Старый тиран вспоминает прошлое

Старый тиран вспоминает прошлое

На зеленых горах Гагры, у Черного моря, на веранде неприступного особняка, вознесшегося над утесом, сидел старый грузин – тщедушный, невысокий, с брюшком, с редеющими седыми волосами и усами, в сером кителе и мешковатых штанах. Он вспоминал со своими престарелыми гостями о том, как они вместе росли…

На столе лежал шашлык мцвади, пряные овощи, стояли бутылки местного вина – грузинское застолье, супра. Собравшиеся говорили по-грузински о детстве в Гори и Тифлисе, учебе в семинарии, о своем юношеском радикализме. Неважно, что они давно расстались и каждый пошел своей дорогой: хозяин “никогда не забывал своих школьных и семинарских товарищей”.

За несколько лет до смерти генералиссимус Сталин, председатель советского правительства, генеральный секретарь Коммунистической партии, покоритель Берлина и верховный жрец мирового марксизма, старый Сосо, уставший за полвека конспирации, тридцать лет управления страной и четыре года разрушительной войны, на несколько месяцев удалился на любимую дачу у Черного моря, к себе на родину, в субтропики. Здесь он садовничал, строил новые заговоры и читал, а еще теплыми вечерами вел беседы, вспоминая былое.

Иногда он разговаривал со своими приближенными – Молотовым или Ворошиловым, иногда – с грузинскими наместниками и протеже помоложе, но часто “Сталин приглашал в гости грузинских друзей молодости”, рассказывает Кандид Чарквиани, первый секретарь ЦК Компартии Грузии, – его фамилия напоминала Сталину о давнем покровителе, горийском священнике Котэ Чарквиани. “Когда у него было время, он общался со своими однокашниками. Сталин, рассказывая истории о своем детстве, вспомнил своих друзей и решил, что хочет их увидеть. Поэтому их пригласили к нему в Гагру”. Сталин с удовольствием готовил эту встречу: “Пригласим Петра Капанадзе и Васо Эгнаташвили… Интересно, как поживает Церадзе? Он был знаменитым борцом… Хорошо будет пригласить и его…”

После этого Капанадзе, Эгнаташвили и других стариков разыскали и доставили из Тбилиси к Черному морю. Их провезли по горному серпантину, и сквозь стальные ворота и пост охраны они въехали на территорию сталинского секретного особняка “Холодный ключ”. Охрана проводила их к Сталину. Здесь он часто подрезал розы, или возился с лимонными деревьями, или читал на веранде, или писал в деревянной беседке на самом краю утеса, или играл на бильярде. Женщины в передниках незаметно накрыли стол и пропали. Сталин открыл грузинское вино. Все подходили к столу, устроенному для фуршета.

“Гости провели время на славу”, – пишет Чарквиани. Сталин был дружелюбен, охотно вспоминал былое, хотя случались и вспышки диктаторского гнева. “За обедом произошел неприятный эпизод: Сталин заметил пачку грузинских сигарет с картинкой – девушкой в вульгарной позе”. Он вдруг вышел из себя: “Где это видано, чтобы приличная женщина принимала такую позу? Это возмутительно!”

Чарквиани и другие аппаратчики пообещали сменить оформление пачки. Сталин успокоился. В основном Сосо говорил со старыми друзьями “о театре, искусстве, литературе, иногда и о политике”. Он с горечью вспоминал двух своих жен – Като и Надю, говорил о проблемах своих детей. Петр Капанадзе церемонно обошел стол и шепотом выразил Сталину соболезнования в связи с гибелью сына Якова. Сталин грустно кивнул: “Многие семьи потеряли сыновей”. Он вспомнил о том, как пил его отец, о борцовских состязаниях в Гори, о своих приключениях в 1905-м, о выходках Камо, Цинцадзе и других грабителей, о собственных эскападах в ссылке, постепенно приобретавших в его глазах масштабы подвигов Геракла. Но надо всеми приближенными Сталина нависала страшная тень Террора, который унес множество жизней, став позорной платой за революцию и ценой сталинской жажды власти.

“Сталин вспоминал жизнь других старых большевиков, рассказывал о них анекдоты”. Он называл имена, от которых гости поеживались: это были люди, которых он сам беспричинно казнил. Иногда Сталин говорил, что зря их расстреляли – по его приказу… “Меня удивляло, – пишет Чарквиани, – что, упоминая людей, несправедливо казненных, он говорил со спокойной беспристрастностью историка, не выражал ни печали, ни злобы – говорил без злопамятства, с мягким юмором…” Сталин лишь однажды объяснил природу такого отношения – многими годами ранее в письме к матери: “Сказано: “Пока жив – радовать буду свою фиалку, умру – порадуются черви могильные”.

Оглядываясь на свое конспиративное прошлое, старый диктатор рассуждал: “Историки – это такие люди, которые не только из-под земли, но и со дна океана поднимут факты и расскажут миру обо всем”. И задавался вопросом: как сохранить тайну?

Бывало, Сталин мрачно смотрел в окно, вспоминая свою семью, друзей и знакомых, чьи судьбы, переплетаясь, складывались в микрокосм колоссальной трагедии его власти¹.

