За одного битого… (Вспоминает Фазлутдинов)

За одного битого… (Вспоминает Фазлутдинов)

В последнем бою мы расстреляли последние снаряды. И с горючим — не лучше. Передвигаемся, переливая остатки бензина из машины в машину.

Помню, вечером в одной деревушке собрались в хате, чтобы решить: как быть дальше? Надо избавляться от бесполезной техники, но никто из командиров не решается отдать приказ. И лишь когда на окраине деревни появились немцы, мы его получили: «Взорвать пушки и автомобили!»

Сколько раз наши пушечки выручали нас! Сколько сил противника уничтожили мы, благодаря орудиям, с которыми сроднились! И вот сейчас их нужно погубить собственными руками… Но иначе нельзя: пушки достанутся врагу и будут стрелять по нашим ребятам. Скрепя сердце привели суровый приговор над орудиями в исполнение и, захватив как можно больше патронов да гранат, тронулись в путь.

В эту ночь наша группа, атакованная с нескольких сторон, распалась. Потеряв командиров, мы вышли на рассвете к бойцам разбитой третьей танковой армии. Попали в распоряжение старшины. Пробыли в его подчинении недолго. Вместе с остатками части, теснимые врагом, отступили и укрылись в большом лесу. Здесь находились бойцы других частей. Среди них — майоры, полковники, но все чужие. Как ни искали мы своих — не нашли.

Командиры решили пока закрепиться в этом лесном массиве и готовить прорыв. Начали формировать команды, учитывать оружие. Набралось немало: минометы, пулеметы, автоматы, ружья, гранаты — воевать есть чем.

И вот двинулись в сторону немцев. Наступлением это не назовешь: узкой полосой бежит группа людей, затем другая. Однако враги отступают. Они, видимо, не успели оборудовать позиции да и танков у них тут нет. Долго ли будем передвигаться вот так, без особых помех?

Оказалось, что недолго. Через пяток километров на пути показался населенный пункт. Он встретил нас сильным огнем из автоматов и пулеметов. И чем ближе, тем больше свинца в воздухе. А вскоре начали рваться мины.

Отступили. Часть бойцов ушла вправо, а мы, истребители танков, сговорившись держаться вместе, двинули влево. К вечеру оказались в молодом сосняке. Тут отдохнули до полуночи и снова — в путь.

Кругом — тишина. Только снег под ногами хрустит. Местность пошла на спуск — к пойме реки. За ней — высокий берег и лес.

Впереди, слева от нас, в воздух взлетают немецкие ракеты. Прощупывают. Стрельбы нет, но нервы напряжены. Каждую минуту ждешь: вот сейчас полоснут и, может быть, уже не придется подняться. А может, проскочим незаметно?

Тихонько перешли замерзшую речку. Когда передние бойцы почти добрались до высокого берега, кругом стало светло от ракет. Берег ожил, метнув в нас мины. Застрочили автоматы, пулеметы.

Натолкнувшись на стену огня, красноармейцы бросились назад. Слабый весенний лед, местами взорванный, не выдержал. И вот часть бойцов барахтается в ледяной воде. Кое-кто там остался навсегда. Но большинство выбралось, так как стрельба прекратилась.

Мы пересекли лес в обратном направлении и оказались в небольшой деревушке, не занятой немцами. Мигом расставили дозорных и начали по очереди сушиться, сознавая, что долго здесь оставаться нельзя: враг видел, в какую сторону мы отступили и, конечно же, не оставит нас без внимания. Нужно искать проход!

Решили попытаться войти в лес слева: оттуда ракеты не взлетали. Отряд разделили на две части: меньшим числом легче остаться незамеченными. Я со своими однополчанами попал во вторую группу. Если через полчаса после ухода первой немцы не поднимут шум, двинемся и мы.

Сидим, прислушиваемся к каждому шороху. Полчаса прошло — стрельбы не слышно! Пора! До речки добрались благополучно. Вот и лед позади. Осталось преодолеть подъем на берег, а там — спасительный лес. Он подступает к самому берегу, и дорог нет поблизости. Может, потому немцы и не успели протянуть сюда свою «клешню»?

