Достойный супруг
Достойный супруг
К этому времени мы с Яной были женаты уже три года, а этого срока, судя по моему опыту, достаточно, чтобы испепелить дотла самую романтическую страсть. Мы все еще жили в нашем министерском кабинете, но уже не пытались пробить собственную квартиру. Я был подавлен и тратил почти все время, когда не спал, на переделку шоу. Нам пришлось отказаться от эпизода на музыку Мартину, но мы пытались спасти остальную работу Радока. Партия отменила премьеру, но иностранных инвесторов заверили, что все контракты будут выполнены и что «Латерна магика» дебютирует в Лондоне через три месяца.
Атмосфера в театре была напряженной, пронизанной недоверием, интригами, неопределенностью и слухами. Цензоры рыскали за сценой. Никто из нас не чувствовал себя в безопасности. Мы обеспечили дублерами всех исполнителей главных ролей, потому что было неясно, кому разрешат поехать в Лондон, а кому — нет.
Я все реже виделся с Яной, и мне становилось все труднее даже просто посвящать ее во все перипетии моей безумной жизни. Все выглядело такой бессмыслицей, что, перед тем как просто рассказать о прошедшем дне, нужно было долго готовить почву.
Именно в это время у меня стали появляться тайны.
В одном из эпизодов нашего шоу цепь танцовщиц должна была спрятаться за шелковым занавесом, а потом внезапно выскочить из-за него в середине следующего эпизода. Я заметил, что из-под гладкой ткани всегда что-то выпирало. Когда танцовщицы занимали исходную позицию, две очаровательные округлости проступали на гладком занавесе. Они принадлежали одной из самых хорошеньких танцовщиц, к тому же у нее была необычно пышная грудь, которую мне всегда хотелось пощупать. Как-то на поздней репетиции я на цыпочках прошел через полутемную сцену и уступил искушению. Девушка поняла, что это был я, но протеста не выразила.
Когда мы стали любовниками, я узнал, что она добра, нежна и великодушна. Она никогда ничего у меня не просила. Она знала, что я женат и не собираюсь бросать Яну. Она не хотела создавать семью, не требовала от меня квартиры, никогда не давала мне повода почувствовать себя виноватым. Конечно, ей тоже не хотелось иметь дело с подвыпившими соседями, которые вваливались бы в комнату чуть не каждую ночь. И вообще у нас было много общего, потому что центром жизни для нас обоих стала «Латерна магика».
Мне казалось, что я люблю танцовщицу, но в то же время я любил и свою жену, и поэтому я решил поступить самым, как мне казалось, достойным образом: я рассказал обо всем Яне. Теперь я понимаю, что повел себя невероятно глупо и жестоко и что она была глубоко ранена. Тем не менее она по-прежнему жила в нашем кабинете со мной, с мужем, любившим ее, но любившим одновременно и другую женщину. Я не лгал. Ни я сам, ни обе женщины не понимали, что происходит. Так тянулось неделями, все чувствовали себя более или менее несчастными, а потом Яна постепенно начала строить линию эмоциональной обороны против меня. Она сердилась на меня, она не хотела делить меня с кем-то еще, она вела себя так, как будто ненавидела меня, а потом маятник ее чувств вдруг качался в обратную сторону.
Все встало на свои места, когда «Латерна магика» наконец отправилась в Лондон. Я получил паспорт, получила его и моя танцовщица, остававшаяся такой же милой, веселой и необременительной, как обычно. В Лондоне у «Латерны магики» не было шумного успеха, но представление прожило достаточно долго, чтобы стать одним из лучших на Монреальской выставке 1967 года. Однако самый большой успех мы имели на премьере в Англии. В те дни перед каждым представлением играли «Боже, храни королеву», и наш исполнительный директор потребовал, чтобы вместе с английским гимном исполняли и наш, чехословацкий. Английский продюсер согласился без большой охоты.
Как только наш кадровик — политический руководитель группы — услышал, что исполняют два гимна, он потребовал, чтобы к ним добавили еще и советский. Советский Союз был в то время нашим братом, и все привыкли слышать по два гимна сразу. На сей раз английские партнеры поразили наше руководство — они сразу дали согласие. Видимо, они догадывались, как будут встречены три гимна в вечер премьеры.
