Папа

Папа

В это время мой отец был еще жив. Мы все еще получали от него письма и посылали ему посылки. И я все еще не знал, почему эти два вежливых человека в кожаных пальто увели его из моей жизни. Чего они хотели от него? Никто не мог мне ответить.

Я был слишком мал, чтобы мне могли доверить правду, а она заключалась в том, что мой отец был связан с подпольной группой Сопротивления. Она называлась «Пшибина», и ее организовали резервисты чешской армии еще до прихода немцев. Отец занимался в группе вопросами обеспечения связи, и я думаю, что он был своего рода «скрытым» агентом. Гестаповцам потребовалось немного времени, чтобы напасть на след организации. Вскоре после начала войны два руководящих члена «Пшибины» в Праге выдали все, что им было известно. Может быть, их пытали, и они надеялись таким образом спасти свою жизнь, но их осведомленность в результате только сыграла против них. Оба были повешены. Они выдали гестапо 34 человека, по одному или по двое из всех маленьких городков между Прагой и Чаславом. Ясно, что последним именем, которое они вспомнили, было имя моего отца, потому что на Чаславе аресты прекратились.

Мой отец знал членов группы, составлявших цепочку на востоке страны, что не свидетельствует в пользу методов конспирации, принятых в группе, однако он все отрицал, и после войны к нам приходили благодарные люди, которым он спас жизнь. Отец прошел через тюрьмы Колина, Ческа-Липы, Будиштина, Жорелеца, Ульма и Праги, но гестапо не смогло сломить его, и он был передан в руки гражданского суда, то есть ему почти удалось спастись.

К этому времени вся семья уже рассеялась. Только брат Павел, хотя и инкогнито, побывал на заседании по делу отца в пражском суде. Папа выглядел изможденным и нездоровым, но явно сохранял присутствие духа. Он улыбнулся Павлу, и Павел улыбнулся ему с галереи для публики. Он не мог отвести глаз от старика, и ему хотелось только одного — быть к нему поближе. Вердикт обрадовал брата. Суд приговорил отца к сроку, который был по продолжительности равен сроку уже отбытого предварительного заключения, а в те дни это было равносильно оправдательному приговору. Павел ушел из здания суда, ожидая, что отца вот-вот освободят, что всего через несколько дней он вернется домой. Но нам так и не довелось увидеть папу. Его не освободили, решение суда так и не было выполнено.

После войны никто не мог понять, почему отца не выпустили сразу после судебного заседания в Праге, и мои братья решили докопаться до истины; им пришлось провести настоящее расследование. Из пражского суда отца вернули обратно в Колин, где тот же самый тип, который распорядился арестовать маму, тот же самый ночной сторож из гостиницы «Рут», поставил на его досье тот же самый штамп «Возвращение нежелательно», и папу отправили в ад концентрационных лагерей… Он прошел через Терезин, Освенцим и Бухенвальд. Люди, вернувшиеся оттуда, говорили о нем с любовью. Они говорили, что он глубоко верил в Бога и никогда не опускался до животного состояния, как многие вокруг него. Он помогал людям, пытался утешить их, и до самого конца он вел себя с достоинством.

Вскоре после этих событий война приняла другой оборот для ночного сторожа-нациста, и его отправили на Восточный фронт. Там его и убили. Если ему повезло, его тело было сброшено бульдозером в месиво общей могилы, но, может быть, ему не повезло, может быть, он был еще жив, а украинские вороны уже выклевывали ему глаза.

Мой отец умер от скарлатины, когда до конца войны оставалось на один день меньше года. Ему не удалось выполнить свою клятву — он не умер в Чаславе.