Когда последний боец взбирался на высокий берег, начался минометный обстрел. Мины взрывались поодаль от нас. Видно, немцы били наугад. И мы, на этот раз без потерь, скрылись в лесу. Снег в нем оказался глубоким. Брели, проваливаясь по пояс. К тому же многие не успели просушиться после ночного купания. Но настроение бодрое: прорвались! Неизвестно, сколько нам еще шагать, да и вообще — выйдем ли к своим? Однако опасность отступила, напряжение спало, и проснулся зверский голод. А утолить его нечем. Когда расставались с машинами, больше нагружались патронами да гранатами, поэтому продукты кончились быстро. Где взять еду? Кругом лес и снег. Никаких признаков жизни. Надо бы хоть отдохнуть, развести костры, обсушиться. Только вот дым виден далеко. Еще приведет врага, от которого с таким трудом оторвались. Придется согреваться в движении.

Лес, к нашему счастью, оказался большим. К утру подошли к маленькому заброшенному хутору. В сарае ребята нашли жмых, твердый и круглый — как точило. Этот остаточный продукт переработки подсолнечника, которым кормили свиней, спас нас от голодной смерти. Мы отламывали кусочки жмыха зубами и долго жевали пополам со снегом. Насытиться им было трудно. Но голод обманули. И снова — в путь.

В лесу тихо. Никаких признаков войны. Снежный покров нигде не тронут ногой человека. После свиста пуль, взрывов ощущение такое, будто попали на другую планету. И вдруг вышли на костры. Вокруг каждого — четыре-пять красноармейцев. Как увидели мы своих, завопили хором: ура! Бойцы у костров смотрят на нас удивленно. А мы орем, как сумасшедшие, прыгаем от радости. Один из бойцов у костра крутнул пальцем возле виска:

— Чему радуетесь?

— Как не радоваться! — отвечаем. — Вышли из окружения.

— Лихо! Мы в окружении, — а вы, значит, вышли?! Тут мы сразу, как говорится, спустились с неба на землю, причем занятую врагом.

Начались расспросы. Оказывается, они тоже передвигаются только ночью. Днем отсиживаются в оврагах, стогах. За врагом следят. Оружия у них не густо: карабины, винтовки и несколько гранат, которые берегут, как зеницу ока. Зато с продуктами — получше. Довольно бедная еда, которую они предложили, показалась после жмыха чуть ли не деликатесом.

Повезло нам еще и в том смысле, что группа, на которую вышли, передвигалась не вслепую. Среди них был человек, хорошо знающий эту местность. Он сказал, что сейчас мы находимся неподалеку от города Чугуева, который стоит на большой реке — Северский Донец. Надо думать, там и закрепились наши войска, держа оборону. А лес этот тянется до самой реки.

В составе группы, которая знает, куда идет, передвигаться было веселее. Пробыли мы в пути несколько часов и услышали справа шум моторов: где-то неподалеку шли машины, танки. Зимний лес просматривается далеко. Учитывая это, взяли левее. Идем, напряженно слушая. Похоже, что приближаемся к фронту: стали слышны отдаленные выстрелы.

Лес изменился до неузнаваемости. Деревья побиты, поломаны. Снег почернел. Тут и там видны воронки. Причем по всей площади они распределены равномерно. Значит, не бомбы здесь рвались — «катюши» поработали. Вскоре взрывы снарядов «катюш» возникли правее — там, откуда недавно слышался шум моторов. Представляю, что творится сейчас в стане врага. Однако, как бы нам не протянуть ноги от отечественных снарядов. А потому, прежде чем двигаться дальше, надо засечь позиции наших войск. Для этого рассредоточились. Каждый получил свой сектор наблюдения. И вскоре пришли к единому мнению: наши — по ту сторону речки, на горе.

Гора довольно крутая, лесистая. Если идти к ней по дороге, окажемся под прицелом немцев. Сейчас бы в самый раз напасть на них с тыла, да нет ни одного пулемета, и с боеприпасами худо. Решили дать сигнал своим и уходить к ним по одному, перебежками с небольшими интервалами.

