Из дневника Иванова

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Из дневника Иванова

29 августа 44 г. Движемся на Плоешти из г. Рымницкий. Вчера ели свинину с луком и огурцом. На десерт — сливы, яблоки, арбузы, дыни, виноград, абрикосы. Какой-то человек подошел и пригласил на обед. «Где вы возьмете столько пищи? — засомневались мы. — Нас много». А он гордо заявил: «Я владелец ресторана, так что не извольте беспокоиться. Только вот вино из двух подвалов солдаты выкачали»…

Первый раз в жизни видели живого буржуя. Он приехал из Черновиц, захватив с собой русских официанток. Было на обеде и вино. Оказалось, что у него еще два подвала — они остались не тронутыми. Жаловался, сволочь, на убытки, а сам всю жизнь пьет, как вино, кровь ближних.

Так нам довелось на территории Румынии пообедать в ресторане русского собственника. А до этого многие из нас не верили, что действительно за границей владельцами предприятий являются отдельные люди.

1 сентября. Мимо нас провели полторы тысячи пленных. Среди них примерно треть — власовцы. Многие плакали от радости, что попали в плен к русским: как бы ни решилась судьба, а привезут на Родину.

В Плоешти горят нефтяные скважины, вышки, цистерны. Союзники специально разбомбили нефтяные запасы, чтобы не достались нам. Ну и «помощнички»!

2 сентября. Отмечали день рождения М. М. Зайцевой — новой машинистки политотдела бригады. Танцевали, пели, играли в третий лишний. Мне захотелось почитать стихи. Декламировали из Пушкина, Есенина, Маяковского, а также из Некрасова.

Вечером следующего дня майор Суслопаров устроил мне разнос по поводу строк: «Назови мне такую обитель, я такого угла не видал, где бы сеятель твой и хранитель, где бы русский мужик не стонал». Дескать, прочитав эти строки, я выступил против Советов, против партии.

Я сказал, что, если бы он был наркомом просвещения, то наверняка выбросил бы из школьной программы стихи великого певца народного горя. Суслопаров еще больше рассвирепел и стал кричать, что такие стихи читать нельзя, тем более рядовым, что он доложит начальству. А я сказал, что в штабе артиллерии 40-й армии полковник Никифоров сам задавал офицерам вопросы по литературе, искусству и восхищался тем, что я первый отгадывал, отвечая ему стихами.

— Не знаю никакого твоего полковника, но чтоб этого больше не было! — закончил он.

Я ответил стихами:

«Да здравствует солнце, да скроется тьма!»

— Хватит! Прекратите, товарищ Иванов! — приказал Суслопаров и вышел, хлопнув дверью.

7 сентября. Едем через Карпаты. На поворотах, на подъемах — плакаты: «Здесь проходил Суворов», «Нет такого пути, которым не прошел бы русский солдат», «Где олень пройдет, там и русский солдат пройдет!».

Приятно читать такие слова, сказанные великими предками. Еще приятнее сознавать себя частицей великого народа, частицей непобедимой армии.

Едем по реке Олтул — единственный проход через Карпатские горы. Купались. Силин сделал снимок.

Ночью троих убило. В их числе — шофер Максимов, который за сутки до этого рассказывал нам об особенностях боевых действий в горах, о неожиданных нападениях немцев, оставленных для нанесения нам удара в спину. Уходя, он так прощался, словно знал, что уходит навсегда.