Сталин “был плохим, невнимательным сыном, как и отцом и мужем”, писала его дочь, Светлана Аллилуева. “Все его существо было посвящено политике, борьбе – поэтому чужие люди были для него важнее и значительнее близких”. Что еще хуже, он допускал, чтобы созданный им режим уничтожал его близких, и даже поощрял это.

В 1918 году почти все дети Сергея и Ольги Аллилуевых работали с Сосо. Когда Сталина во время Гражданской войны отправили в Царицын (Сталинград), он взял с собой в бронепоезд в качестве помощников свою подругу Надю Аллилуеву и ее брата Федора. Когда они вернулись, Надя уже была его женой. Она переехала в его кремлевскую квартиру и родила ему двоих детей – сына Василия[213] и дочь Светлану. После Гражданской войны Надя некоторое время работала в секретариате Ленина.

Анна Аллилуева во время Гражданской войны тоже вышла замуж. Когда Сталин и Дзержинский поехали расследовать обстоятельства сдачи Перми, она отправилась с ними и влюбилась в помощника Дзержинского, поляка Станислава Реденса. Реденс вошел в высшее руководство ВЧК, сделался приближенным Сталина. Брат Анны и Нади Павел стал дипломатом и военным комиссаром. Все они процветали в сталинском окружении. Но вскоре Сталин разрушил эту семью.

Первая трагедия произошла с умным, но слишком чувствительным Федором. Во время Гражданской войны он попал в разведвойска, которыми командовал Камо. У этого бывшего грабителя банков и психопата появилась навязчивая идея – проверять солдат на верность под огнем. Он разработал план: его отряд должны были “захватить” свои, переодетые белогвардейцами. “Ночью неожиданно он захватит… товарищей и поведет их якобы на расстрел. Если кто из них струсит, начнет просить пощады или выдавать, то он их расстреляет… тогда, говорил Камо, можно абсолютно быть уверенным, что люди… не подведут”. Один оказался предателем – и был расстрелян на месте. Но это был еще не конец: Камо раскроил мертвому грудь и вырвал сердце. “Вот сердце твоего командира!” – сказал он Федору.

Федор сошел с ума. Его племянница Светлана рассказывала, что несколько лет он тихо сидел в больнице. Понемногу к нему вернулась речь, и он снова стал человеком. Он никогда нигде не работал и пережил Сталина.

Брак с Надей поначалу складывался вполне счастливо. Члены семьи Аллилуевых переселились в квартиру Сталина и его загородный дом в Зубалове (любопытно, что ранее дом принадлежал бакинскому нефтяному магнату). Надя была довольна ролью домохозяйки и матери, но вскоре ей захотелось сделать карьеру. Тяжелый характер Сталина, политические волнения из-за войны с крестьянством, воспитание двоих детей одновременно с учебой в Промышленной академии, интрижки мужа, вызывавшие ее безумную ревность, – все это сломало Надю. Страдая от депрессии, в ноябре 1932 года она покончила с собой.

Надины родители, Сергей и Ольга, продолжали жить в Кремле и на сталинской даче – даже когда Сталин истреблял их семью. После смерти Нади убитый горем Сталин сблизился с Женей Аллилуевой, женой Павла. Возможно, у них был роман. Если это и так, то к началу Большого террора роман уже закончился.

Станислава Реденса, несмотря на мольбы его жены Анны, арестовали и расстреляли. Павел Аллилуев умер при подозрительных обстоятельствах. После Второй мировой войны свояченицы Сталина Анна и Женя часто злили вождя: они вмешивались в семейные и государственные дела и слишком тесно общались с разными евреями, которые оказывались под следствием. Анна с разрешения Сталина написала воспоминания, но они, что неудивительно, получились бестактными, особенно там, где речь шла о больной руке. Сталин велел арестовать обеих женщин. Когда после его смерти их выпустили, они были убеждены, что их освободил сам Сталин, и отказывались верить, что он и был виновником их несчастий. В тюрьме Анна сошла с ума. Она умерла в 1964 году².

Судьба других родственников Сталина – Сванидзе – тоже оказалась незавидной. Яков вновь увидел своего отца только в 1921 году, когда его дядя Алеша Сванидзе и сестра Камо привезли подростка в Москву. Он стал жить со Сталиным и Надей, но его грузинская медлительность всегда раздражала отца. Когда Яков попытался покончить жизнь самоубийством – скорее это был крик о помощи, – Сталин смеялся: “Даже застрелиться не мог”.

Алеша Сванидзе, женившийся на красивой оперной певице-еврейке, остался близким другом вождя. Они с Сосо были “как братья”. Он служил за границей, в начале 1930-х вернулся и стал заместителем председателя правления Внешторгбанка СССР. После смерти Нади Сванидзе, в том числе сестры Като, стали еще ближе к Сталину: Марико работала в Москве секретаршей у Авеля Енукидзе, а Сашико Сванидзе-Монаселидзе часто у Сталина гостила.

Жена Алеши Мария и ее сестра Сашико соперничали с Аллилуевыми – Анной и Женей – за право заботиться о Сталине. В начале 1930-х они фактически жили у него, но это соперничество раздражало диктатора.