В тот вечер театр был полон, и когда погас свет, над залом зазвучала запись «Боже, храни королеву», причем далеко не лучшего качества. Это было привычным делом, публика вытерпела гимн полусидя-полустоя, зевая и перешептываясь. Задолго до последнего такта все уже уселись по местам. После короткой паузы раздались звуки свежезаписанного гимна Чехии. Лондонцам потребовалось несколько мгновений, чтобы понять смысл незнакомой музыки, а потом они вежливо встали. Как только они поняли, что дело идет к концу, они опять сели. Но в чехословацком гимне было две части, и после небольшой паузы начался гимн Словакии. По залу пробежал заметный шумок, и теперь зрители выпрямились во весь рост и дослушали прочувствованную мелодию с улыбками до ушей. Когда они рассаживались по местам, все обменивались замечаниями.
Последовала еще одна короткая пауза, и на зрителей обрушился гимн СССР, встреченный самым громким хохотом, который когда-либо выпадал на долю «Латерны магики». Театр содрогался от фундамента до крыши, и ни один эпизод нашего шоу не смог сравняться по успеху с этой увертюрой, так что уже на следующий вечер наше руководство отменило исполнение обоих гимнов.
А в это время в Чехословакии Яна снималась в какой-то картине. Она, конечно, знала, что в Лондоне я живу с танцовщицей. Однажды вечером она позвонила мне в гостиницу.
— Я просто хочу сказать, Милош, если ты хочешь остаться за границей, то пожалуйста.
— Я не хочу.
— Ну ладно, в общем, я просто хотела сказать тебе, чтобы ты не возвращался из-за меня. У меня есть другой.
Ее слова подействовали на меня как удар по почкам. В этот момент я понял, как сильно люблю ее.
Яна могла не церемониться со мной после того, как я вел себя по отношению к ней, и тем не менее она позвонила и открыто говорила со мной по телефону, что было весьма смелым поступком. Она здорово рисковала из-за меня, но у Яны всегда был сильный характер. Вдруг я увидел с пугающей ясностью, что просто принял желание и физическое влечение за более глубокие чувства, но обратного пути у меня уже нет. Я был дураком, и я ее потерял.
Все еще пытаясь быть честным со всеми, я пошел к моей танцовщице и честно рассказал ей все, что вдруг понял о своем разбитом сердце.
— Да я все это давно знала, — сказала она.
Если бы я мог вернуть время назад, я никогда не стал бы говорить о своих чувствах ни одной из них.
К тому времени как мы вернулись из Лондона, Яна ушла из нашего жилища. Я узнал, что она встречается с немецким актером, с которым познакомилась на съемках своего последнего фильма. Она подала на развод, и я увиделся с ней только в суде. Там ее сопровождала какая-то пожилая дама, много поговорить не удалось. Но все, что было сказано, было пронизано горечью. Я ушел из суда и поклялся никогда больше не жениться.
Все в комнате на улице Вшердова напоминало мне о Яне и о моей глупости. Когда я понял, что не могу больше там находиться, я пошел повидаться с Яниным отцом. Я всегда любил этого водителя грузовика и хорошо с ним ладил. Он откупорил в честь моего прихода бутылку сливовицы.
— Это я во всем виноват, пан Брейха, — сказал я старику. — Я все натворил.
— Ни в чем ты не виноват, Милош. Это жизнь все натворила, — сказал мой тесть-философ. — Я хотел бы, чтобы этого не случилось… И подумать только, что теперь она выйдет замуж за фрица, черт его побери!
Я был потрясен. Яна показалась мне в суде такой грустной.
— Я не пойду на эту чертову свадьбу! — продолжал пан Брейха. — Ни за что. Он не только фриц, он еще и актер.
Мне пришлось употребить все свое красноречие и всю бутылку сливовицы, чтобы убедить пана Брейху, который вернулся с войны, пылая ненавистью ко всему немецкому, пойти на свадьбу дочери. Мы оба понимали, как ей будет больно, если он не придет, и он не хотел причинять ей боль, так что в конце концов он со мной согласился. Свадьба должна была состояться в модном отеле в Карловых Варах.
— Не знаю, как туда добраться, — сказал старик. — Уж точно я не поеду в этой дурацкой немецкой машине.
Я предложил довезти его. Это был чистейший мазохизм, но я отвез моего бывшего тестя на свадьбу моей бывшей жены, хотя и не доехал до самого отеля. Я остановился на окраине курортного города.