Дошли все, но несколько человек были ранены.

Вот и у своих! Как долго мы ждали этого часа! Нет слов, чтоб выразить радость. Глубину ее поймет лишь тот, кто сам попадал в подобную ситуацию. Целую неделю мы жили на пределе сил. Недоедали, недосыпали. И постоянно решали уравнение с несколькими неизвестными.

Как только зашли в деревню, занятую нашими войсками, ребята отправились добывать пропитание. Я зашел во двор ближайшего дома, и в огороде, за сараями, рухнул на кучу соломы.

Это было утром. А очнулся вечером: растормошили товарищи. Сквозь сон слышу их голоса, чувствую: толкают. А у меня веки будто склеились. И пошевелить не могу ни рукой ни ногой. Наконец открыл глаза и не пойму: где я? Около стоят товарищи. Вечереет. Поодаль все горит. Тут и там лежат убитые лошади, люди, валяются разбитые повозки. Спрашиваю у ребят: «Я сплю? Это во сне?»

Оказалось, что немецкие самолеты разбомбили и расстреляли из самолетов наши войска, растянувшиеся вдоль улицы, в том числе и недавно прибывшую кавалерийскую часть. Вокруг рвались бомбы, а я, словно в бездну, провалился в сон. За последнюю неделю измотался так, что, видно, были израсходованы все жизненные ресурсы, отпущенные мне природой, да еще чуть-чуть сверх положенного.

Ребятам удалось достать у медиков немного продуктов. Забрались мы в уцелевший дом, перекусили и завалились спать. А утром тронулись на восток. В пути примкнули к нам еще несколько бойцов-танкистов.

За день с частыми остановками удалось пройти не более десяти километров. Чувствовалась большая усталость. К тому же с нами был боец, раненный в ногу.

Под вечер вошли в большое село. Решили здесь переночевать. Но что такое? На центральной улице, по обе стороны ее, стоят часовые. Нас остановили, велели подождать. Один часовой остался с нами, другой зашел в рядом стоящий дом.

Все мы изрядно вымотались и присели на бревна. Кое-кто даже прилег. Один из наших товарищей говорит:

— Когда мы в сорок первом выходили из окружения, нас тоже задержали. Передали в особый отдел для проверки. Наверно, и сейчас допросят и отпустят. Не дрейфь, ребята! Наша совесть чиста.

Я поддержал:

— Пока будут проверять — отдохнем, наедимся и заодно узнаем место пребывания своих.

Тут из дому выскакивают старшина и сержант, такие свеженькие: в новеньком обмундировании, в беленьких подворотничках, в сапогах, начищенных до блеска. Таких мы только в кино видели. Подходит к нам сержант чеканным шагом и с ходу командует: «Встать! Построиться в одну шеренгу!» Кое-кто встал, но большинство осталось сидеть. Идущий вместе с нами танкист в звании старшего сержанта говорит:

— Ты не командуй! У нас свой командир есть! Лощеный сержантик начал крутить головой — вглядываться в нас:

— Кто командир?

— Я старший, — отвечаю.

Глянул он на меня и, увидев перед собой всего-навсего старшего сержанта да еще изрядно потрепанного, презрительно поджал губы и произнес с издевкой:

— Ничего, пойдет. На безрыбье и рак рыба!

После этих слов воцарилась тишина. Товарищи после скажут мне: «Мы ждали от тебя сдачи. Думали: влепишь ты этому кукольному вояке так, что он сам раком попятится!»

А я промолчал, проглотил незаслуженную обиду, потому что знал: сержант находится при исполнении обязанностей и неровня нам, бесхозным бойцам.

— Назначаю тебя, старший сержант, командиром стрелкового взвода, — командует этот франт. — Сейчас к тебе приведут еще бойцов, с ними вместе пойдете на передовую — занимать оборону.

— Прежде чем сажать в окопы, ты нас покорми, дай отдохнуть, а то сил нет карабин держать, — крикнул кто-то из наших.

— Прекратить разговоры в строю!

По всему видно: этот сержантик из футляра наделен большими правами. Спорить с ним бесполезно. Взвесив последствия, я заявил:

— Не могу принять взвод. Веди меня к своему командиру.