В 1935-м муж Сашико – Монаселидзе – попросил Сталина помочь ему деньгами. Сталин ответил:

Я послал 5000 рублей Саше [Сашико]. На время вам обоим этого хватит. У меня больше нет денег, а то бы я послал. Это гонорары за мои речи и статьи. Но это должно остаться между нами (тобой, мной и Сашей). Больше никто не должен знать об этом, иначе другие мои родственники и знакомые начнут меня преследовать и никогда не оставят в покое. Пусть будет так, как я сказал.

Миша! Живи счастливо тысячу лет! Передай привет нашим друзьям!

Твой

Сосо

19 февраля 1935 года

P. S. Если встретишь мою мать, передай ей от меня привет.

Сашико в 1936 году умерла от рака, а ее сестра Марико была арестована по делу ее начальника – Енукидзе. В следующем году Сталин приказал арестовать Алешу Сванидзе и его жену. Он велел НКВД требовать от Алеши признать себя немецким шпионом в обмен на сохранение жизни. Алеша наотрез отказался. “Вот какая гордость дворянская!” – заметил Сталин. Алеша, его жена Мария и сестра Марико были казнены в 1941-м, когда на Москву наступали немцы. В годы Террора Сталин любил оправдываться, когда другие руководители жаловались ему на арест своих близких: “Что я могу сделать? У меня самого близкие в тюрьме!”

Сын Сталина и Като Яков женился в 1930-е. У него родилась дочь Галина – она ныне здравствует[214]. Во время Второй мировой Якова взяли в плен немцы. Отец счел, что сын предал его, и приказал арестовать его жену. Но Яков не предавал отца. Он покончил с собой. Впоследствии Сталин сокрушался о гибели сына и говорил, что тот был “настоящим мужчиной”³.

Судьбы женщин Сталина зачастую покрыты тайной. Но ясно одно: когда их бывший любовник стал вождем Советского Союза, их положения это не улучшило.

Нарядная – школьница Пелагея Онуфриева – стала учительницей, но в 1917-м ушла из школы и вышла замуж за механика по фамилии Фомин. Ее отец и братья во время войны Сталина с крестьянством в начале 1930-х были объявлены кулаками и сосланы в Сибирь. В 1937 году ее муж был арестован и удерживался в тюрьме как возможный вредитель. В результате ее сын потерял стипендию в Ленинградском университете. Тогда Пелагея написала Сталину. Стипендию сыну вернули. Но в 1947-м ее мужа опять арестовали и приговорили к десяти годам тюрьмы как врага народа.

Когда в 1944-м к ней пришли записать ее воспоминания о вожде, энкавэдэшник потребовал отдать открытки от Сталина и подаренную им книгу. “Жизнь у меня была трудной и кочевой, – ответила она. – Семья большая. Ничего сохранить не удалось. Книгу я берегла. Отдать ее жалко. Ведь для меня это память не только как о Сталине… Память это об Иосифе. Мы были с ним, можно сказать, друзья. Книга дорога мне. Думаю, умру, тогда можно и взять”. Аппаратчик конфисковал книгу.

Людмила Сталь много лет проработала в ЦК, получала награды и занималась редактурой трудов Сталина. Она умерла перед Второй мировой войной. Татьяна Словатинская сделала успешную карьеру в Секретном отделе ЦК, стала членом Центральной контрольной комиссии. Но в 1937-м был расстрелян ее зять, генерал, а ее дочь и сын арестованы и сосланы на восемь лет. Татьяну вместе с внуками выселили из Дома на набережной, где жила советская элита. Один из ее внуков, писатель Юрий Трифонов, описал это в повести “Дом на набережной”.

Насколько известно, Сталин вновь встречался только с одной из своих бывших подруг[215]. В 1925-м, вспоминает его сольвычегодская приятельница Татьяна Сухова, “поселившись в Москве… мне очень захотелось встретиться уже с тов. Сталиным. <…> Я села и написала ему письмо… <…> Каково же было мое удивление, когда я вечером этого же дня услыхала по телефону голос самого Сталина!” На следующий день они встретились в его кабинете на Старой площади и говорили “о работе, об общих знакомых, вспоминали о жизни в Сольвычегодске”.

В 1929-м Сталин отдыхал на водах в Мацесте. Сухова, работавшая тогда преподавательницей, вновь написала ему. За ней приехали “трое молодых людей в белых костюмах” и отвезли на приморскую дачу. Там ее встретили Надя Аллилуева и Сталин. За ужином они предавались воспоминаниям. Надя спросила ее о том, каков был молодой Сталин в ссылке. “Когда я описывала его внешность и упомянула, что тов. Сталин никогда не расставался с своим белым башлыком”, Надя “смеясь заметила, что не думала, что он тогда был таким “франтом”. Сталин с гордостью показал Суховой выращенные им в огороде помидоры и отвел ее на стрельбище позади дома. Там он из ружья поразил мишень и дал Татьяне выстрелить из “маленького английского “монте-кристо”, но она промазала. “Как же защищаться будешь?” – спросил ее Сталин. Когда она пожаловалась ему, что с ней невежливо обращаются в доме отдыха, Сталин проговорил: “Крыть их надо, крыть”.

