Бой под селом Петрово
Бой под селом Петрово
Враг отступал и предпринимал отчаянные попытки сломить натиск советских войск. На атаки фашисты отвечали контратаками. Одна из них, наиболее ожесточенная, была совершена в районе села Петрово.
«30 октября 1943 года, — вспоминает командир 1844-го полка Герой Советского Союза А. С. Кавтаськин, — полк в составе пятнадцати орудий занял противотанковую оборону в районе высоты 169,9 (могила Чубатая).
Не допустить врага на высоту и в село Петрово — эта задача была исключительно важной для фронта, и личный состав полка решил стоять насмерть.
Боевые порядки пришлось занимать с марша, на виду у противника. Поля кукурузы и подсолнечника позволяли неплохо замаскироваться, но, прикрываясь этими же высокими растениями, противник мог к нам подобраться незамеченным. К тому же требовалось время на оборудование огневых позиций, — надо хотя бы вырыть щели для расчетов, — а его не было. Пришлось обойтись ровиками.
Боевые порядки заняли оперативно. Противник, увлеченный контрнаступлением, по-видимому, не предполагал, что на его пути может появиться артиллерия. И все же в 14 часов он начал разведку боем: штурм высоты повел эшелон танков с автоматчиками на броне — в лоб пятой и третьей батареям.
В эшелоне было шесть танков. После атаки их осталось пять. Танк подбит орудием, которым командовал Герой Советского Союза сержант Колесников. Но и пушка Колесникова была разбита прямым попаданием снаряда из другого танка.
Фашисты повернули обратно, пошли вдоль посадки на юг и наткнулись на четвертую батарею. Ее командир гвардии лейтенант Степанов подпустил танки на двести — триста метров и приказал вести прицельный огонь. Командир третьей батареи старший лейтенант Можаев отдал приказ вести огонь по пехоте. В результате слаженных действий были сожжены два танка и уничтожены десятки гитлеровцев. Враг обратился в паническое бегство. А артиллеристы получили возможность эвакуировать раненых и убитых.
Передышка была недолгой. В 15.00 противник возобновил атаку. На этот раз к высоте шли двенадцать танков и множество пехоты. Угрожала опасность обходного маневра.
Основная тяжесть боя легла на вторую и третью батареи, которые обороняли высоту с юга и запада. Пятая батарея в боях уже не участвовала…»
Что же произошло с пятой батареей? Об этом, рассказывает бывший сержант Н. Толокольников:
«30 октября, прибыв на место, батарея занимала боевые позиции в правой стороне лесополосы. Неожиданно раздался орудийный выстрел. Снаряд попал в машину, подвезшую первое орудие. К счастью, оно уже было отцеплено. По лесополосе ударили вражеские пулеметы. Метрах в восьмистах появились немецкие танки, за которыми шли бронетранспортеры с автоматчиками. Они быстро приближались.
В бой смог вступить только расчет первого орудия. Снаряд из него подбил передний танк. Вторично сделать выстрел не пришлось: пушка была разбита немецким снарядом.
Сильный пулеметный огонь не дал привести к бою второе и третье орудия. Машины, подвезшие их, загорелись. В кузовах начали рваться снаряды. Только грузовик с четвертым орудием, который не успел еще подъехать к лесополосе, развернулся и отъехал в тыл. Этот расчет занял оборону в окопах кургана. Туда же были перенесены раненые. Командир батареи лейтенант А. И. Хитров и я отходили последними.
В сгущавшихся сумерках немцы преследовали нас. Но со стороны Петрово показались наши автоматчики, открыло огонь наше четвертое орудие, и фашисты отступили.
Ночью мы, двенадцать оставшихся в живых человек, во главе с комбатом, пошли на позиции своей батареи. Двигались по дороге, с обеих сторон которой стеной стояли подсолнухи. Было тихо. Шли осторожно, опасаясь засады.
К полю боя добрались на рассвете и увидели там страшную картину: три орудия изуродованы, рядом с ними трупы наших товарищей. Было их семнадцать человек, в том числе Герой Советского Союза старший сержант Н. В. Колесников. Своих однополчан мы похоронили в братской могиле на территории села Петрово».
После этого сражения пятая батарея была пополнена людьми, орудиями, машинами. Ее бойцы уже в ноябре под Андреево-Ивановкой, оставшись один на один с вражеской пехотой, отразили атаку, положив на поле боя десятки солдат немецкого штрафного батальона.
Однако вернемся к 15 часам 30 октября, когда началась вторая атака фашистов на курган «Могила Чубатая». «Вторая батарея встретила атаку противника смело и беспощадно.
В некоторых расчетах оставалось по два-три человека, но они продолжали яростно сражаться», — вспоминает далее командир полка Герой Советского Союза А. С. Кавтаськин. Подробности этого боя сохранила память бывшего командира второго взвода этой батареи Л. С. Фазлутдинова:
«Когда появились вражеские танки, а за ними многочисленная пехота, мы еще не успели как следует окопаться и оборудовать огневые позиции. В тот момент я находился рядом со вторым орудием, которым командовал сержант Григорий Музыченко.