Рядом стоящий старшина сказал угрожающе:

— Сержант, веди их к лейтенанту. Он им пропишет приказ номер двести двадцать семь — за самовольное оставление боевых порядков. — И добавил: — Знаете, что бывает за невыполнение приказов заградотряда особого отдела?

Вот оказывается куда мы попали!

— Ну как, приступаем к исполнению обязанностей командира взвода или вместе пойдем к нашему лейтенанту? — обращается ко мне сержант.

— Веди меня одного. Ребята здесь ни при чем, — сказал я. Товарищи мои зашумели:

— Пойдем все вместе!

Когда подходили к штабу, оттуда вышел майор и торопливо направился к машине. Увидев нас, остановился:

— В чем дело? Кто вы такие?

— Артиллеристы восьмой истребительной противотанковой бригады и танкисты третьей армии. Вышли из окружения, следуем в Белгород, где находятся наши тылы… Нас задержали ваши бойцы, — доложил я.

На мгновение стало тихо. Мы замерли, ожидая решения своей судьбы. Опасаясь, что майор решит не в нашу пользу, я добавил:

— При формировании нашей бригады командиры нам говорили: после госпиталей, выхода из окружения вы, как специалисты, имеете право проситься в свою часть…

Майор сказал:

— Хорошо, что вы патриоты своей бригады! Честь и хвала вам! Да и мы имеем указание: не задерживать летчиков, танкистов, артиллеристов. Так что следуйте к своим. Только не в Белгород! Там уже немцы. Берите правее — на Новый Оскол.

Майор торопился. Он сел в машину и уехал. Обескураженный сержант молча стоял на месте. А мы, довольные исходом, прошли дальше — на другой конец деревни и расположились на ночлег в одной из хат. Несколько ребят отправились добывать продукты, остальные легли спать.

Через некоторое время наших парней привели особисты. Всех нас они пригласили в свой участок, который оказался неподалеку. Там нас встретили более вежливо, но суть дела та же: посылают в окопы.

Я пробовал сослаться на майора — не знают такого. У них командир — лейтенант, и он требует задерживать всех.

О лейтенанте мы уже слышали: лучше с ним не встречаться… Что же делать? Пока я лихорадочно думал, как выбраться из этого заколдованного круга, старшина приказал мне собрать все красноармейские книжки и сдать.

Подхожу я к бойцу, беру книжку и тихо говорю: думай! И так всем: думай, думай, думай! Сам тоже думаю, но ничего придумать не могу. А старшина торопит.

Двух книжек не хватило. «Товарищи куда-то вышли, — говорю старшине, — вот вернутся, и сдам книжки все вместе».

В этот момент дверь открывается и вваливается еще одна группа бойцов, вышедших из окружения. Эти стали возражать против окопов в голос. Доказывали, что измотаны, голодные. Действительно, вид у них был не лучше нашего.

После долгих споров старшина повел несогласных бойцов к лейтенанту. Только они вышли, как появились двое недостающих наших. Ничего не объясняя, они повели нас на улицу. Там сказали мне:

— Старший сержант, веди нас на запад, в окопы. Туда всех пропускают без проверки. Выход есть — объясним по пути.

Двинулись по соседней улице — чтоб не встретиться со старшиной. Село прошли беспрепятственно. Когда деревня скрылась за бугром, остановились обсудить ситуацию.

Двое наших, пока отсутствовали, разведали проход и готовы провести нас. Но торопиться не следовало. Надо все хорошенько обмозговать: не совершаем ли мы противозаконный поступок?

Отошли от дороги в сторону, расселись у стога соломы. Один из ребят говорит:

— Что тут рассуждать? Все ясно. Майор разрешил нам идти? Разрешил! Значит, закон такой есть. Только он, видно, не доведен до низов.

Все шумно поддержали. «Ладно, — говорю я, — если дело дойдет до суда, ссылайтесь на майора. Вот только фамилию мы его не знаем…»

Как бы то ни было — решение принято. Ребята до задержания успели достать у сердобольных бабушек сало и хлеб. Подкрепились. Договорились слегка отдохнуть и идти до тех пор, пока сил хватит, чтоб уйти подальше от злополучной деревни.