В следующем году Сухова оказалась замешанной в один из сталинских процессов – дело Рамзина. Она обратилась к Сталину, и он ее принял. “Что, в переделку попала в первый раз? – спросил он. – А я так много раз бывал!” На другой день он позвонил в ее институт и защитил Татьяну. “Надо бороться, и бороться самой”, – напутствовал он ее. Больше они не встречались⁴.

У Сталина было по крайней мере двое незаконнорожденных детей. Ни одному из них отец напрямую не помогал.

Карьера Константина Кузакова, сына сольвычегодской квартирной хозяйки Сталина – Марии, была интереснее, чем у второго сына. Когда в 1917-м Кузакова узнала, что Сталин стал членом правительства, она написала ему с просьбой о помощи. Не получив ответа, она приехала на прием к Ленину – жена Сталина Надя работала в его секретариате. Ничего не говоря Сталину, она добилась повышения Кузаковой выплат. Но впоследствии она все же известила отца ребенка.

Вероятно, Сталин помог своему сыну поступить в Ленинградский университет. В 1932 году НКВД заставил его подписать обязательство о неразглашении своего “происхождения”.

Он преподавал философию в Ленинградском военно-механическом институте, затем ближайший сподвижник Сталина Андрей Жданов перевел его на работу в московский аппарат ЦК. Позже Константин говорил, что Жданов знал о его “происхождении”. Кузаков никогда не разговаривал со своим отцом, хотя однажды “Сталин остановился и… посмотрел на меня. Я чувствовал – ему хочется что-то сказать мне. Хотелось рвануться к нему, но что-то остановило. <…> Сталин махнул трубкой и медленно пошел”. Во Вторую мировую войну Константин стал полковником и получил много наград, но его мать умерла от голода во время блокады Ленинграда.

Летом 1947 года Кузакова вызвал к себе Жданов. В кабинете сидел грозный и вспыльчивый министр госбезопасности Виктор Абакумов. Они сказали Кузакову, что его заместитель – американский шпион. Кузаков оказался фигурантом шпионского дела. Сталин не санкционировал его арест, но Кузакова судили судом чести и исключили из партии. У него было трое детей, но он не мог устроиться на работу даже дворником.

После смерти Сталина и ареста Берии он был восстановлен в партии, дослужился до высокого поста в Министерстве культуры, долгое время был начальником главного управления Гостелерадио. Он умер в 1996 году.

Сталин оставил Лидию Перепрыгину с сыном Александром, который родился, вероятно, в начале 1917 года. Она вышла замуж за рыбака Якова Давыдова, который усыновил Александра. Лидия стала парикмахером в Игарке, родила еще восьмерых детей. “Сталин ей никогда не оказывал никакой помощи”, – писал глава КГБ генерал Серов. Сын Александра Юрий сообщает: “Отцу рассказала об этом его мать Лидия через много лет после своего романа со Сталиным. Они оба хранили это в тайне. Только несколько жителей Курейки знали, чьим сыном на самом деле является Александр”.

Александр стал почтальоном и комсомольским инструктором. В 1935-м НКВД вызвал его в Красноярск, чтобы он подписал обязательство – такое же, как Кузаков: никогда не рассказывать о своем происхождении. Затем ему предложили переехать в Москву, но он отказался – “всегда боялся того, что могло бы с ним произойти”. Вторую мировую Александр Давыдов прошел рядовым, трижды был ранен, после войны дослужился до майора. Он заведовал столовой в шахтерском городе Новокузнецке. Здесь он женился, у него родилось трое детей. Он умер в 1987-м. “Отец сказал мне, что я внук Сталина”, – вспоминает Юрий, который сейчас живет со своей семьей в Новокузнецке⁵.

До тех пор пока Сталин не отвоевал Грузию заново в 1921 году[216], его мать жила в другом государстве. Потом Сосо навестил Кеке во время поездки в Тифлис; поездка прошла плохо: он понял, что его здесь ненавидят как кровавого завоевателя и бывшего бандита.

Сталин постоянно писал Кеке письма, но соблюдал дистанцию. “Веселая, говорливая”, она была единственным человеком в сталинском мире, кто осмеливался спросить: “Я задаю себе вопрос: что мой сын не поделил с Троцким?” Сталин не терпел такой независимости.

Один раз Кеке ненадолго приезжала в Москву. Она познакомилась с Надей. “Эта женщина – моя жена, – предупреждал Сталин Кеке. – Постарайся не дать ее в обиду”. Кеке нравилось жить в двухкомнатной квартире в бывшем тифлисском дворце наместника на Головинском проспекте. Надя посылала ей письма с новостями, фотографии детей. Когда Сталин шел к власти, его письма были коротки:

Мама – моя!

Здравствуй!

Живи десять тысяч лет.

Целую.

Твой Сосо

1 / I-23.

Она ворчала, что он не уделяет ей внимания. “Здравствуй мама – моя! Знаю ты обижена на меня, но что поделаешь, уж очень занят и часто писать тебе не могу. День и ночь занят по горло делами… Твой Сосо. 25 января 1925 г.” Иногда она сама не уделяла ему внимания и продолжала жить как жила: “Здравствуй мама – моя! <…> Давно от тебя нет писем, – видимо, обижена на меня, но что делать, ей богу очень занят. Присылаю тебе сто пятьдесят рублей, – больше не сумел. Если нужны будут деньги, сообщи мне, сколько сумею пришлю. <…> Твой Сосо”.