Нам удалось подбить один танк и уложить немало пехоты. Но пули и снаряды фашистов скосили кукурузу возле нашей пушки и оголили ее. Враг вел по нам прицельный огонь. Особо досаждала крупнокалиберная пушка, которая палила откуда-то из тыла противника. Один из ее снарядов попал в орудие.
Когда дым рассеялся, я увидел, что в живых кроме меня остались двое, в том числе Музыченко. Пушка искорежена. Рядом продолжало стрелять орудие старшего сержанта Харькова. Мы бросились к нему.
Немецкие танки были так близко, что слышался лязг их гусениц. Ближайший танк выпустил по нам несколько болванок. Одна из них попала в спину бежавшего рядом со мной Музыченко и вылетела через грудь. По инерции наводчик сделал пару шагов и упал. Видимо, у немцев кончились осколочные снаряды, а то бы уложили всех троих.
У орудия, где наводчиком — Харьков, людей тоже не густо. Мы помогли развернуть пушку и выпустить по преследовавшему нас танку несколько снарядов. Но тут из глубины обороны врага, видно, та же, крупнокалиберная, пушка начала пристреливаться и к этому орудию. Дальше ничего не помню».
После того как вышла из строя и пушка Харькова, три танка прошли сквозь нашу оборону и заняли высоту. Вместе с ними прорвалась и пехота. Она тотчас установила пулеметы, и начался обстрел наших позиций с кургана.
Недолго пришлось фашистам упиваться победой. Третья батарея за несколько минут уничтожила пулеметы врага. На поле горело шесть немецких танков, а те, которые еще двигались, попали под шквальный огонь. Пришлось фашистам снова показывать пятки.
«Третью атаку они повели одной пехотой. С ней артиллеристы разделались блестяще. Высота осталась в наших руках!» — вспоминает А. С. Кавтаськин.
Жизнь Фазлутдинову сохранила счастливая случайность. После разрыва крупнокалиберного снаряда командира взвода засыпало землей, но сверху бросило станину пушки, благодаря чему к захороненному заживо по узкой щели поступал воздух.
Когда откопали, вид его был страшен: лицо, руки испачканы кровью, перемешанной с грязью. Искали рану. Но не нашли. Тело было покрыто лишь синяками и царапинами.
Очнулся Лутфей Сафиевич от контузии лишь на второй день — в госпитале. Он ничего не слышал. С трудом встал и подошел к зеркалу. Оттуда на него глянуло чужое серое лицо с клоком седых волос на виске.
За этот бой командир взвода Л. С. Фазлутдинов был награжден еще одним орденом Красной Звезды.
Всего четыре дня назад вышел Указ о присвоении восемнадцати бойцам бригады звания Героя Советского Союза. А сегодня она лишилась четверых из них. Кроме Колесникова в братской могиле села Петрово были захоронены старший сержант командир отделения связи взвода управления 1844-го полка Сидор Антонович Путилов и командир орудия 1848-го полка Федор Федорович Никитин; пропал без вести старший телефонист взвода управления 1844-го полка Николай Федорович Солодилов.
На подступах к Кировограду
Ново-Московка, Александровка, Верблюжка и другие села были свидетелями жестоких схваток советских воинов с гитлеровцами.
Вступила в свои права зима.
«Повалил крупный снег. Замело, закружило так, что света белого не видно. А местность — голая украинская степь. Придавил морозец — обогреться нечем. Одни фруктовые деревья. Порубили их все и принялись за лозу. Она сырая, горит плохо, пенится в огне, чадит. Огневые позиции заметает — орудий не видать. Не сладко и в окопах. Часовые едва успевают отряхивать с себя снег. С потолков блиндажей каплет. Под соломой, на которой спим, — вода. Не успеет часовой обсохнуть — опять на смену. Стоит он, притопывая для согрева, а шинель звенит, как жестяная, — руки не согнуть», — писал В. Нежурин. И далее: «Дороги замело: нет подвоза продуктов. Едим кукурузу, которую достали из-под снега. Шоферы где-то раздобыли пшеницы. Варим ее и едим, не дожидаясь, пока размякнет как следует».
Хлеба давали сразу на трое суток, но съедали его за полтора дня. Голод не тетка. Лазили за картошкой под самые окопы фрицев. Оттуда летели гранаты. Едва уносили ноги. Но духом не падали. Все это воспринималось как обычное дело.
Не обращая внимания на метели, вьюги, на усталость, голод и холод, младший лейтенант Мартынец собирал людей в холодном, сыром блиндаже и проводил беседы, читки. Здесь же разучивали новый гимн Советского Союза, и его высокие слова согревали если не тела, так души.