Так и сделали. Следующую деревню на всякий случай обошли. Но силы таяли с каждым метром: усталость, недоедание, нервное напряжение. Да и шли по глубокому снегу.

Наконец добрались до железной дороги. Двинули вдоль нее и на маленькой станции наткнулись на товарняк, который, как сказали нам, пойдет на восток, в тыл.

И вот мы уже, как растрепанные воробьи в клетке, качаемся в пустом вагоне. Холодно — аж зубы лязгают. Но эта беда — не беда против того, что пережили. На станции затащили в вагон лист железа, пустые ящики, доски. Зажгли костер.

Сперва сидели вокруг огня, разговаривали. А когда разморило, улеглись ногами в сторону огня. Уснули крепким сном.

Проснулись ранним утром. Выглянули — стоим на большой станции Белый Колодезь. Оказалось, что дальше товарняк не пойдет.

Выпрыгнули из вагона на мерзлую землю. Сделали несколько шагов — у троих ребят развалились ботинки. И у меня сапоги каши просят. Вот это погрелись у костра! Мало было печали — еще нажили.

На станции оказалось много воинских частей. Решили попробовать достать обувку. Одни ребята пошли искать нам обувь, другие — за пропитанием.

Вернулись наши интенданты с ведром патоки: раздобыли на сахарном заводе. Можно ее есть или нет — не знаем. Но голод не тетка. И натрескались мы этой патоки, сладкой и черной, как деготь, до отвалу.

Ждем «обувщиков». Вот и они идут, только без обуви. Оказывается, бойцы тыловой охраны, увидев у наших карабины, предложили поменять их на винтовки. В придачу обещали сапоги. Решай, говорят мне ребята.

Нет, говорю, этого делать не будем. Карабин — личное оружие, занесенное в красноармейскую книжку под номером. Вы за него в ответе, так что берегите до конца.

Что ж, говорят, босиком по снегу идти? А может, лета будем ждать в этой дыре, пока немцев не разобьют? Тут мы и явимся, готовые к мирной жизни.

Тоже верно. Замолчали, задумались… Кто-то вспомнил, что у нас есть трофейные пистолеты. Не согласятся ли охранники на такой обмен?

Нашли три пистолета, а надо четыре. Пришлось пожертвовать биноклем. Зато натянули целые сапоги да еще получили в придачу несколько банок американских консервов. Живи — не хочу!

Но правду говорят: беда одна не ходит. Всех наповал уложило расстройство желудка. Вспоминали мы эту патоку такими словами, которые не везде произнесешь. Два дня не могли тронуться с места. Ослабли. Стали беспомощными, как ползунки. Спасибо местным бабкам. Поправили нас с помощью трав да снадобий.

В путь тронулись бледные, вялые — как после ранения. Вскоре наши товарищи-танкисты повстречали своих. Мы расстались с ними, как с родными. А через несколько километров соединились с другой группой, вышедшей из окружения, и пошли с ней. Здесь были и женщины — радистки, телефонистки. Мужественно переносили они тяготы походной жизни. Трудностей хватало, но самым тяжким бичом были вши.

Пройдем, бывало, километров пять, встретим стог сена — командир объявляет санитарный час:

— Мужчины — справа, женщины — слева!

Расходимся, раздеваемся и начинаем «бой». Швы белья от сидящих рядком паразитов — как бисер. Вот сейчас вспоминаю, и тело начинает чесаться. А ведь прошло больше сорока лет! Кровососущие насекомые не давали нам покоя ни днем ни ночью.

В пути узнали, что наши тылы не попали в котел под Харьковом. Это известие окрылило. Вот придем к своим, передохнем и отомстим врагу сполна за все наши беды.

Когда дошли, узнали кучу новостей. Главная из них — сохранено наше боевое знамя. По законам, воинская часть, умевшая сберечь свое знамя, выходя из окружения, имеет право на существование. Значит, мы еще покажем, на что способна наша истребительная противотанковая бригада. Как говорят, за одного битого двух небитых дают!