Отсутствие между ними душевной близости стало еще видней после самоубийства Нади:

Здравствуй мама – моя! <…>

Получил… варенье, чурчхели, инжир. Дети очень обрадовались и шлют тебе благодарность и привет. <…>

Я здоров, не беспокойся обо мне. Я свою долю выдержу. Не знаю, нужны ли тебе деньги, или нет.

На всякий случай присылаю тебе пятьсот рублей. Присылаю также фотокарточки – свою и детей.

Будь здорова мама – моя!

Не теряй бодрости духа!

Целую

Твой сын Сосо.

24 / III -34 года

Дети кланяются тебе. После кончины Нади, конечно, тяжела моя личная жизнь. Но, ничего, мужественный человек должен остаться всегда мужественным.

Когда он в последний раз навещал ее в 1936 году, она пожалела, что он не стал священником. Это умилило Сталина. Он присылал ей лекарства и одежду. Когда ее здоровье начало угасать, он подбадривал ее: “Передают, что ты здорова и бодра. <…> …я бесконечно рад этому. Наш род, видимо, крепкий род”. Вскоре она умерла – в разгар Большого террора. Сталин не приехал на похороны, но на венке от него была надпись: “Дорогой и любимой матери от сына Иосифа Джугашвили”. Были устроены пышные похороны. Ее тело лежит возле церкви на Святой горе⁶.

Сталин поддерживал связь со старыми горийскими друзьями. Иногда он посылал им записки или внезапно дарил деньги. Если они к нему обращались, он охотно помогал. В 1933-м он написал Капанадзе:

Привет, Пета! Как видишь… посылаю тебе 2000 рублей. Больше у меня сейчас нет. Эти деньги – книжный гонорар, большие гонорары мы не принимаем, но твоя нужда для меня – случай особый… Кроме этих денег, ты получишь ссуду в 3000 рублей. Я сказал об этом Берии.

Живи долго, будь счастлив Бесо.

Во время войны бывшим священникам Капанадзе и Глурджидзе и борцу Церадзе повезло еще больше. 9 мая 1944 года Сталин обнаружил, что в его сейфе накопилось много денег (зарплата Генерального секретаря партии, председателя правительства, верховного главнокомандующего, наркома обороны и депутата Верховного совета). Потратить эти деньги он не мог, поэтому написал такую записку:

1) Моему другу Пете [Капанадзе] – 40 000

2) 30 000 рублей Грише [Глурджидзе]

3) 30 000 рублей Дзерадзе.

В личной записке Глурджидзе говорилось: “Гриша! Прими от меня небольшой подарок. Твой Сосо”. Он благоволил к тем, кто не лез в политику, но вряд ли он пощадил бы Иремашвили и Давришеви. Они стали его политическими оппонентами[217].

Когда Сталин в 1921-м завоевал Грузию, Иремашвили пришел на похороны павших в бою и увидел, что рядом с ним стоит Кеке Джугашвили. “Кеке, в этом виноват твой сын, – сказал Иремашвили, хорошо знавший Кеке еще в Гори. – Напиши ему в Москву: он мне больше не друг!” Когда Сталин в том же году приехал в Тифлис, Иремашвили арестовали, но его сестра обратилась к Сталину, “который был с ней доброжелателен и добр: “Какая жалость! Я очень ему сочувствую. Надеюсь, он вновь найдет ко мне дорогу!” Сталин приказал освободить Иремашвили и пригласил его к себе. Тот отказался. Его вновь арестовали. Его надзирателем был Цинцадзе, сталинский бандит, а теперь высокопоставленный чекист. Сталин выслал Иремашвили в Германию. Там он заигрывал с фашизмом и написал враждебные по отношению к Сталину мемуары.

Колоритный Давришеви, сын горийского полицейского и тоже грабитель банков, бежал в Париж. Под именем Жана Виолана он стал знаменитым пилотом Первой мировой и французским шпионом. Некоторые источники сообщают, что у него был роман со знаменитой куртизанкой Матой Хари, казненной за шпионаж в 1917-м. Подлинная история его сексуально-шпионских похождений не менее увлекательна. Французская разведка заподозрила красивую молодую авантюристку и авиаторшу Марту Ришар в шпионаже на Германию. Летчику-асу Давришеви поручили слежку за ней. Она влюбилась в “Зозо” Давришеви, и у них начался столь бурный роман, что “Зозо” угрожал покончить с собой в случае ареста Марты. Он сумел доказать ее невиновность. Французская секретная служба завербовала Марту и командировала в Мадрид, где та соблазнила шефа немецкой разведки, которому было за семьдесят.

В 1936 году Сталин связался с Давришеви и предложил ему вернуться. Давришеви поступил мудро – остался в Париже. Когда Сталин умер, Давришеви заявил в интервью: “Я единокровный брат Сталина”. Сам он скончался в 1975-м; его биография была названа в некрологе “поразительной: революционер, авиатор, шпион, писатель”. Его замечательные мемуары вышли во Франции в 1979-м и не получили известности⁷.

