаибова получили улицы. С помощью белорусских краеведов Н.Е. Марковой, В.В. Прихача и А.М. Бумая была обнаружена на погосте в Борунах забытая со временем могила погибших героев. А в апреле 2009 года в агрогородке Боруны был торжественно открыт памятник экипажу «Ильи Муромца-XVI» (авторы — архитектор Виктор Бурый и скульптор Валерий Колесинский). Он представляет собой большой валун красного гранита, на котором установлена металлическая памятная доска. На ней изображены офицеры — члены экипажа погибшего самолета, парящий в облаках «Илья Муромец» и орден Святого Георгия, ниже — фамилии павших героев и текст на белорусском языке: «Экипажу самолета “Илья Муромец-16”, который геройски погиб 25. 09. 1916 под местечком Боруны».

…А на могиле погибших в неравной схватке героев по-прежнему стоит скромный каменный крест с польской надписью: «4 неизвестных русских летчика». И как прежде, удивляются, увидев его на немецком воинском кладбище, заезжие туристы…

Данный текст является ознакомительным фрагментом.