По утрам выскакивали из блиндажа — расчистить от снега огневую, окопы, пушки, снаряды. Двигаться старались побыстрей, чтоб согреться. «Плясать на морозе приходилось с утра и до вечера».
Долго будет сниться Нежурину, как окоченелыми пальцами берет он пушечное масло и смазывает орудие.
Написал Василий о своем фронтовом житье-бытье отцу. И получил ответ: «Терпи казак — атаманом станешь!»
Отдохнуть не всегда удавалось и ночью. Комсомольские поручения днем выполнять некогда. Редактор Нежурин оформлял боевой листок порой до рассвета. Таких бессонных ночей и после войны хватало. Сколько сделано рисунков, сколько написано лозунгов! И когда после войны Василию Савельевичу приходилось слышать от комсомольцев, что «Молния» не выпущена, потому что некогда было, он недоуменно качал головой, вспоминая пословицу: у желания — сотни возможностей, у нежелания — тысячи причин.
До Кировограда было рукой подать. Бойцам не терпелось выбить из него фашистов, но те оборонялись яростно. С особым чувством смотрела в сторону города старший приемщик военно-полевой связи Вера Нужная. В Кировограде она родилась, училась в школе № 7, откуда и пошла добровольцем на фронт. В то время было девушке семнадцать лет. А в девятнадцать попала в тридцатую противотанковую бригаду.
Всего два года отделяло Веру от той поры, когда носила школьный фартук. Но за это время столько пришлось пережить, что не выпадет иному и за двадцать лет. Ранение под Ростовом, лечение в госпитале, курсы связистов в Тбилиси и вновь — фронт.
С большой ответственностью выполняла свои боевые обязанности по доставке писем и газет, ибо понимала, что письмо бойцу — тот же боеприпас, а порой оно — посильней снаряда. Вера была жизнерадостной, отзывчивой. Утешая бойца, не получившего долгожданное письмо, находила простые и убедительные слова, потому что переживала чужое горе как свое.
Вера обратилась к комбригу Сапожникову с просьбой послать ее в город с разведкой: «Я же там чуть не каждый дом знаю!».
Михаил Григорьевич молчал, глядя на хрупкую девушку. Наверно, представил ее в лапах фашистов и твердо сказал: нет!
Вера ушла, чуть не плача от досады. Но взяла себя в руки и надоедала Сапожникову до тех пор, пока не разрешил.
Вместе с двумя разведчиками Вера благополучно переплыла Ингул. Когда выбрались на противоположный берег, увидели ручьи, стекавшие в реку. Они источали резкий запах. Один из разведчиков обмакнул в ручей палец и сунул его в рот:
— Чистый спирт! Ну, дела! Эх, если б не разведка!
— Спиртовой завод разбомбили! — догадалась Вера. — Он тут, неподалеку.
Чтобы попасть к родному дому Веры, разведчикам пришлось преодолеть не одну траншею. Но где же с детства знакомый кирпичный дом? Осталась лишь половина… Как выяснилось потом, фашисты разобрали здание, планировали этим кирпичом достроить ветеринарную лечебницу, где разместили госпиталь.
Когда ломали дом, мама Веры не выдержала — ударила немецкого офицера. Ее арестовали, отвезли в полицию и вскоре повесили. Не зная об этом, девушка вошла сквозь пролом в стене в родное жилище и сказала сама себе: «Побывала дома, а маму не увидела…»
Разведчикам удалось обнаружить немецкий радиопередатчик. Сообщили в часть. И когда Кировоград окончательно был очищен от фашистов (он несколько раз переходил из рук в руки), радистка была задержана. «Оказалось, что это моя бывшая соседка Нина Журавская. За измену Родине она понесла суровое наказание», — вспоминает В. Нужная.
За участие в боевой операции и сбор сведений, представляющих интерес для военного командования, Сапожников объявил Вере Нужной благодарность. Слушала она добрые слова Михаила Григорьевича и вспоминала, как однажды разгневала комбрига.
Это было еще под Старым Осколом. Вере нужно было срочно на передовую, чтоб забрать у бойцов письма, а заодно и посмотреть, как там работают полковые почтальоны. Ехать было не на чем, и она без спросу взяла лошадь комбрига.
Назад возвращалась довольная: планшет набит фронтовыми треугольниками до отказа. Но навстречу скакал адъютант Сапожникова. Запыхавшись, он выпалил: «Комбриг грозился послать тебя за самовольничание в штрафной батальон!»
Подъехали к штабу, а Михаил Григорьевич встречает с арапником в руке. Говорит: «Ну, ищи темный угол!» В страхе показала на вырванный миной угол дома, маячивший темным провалом. Соскочила с лошади, а из планшета посыпались на землю солдатские письма. И тут произошло неожиданное: в глазах комбрига блеснули слезы. Взяв себя в руки, сказал совсем другим тоном: «Молодая, а под пули суешься!»