Камо остался большевистским героем, несмотря на жестокое обращение с Федором Аллилуевым. Но этот опасный простак был неспособен к мирной деятельности. Он стал чекистом, но его жестокость была запредельной даже для этой организации. В 1922-м он вернулся в Тифлис и работал в Наркомфине. Когда Ленин захотел отдохнуть на Кавказе, Камо вызвался его сопровождать; Ленин не приехал. В Тифлисе ходили слухи, что Камо слишком много пил и болтал о роли Сталина в знаменитой экспроприации, а это была тема щекотливая[218]. В день, когда Камо начал писать воспоминания, он попал под грузовик, возвращаясь домой на велосипеде. Говорили, что его убил Сталин: в конце концов, как шутили тогда, странно, что единственный велосипедист в Тифлисе был сбит единственным грузовиком.

Камо похоронили в Пушкинском сквере, неподалеку от духана “Тилипучури” на Эриванской площади, где он совершил легендарное ограбление. Позже Сталин приказал убрать его памятник. Прах Камо захоронили в другом месте⁸.

Эгнаташвили, покровитель и, возможно, отец Сталина, отправил своих оставшихся в живых детей Сашу и Васо учиться в московскую частную школу. Его семья держала духаны и вскоре открыла заведения не только в Гори. Эгнаташвили и сыновья построили духаны в Баку; попутно Васо окончил Харьковский университет и стал учителем истории. Эгнаташвили-отец умер в 1929-м; “до последнего дня он оставался близок к Сталину”. Саша Эгнаташвили был владельцем пяти тифлисских духанов примерно до 1929 года. В начале 1930-х обоих братьев арестовали. Саша сумел связаться с Енукидзе, который выпустил его и привез в Москву. Там Сашу принял Сталин. Васо тоже немедленно освободили. Сталин устроил Сашу в НКВД и назначил его управляющим кремлевской дачей в Крыму, затем – заместителем начальника своей личной охраны. Саша, бывший ресторатор-капиталист, стал и начальником сталинской кухни, известной как База. На такой пост диктатор-параноик, который отравлял других и сам боялся яда, мог назначить только человека, пользовавшегося его доверием. Эгнаташвили стал дегустатором вождя, отсюда его прозвище в НКВД – Кролик. Сотрудники НКВД негласно считали его “родственником Сталина” или даже “братом”: так полагал даже генерал Власик, знавший диктатора лучше, чем кто бы то ни было. (Среди подчиненных Саши был повар, сделавший в кухнях НКВД головокружительную карьеру: в молодости он кормил Распутина, а потом – Ленина и Сталина. Этот повар исторического значения был дедом президента Владимира Путина.)

Социалист-федералист Васо – даже не меньшевик! – стал редактором тифлисской газеты, а впоследствии секретарем Верховного совета Грузии – “глазами и ушами” Сталина в республике.

Саша-Кролик жил недалеко от главной резиденции Сталина, дачи в Кунцеве, и часто бывал у него на обедах. Когда Васо приезжал в Москву, он всегда останавливался у Сталина. Братья поддерживали добрые отношения с Кеке. В 1934 году Саша Эгнаташвили отправил Кеке ко дню рождения письмо, из которого видно, что они были близки: “Дорогая матушка, вчера был у Сосо. Мы долго разговаривали. Он поправился. В последние четыре года я еще не видел его таким здоровым. Вы и не видали его таким красавцем. Он много шутил. Напрасно говорят, что Сосо выглядит старше своих лет. Все считают, что больше 47 лет ему не дашь!”

В 1940 году Сталин вспомнил, что у его отца был подмастерье Дато Гаситашвили, который ласково обращался с маленьким Сосо. “Дато жив еще? – вдруг спросил он у Саши. – Я не видел его много лет”. Эгнаташвили вызвал в Москву Дато – до тех пор он сапожничал в Гори.

Однажды Сталин, начальник его охраны Власик и Берия приехали к Эгнаташвили на грузинский пир, и там Сталин снова встретился с Дато. Когда Сталин стал над ним подтрунивать, старый сапожник бесстрашно ответил: “ Ты думаешь, что ты Сталин? Ты для меня еще тот мальчишка, которого я на руках носил! Вот сейчас я сниму с тебя эти штаны и так надеру твою попу, что она краснее твоего флага будет!” Сталин расхохотался. Но, к несчастью, он обратил внимание на жену Саши. У Кролика был счастливый, но опасный брак: он женился на этнической немке. До него она была замужем за дельцом, армянским евреем, их дочь жила в Америке.

– Что-то твоя жена очень грустная, – заметил Сталин. – Может быть, ей не нравится, что я к тебе в гости пришел?

Саша объяснил, что она, будучи немкой, боится за себя и за свою дочь в Америке. По словам Сашиного внука Гурама Ратишвили, Сталин успокоил ее так: “У нас подписан пакт с Германией, но это ничего не значит. Война неизбежна. Америка и Британия будут нашими союзниками”.

Когда в 1941-м немцы напали на СССР, жену Эгнаташвили арестовали и расстреляли. “Она просто исчезла и не вернулась, – рассказывает внук Саши. – Но Саша никогда не говорил об этом со Сталиным”. Эгнаташвили хорошо знал придворный этикет.