— Вы сможете дойти туда сами? — спросил я пана Брейху. — Я не хочу, чтобы меня видели.
— Конечно! — ответил старик. — Я тоже не хочу, чтобы они тебя видели.
Он вышел из машины и пошел по пыльной дороге. На нем был черный костюм и сверкающие ботинки.
Брак длился не дольше, чем обычное пребывание на карловарском курорте.
Позже мы с Яной стали добрыми друзьями. Она призналась мне, что во втором муже ее больше всего привлекало то, что она не понимала его. Она плохо говорила по-немецки, а он не говорил по-чешски, поэтому они почти не знали друг друга. Как только они научились общаться, их брак распался.
Я все еще переживал свой развод, когда новый исполнительный директор «Латерны магики» вызвал меня в свой кабинет. Этот человек поступил на работу незадолго до увольнения Радока, и я знал о нем только то, что он наполовину русский и здорово пьет. Звали его Борис Михайлов, и очень скоро я понял, что он из себя представляет.
— Товарищ Форман, теперь мы стали очень важным политическим учреждением. Я бы хотел, чтобы вы подали заявление об уходе.
В этой ситуации мне не хватало еще только потерять работу, и какое-то время я сидел перед ним не в состоянии собраться с мыслями. Прежде меня никогда не увольняли, я был просто в шоке. Я бы еще понял, если бы все это произошло раньше, когда Михайлов дал пинка под зад Радоку и Ивану, но сейчас, когда мы оба только что вернулись из поездки в Англию — поездки, которую никак нельзя было считать провалом, я был уверен, что мое рабочее место в безопасности.
— Нет, я не подам заявления, товарищ директор, — сказал я так твердо, как только мог. — Моя совесть чиста.
— Вы совершаете ошибку, — зловещим голосом возразил Михайлов.
На сей раз он отпустил меня с миром, но вскоре вызвал опять.
— Товарищ Форман, где вы были семнадцатого июля прошлого года?
— Неужели я помню?
— Подобный день не так-то легко забыть!
Все это мне не понравилось. Я покопался в памяти, пытаясь сообразить, что за камень он прятал за пазухой.
— Но меня даже не было в Праге! В июле я был в Брюсселе!
— Правильно.
— Не помню. Это было полгода назад.
Он посмотрел на листок бумаги, лежавший на столе.
— А имя Элла Фицджеральд вам ничего не говорит?
Оказалось, что у Михайлова были записаны даты всех моих посещений американского павильона. Судя по всему, у директора были поминутные сведения о моем пребывании в Брюсселе, и все, что я там делал, было политически неблагонадежным. Мои поступки превращали меня в прихвостня империалистов. За мной внимательно следили в Бельгии, а я ни о чем не догадывался.
Я был конченым человеком, и не имело никакого смысла как-то выкручиваться, но теперь, когда рухнула вся моя жизнь, мне было уже наплевать.
— Можете выгнать меня, но я этого заявления не напишу — таков был мой окончательный ответ директору.
— Это неразумно, — сказал Михайлов.
Спустя несколько дней товарищ Покорный, кадровик театра, уволил меня.
— Вы, товарищ, политически неблагонадежны, — сказал он при этом.
Вскоре после меня уволили и двух последних авторов шоу, то есть изгнали всех создателей второго «Волшебного фонаря». Потом я узнал, что весь сценарий был переписан, чтобы придать шоу идеологическую чистоту. Я был уверен, что его безнадежно испортили. Впрочем, я ошибся. «Великая чистка» не оставила почти никаких следов. Только тот, кто знал наизусть весь сценарий, мог заметить, что изменена та или иная строчка, выкинут кусочек эпизода, заменена картинка. Явно изменился только коллектив создателей. Теперь перечень авторов шоу возглавлял Борис Михайлов, и я наконец понял суть происшедшего: он выгнал нас всех, чтобы вместе со своими политическими дружками наложить лапу на наши гонорары. Шоу шло в Праге многие годы и принесло «авторам» немало денег. Этот тип не стеснялся даже называть заместителя премьер-министра Чехословакии невольным вдохновителем своего замысла.
Когда прошел первый шок, я почти что восхищался Михайловым. В любом случае делать нам было нечего. Просто в условиях коммунизма в шоу-бизнесе произошли неизбежные изменения.