Во время войны Эгнаташвили, произведенный в генералы, сопровождал Сталина в Тегеран и Ялту. “Шашлычник какой-то жарил шашлыки… <…> Войну он закончил генерал-лейтенантом, – негодовал Хрущев в своих воспоминаниях. – Приедешь с фронта, смотришь, а у него еще прибавились один-два ордена… <…> Помню, как Сталин учинил мне разнос в присутствии того духанщика, генерал-лейтенанта, который пьянствовал со всеми нами”. Это не прошло мимо внимания российского полководца Сталина, к тому же он узнал от Берии о коррупции в своем домашнем хозяйстве[219] и в преддверии Ялтинской конференции Большой тройки перевел Эгнаташвили на должность заведующего госдачами в Крыму. Позже он потерял к нему интерес.

Кролик умер от диабета в 1948-м. Васо Эгнаташвили остался близок к Сталину и бывал на посиделках старых горийских друзей. Но, когда Сталин умер, Берия уволил Васо и посадил в тюрьму. После падения Берии Васо был освобожден и скончался в 1956 году⁹.

Судьба большевиков – товарищей Сталина сложилась трагически, не говоря уж о судьбе советского народа. Каменева и Зиновьева расстреляли в 1936-м, Бухарина – в 1938-м; Троцкий был убит ледорубом в 1940-м. Все это по приказу Сталина. В 1937–1938 годах было расстреляно около полутора миллионов человек. Самолично Сталин подписал расстрельные приговоры 39 000 человек, среди которых были его старые друзья. Грузия, отданная в подчинение возвысившемуся Берии, пострадала особенно сильно: 10 % коммунистов подверглись чистке, 425 из 644 делегатов X съезда Компартии Грузии были расстреляны.

Одной из знаменитых жертвой грузинской чистки стал старый друг Сталина Буду Мдивани, Бочка. Ранее ему несколько раз удавалось спастись. Но Мдивани выступал против Сталина в 1921-м. Кроме того, этот бывший актер и краснобай шутил, что Берия должен выставить вокруг дома Кеке вооруженную охрану – но не для того, чтобы ее защитить, а чтобы она не родила нового Сталина. В 1920-е Сталин помирился с Буду. Приезжая в Москву, Буду обычно останавливался у него. Сталин часто навещал семью Мдивани в Грузии и даже стал крестным отцом их сына. Но он не забыл, что Буду был его противником. В 1937-м Мдивани арестовали по обвинению в подготовке покушения на Сталина и расстреляли вместе с большей частью его родных.

Судьбы троих ближайших грузинских друзей Сталина – пример того, насколько непредсказуемо все могло обернуться. Веселый добродушный гедонист и соглашатель Авель Енукидзе, крестный отец Нади, стал секретарем ЦИКа. В его ведении был Кремль, партийные дачи и Большой театр – последний он превратил в собственную службу знакомств: Енукидзе славился тем, что соблазнял несовершеннолетних балерин (и их матерей).

Дядя Авель был близким другом Сталина, но всегда имел свое мнение. Так, он отказался в своей книге о подпольных типографиях Баку восхвалять Сталина за то, чего он не совершал. “Коба хочет, чтобы я говорил ему, что он гений, но я не стану”, – жаловался Енукидзе. Он не одобрял нараставших репрессий и гордился тем, что защищал преследуемых грузинских товарищей. Однако они со Сталиным часто проводили вместе выходные и обменивались дружескими записками. Но в 1936 году Енукидзе стал первым из ближнего круга Сталина, кого диктатор решил ликвидировать, – невзирая даже на то, что тот никогда не принадлежал ни к какой оппозиционной группе. В 1937-м его арестовали и расстреляли.

Кавтарадзе, напротив, входил во все возможные оппозиции начиная с 1920-х. Он не только когда-то запустил в Сталина лампой, но и защищал сначала Мдивани, а потом троцкистов. Но всякий раз Сталин его спасал, выручал и продвигал по службе.

В 1937-м Кавтарадзе был вновь арестован как участник “заговора” Мдивани и приговорен к расстрелу. Всех остальных казнили, но диктатор пощадил Кавтарадзе, поставив в расстрельном списке против его имени минус. В 1940-м Сталин решил, что соскучился по Кавтарадзе, освободил его и в тот же день пригласил на ужин. Они хорошо поладили, хотя Сталин шутил: “Только подумать, что ты хотел меня убить!” Через несколько дней Сталин и Берия пришли в гости к Кавтарадзе. Хозяин дома был назначен директором Госиздата, затем заместителем иностранных дел и послом в Румынии. Он пережил Сталина и умер в 1961 году.

Серго Орджоникидзе к началу 1930-х остался единственным большевиком, чей авторитет мог соперничать со сталинским. По заданию Сталина он в 1920–1921 годах покорил Кавказ, помог разгромить оппозицию в 1920-х и перевел тяжелую промышленность на пятилетний план в 1930-х. Они со Сталиным были неразлучны: жили в одном здании, писали друг другу нежные записки, вместе отдыхали. Но в 1937-м они поссорились. Серго покончил с собой в Кремле.

Но некоторые друзья молодости Сталина уцелели[220]. Калинин с 1919-го до самой смерти в 1946-м был номинальным главой государства – председателем Президиума Верховного совета. Маршал Ворошилов стал наркомом обороны: свирепый пособник Сталина в годы Террора, бездарный командующий в годы Финской и Великой Отечественной. Сталин изводил Ворошилова, намекая на то, что он “английский шпион”. Но он пережил своего господина и до 1960 года был, как и Калинин, номинальным главой СССР.

Меер Валлах стал Максимом Литвиновым. В 1930-е он занимал пост наркома иностранных дел, затем был советским послом в Вашингтоне. Он позволял себе резко критиковать Сталина. Тот планировал устроить Литвинову автокатастрофу, но пощадил его – возможно, за то, что когда-то Литвинов спас его от лондонских докеров, но скорее из-за международного веса посла. Своего венского хозяина Трояновского Сталин сделал первым советским послом в США и тоже подарил ему жизнь, несмотря на то что в частных разговорах они с Литвиновым ругали Сталина.

Когда Вышинский вновь встретился со Сталиным в 1918 году, ему хватило ума не скрывать свое сомнительное политическое прошлое и не напоминать Сталину о помощи, оказанной в Баиловской тюрьме: он просто – формально и скромно – предложил свои услуги. Этот человек был отталкивающим, кровожадным, пугающим – и в то же время трусливым и запуганным. Он стал советским генеральным прокурором, главным инквизитором показательных процессов 1930-х, а в 1949-м – последним сталинским министром иностранных дел. Он умер в 1954 году.

Молотов с 1930 по 1941 год был премьером, с 1939-го по 1949-й – наркомом и министром иностранных дел. Сталин начинал видеть в нем потенциального преемника и в 1952 году вероломно подверг старого партнера опале. Молотова должны были устранить[221], но его спасла смерть Сталина. Он остался ему предан. Молотов вновь стал министром иностранных дел, но в 1957-м не смог перебороть Хрущева. Его сослали на пост посла в Монголии. Он дожил до 1986 года. Сталин продолжал ему сниться всю жизнь¹⁰.

До последних дней жизни Сталин возвеличивал свое прошлое и скрывал ошибки молодости. Его культ удовлетворял его бесстыдное тщеславие и помогал сохранять политическую мощь. Но перед коллегами он любил разыгрывать скромность. Все-таки он был слишком умен, чтобы не понимать, что многие славословия подвигам его молодости звучат смехотворно. Прочитав книгу грузинского писателя Гамсахурдии “Детство вождя”, Сталин написал: “Прошу воспретить издание книги Гамсахурдии на русском языке. И. Сталин”. Еще больше его разозлила книга Федорова “Карталинская повесть”, опубликованная в 1940 году. Красным карандашом Сталин написал: “Т. Поспелов поступил глупо и неприлично, заказав Федорову книгу обо мне без моего согласия (и ведома). Книгу Федорова нужно ликвидировать как халтурную, а Поспелову дать надрание”.

Старый большевик Самойлов, директор Музея Революции, знавший Сталина по Баку, спросил, нельзя ли ему выставить в музее гранки ранних сталинских брошюр и статей с авторской правкой. В ответ он получил записку: “Не думал, что на старости лет займетесь такими пустяками. Ежели книга уже издана, в миллионах экземпляров, – зачем Вам рукописи? Чтобы успокоить Вас, я сжег все рукописи”. Когда была собрана книга воспоминаний о 1905 годе, он написал резолюцию из трех слов: “Не печатать! Сталин”.

За обедом на приморской даче пожилой Сталин рассказывал своим старым друзьям об этих людях из прошлого: кто-то из них умер в своих постелях, но многие встретили смерть в подвалах с пулей в затылке.

Старикам тоже было о чем рассказать. “Приехали, жалуются: кругом взятки, кругом воровство”, – вспоминает Молотов. Другой старый грузинский товарищ, который “особенно ему [Сталину] запомнился”, говорит Хрущев, “рассказал, что много молодых людей, получив образование, нигде не работают”. Сталин возмутился и впоследствии затеял чистку на своей родине.

Немного погодя старики затянули песни (кое-кто из них когда-то в белых стихарях пел с Сосо в училищном и семинарском хоре). “Поздно ночью с дачи “Холодный ключ” доносились грузинские песни. Иногда к поющим присоединялся хозяин – хороший старый певец с прекрасным голосом…”

Сосо был стар, забывчив, у него развивался склероз. Но до самой смерти (Сталин умер 5 марта 1953 года в возрасте семидесяти четырех лет) состарившийся певчий оставался первоклассным политиком, параноидальным мегаломаном, приносившим людям несчастье в масштабах, сопоставимых только с гитлеровской Германией. Сталин, на чьей совести гибель от 20 до 25 миллионов человек, воображал себя гением политики, военного дела, науки и литературы, народным монархом, красным царем.

Наверное, будет правильно предоставить последнее слово молодому Сталину. В августе 1905 года в не слишком известной, но до странности пророческой статье для газеты “Пролетариатис брдзола” 27-летний Сосо иронически описывал именно такого потерявшего здравый смысл мегаломана: “Представляется твоему взору герой Гоголя, находившийся в состоянии невменяемости и воображавший себя королем Испании. Такова судьба страдающих манией величия!”

Данный текст является ознакомительным фрагментом.