26. Дела служебные и личные

26. Дела служебные и личные

Постепенно жизнь становилась сносной, и я вот-вот мог довольно органично вписаться во все прелести этой удивительной по нелепости системы. С переходом на работу архитектором при горисполкоме, я больше не числился закрепленным за угольной промышленностью, и моему возвращению домой вроде бы ничто не препятствовало. Но совершенно неожиданно меня пригласил к себе прокурор города. Его назначили сюда совсем недавно. Здешнего прокурора тихо перевели в другой район. Поговаривали, что за взятки и неумеренный произвол. Новый прокурор, Григорий Иванович, был моим ровесником, и попал сюда почти сразу после института. Он приветливо поздоровался и спросил: — Как вам работается в этой упряжке?.. Сами впряглись или заставили?.. — Затем доброжелательно признался: — Я сам еще не освоился со своей прокурорской должностью. На шахтах руководство нарушает все, что только можно нарушить. А спецкомендатура осуществляет надзор за ссыльными так, как будто они сданы им в бессрочное рабство...

Беседа принимала дружеский характер, и я подумал, что он пригласил меня, чтобы поближе познакомиться. Но вот он достал из ящика стола лист бумаги и протянул мне.

Это было заявление Пятигорца о незаконных, как он считал, действиях местного исполкома и моем самовольном уходе с предприятия, относящегося к угольной промышленности, что по действующему Положению должно рассматриваться как дезертирство...

— И что же вы собираетесь со мной сделать? — спросил я.

— Никакого нарушения в ваших действиях я не усматриваю. Больше того, в интересах города, считаю действия исполкома вполне оправданными. Во всех вопросах, касающихся наведения порядка в строительстве, можете рассчитывать на мою помощь. Будем работать в контакте: вы — не допускать нарушений в строительстве, я — нарушений законов и прав шахтеров. Думается, здесь это будет совсем не простым делом...

Я не понял, что он имел в виду. Но скоро убедился в реальности его предположений. Не прошло и года, как он был убит. Но об этом потом.

Строительство, которое вел Пятигорец, входило в сферу моего контроля. Я позвонил ему и попросил проехать со мной по его объектам.

Утром легкие сани уже ждали меня у дома, небольшой морозец слегка пощипывал лицо. Санный транспорт в эту пору был самым подходящим. Несколько минут хорошей рыси, и возница остановил лошадь перед конторой. Знакомая приемная. Здороваюсь с Раечкой. Она почему-то встала при моем появлении. Спрашиваю, у себя ли начальник?

— Он ждет вас.

И вот я снова в кабинете Пятигорца, где совсем недавно со мной обращались довольно бесцеремонно. Теперь мы поменялись ролями. Пятигорец вышел мне навстречу. Я предъявил свои полномочия, отпечатанные на бланке. Он сказал, что уже все знает и сожалеет, что все так «негарно» получилось, не сумел разобраться в человеке.

— Так мне дурню и надо, — резюмировал он.

Мне было неловко слышать это от человека значительно старше меня. И я сказал:

— Не будем поминать старое. Хотелось бы, чтобы у нас были деловые, дружеские отношения. Вы опытнее меня, и я рассчитываю на вашу помощь в работе. Ведь дело у нас общее. И ваша, и моя задача: дать людям хорошие дома. Так давайте решать эту задачу вместе.

Мы скрепили наш союз крепким рукопожатием и отправились на объекты.

Перед визитом к Пятигорцу я внимательно изучил всю документацию. Это помогло мне заметить на месте несколько отступлений от проекта.

Григорий Филимонович тут же давал указания об исправлении. На одном из строящихся домов я обратил внимание на беспокойное поведение прораба, когда его спросили, как выполнена конструкция перекрытия. Попросил вскрыть небольшой участок, и, действительно, обнаружилось отсутствие рулонной изоляции. Это было серьезное нарушение. Оно привело бы к постоянной сырости в помещениях. Выяснилось, что несколько десятков рулонов дефицитного пергамина, предназначенного для устройства изоляции, просто-напросто украли. Прораба отстранили от работы. После этого случая меня стали побаиваться бракоделы и жулики.

В тот день мы объехали с десяток строящихся объектов, а потом отправились на мебельный комбинат. Где изготавливались оконные и дверные блоки. Комбинат находился у края начинающейся тайги. Начальник комбината, Манаенко, худощавый, совершенно седой, хотя далеко не старый человек, провел нас по цехам. Мы увидели, как изготавливается мебель по специальным заказам. Я был поражен художественной фантазией, тонкостью вкуса и безукоризненным исполнением. Обращал на себя внимание необычный вид поверхности. Позже, в кабинете начальника я увидел множество наград, дипломов и грамот, присужденных комбинату. Как оказалось, его мебель украшает некоторые помещения Московского Кремля и других правительственных зданий.

Манаенко был основателем комбината, его главным художником и конструктором. Собственноручно разрабатывал эскизы оригинальной мебели и технологию изготовления, сам подбирал сорта и разновидности древесины, составлял цветовые сочетания. Потомственный краснодеревщик, он был душой производства, обладал тонким вкусом, чувствовал малейшие оттенки свойств древесины и умел использовать их с наибольшим эффектом. Здесь, в этой глуши он, как и многие, оказался в результате репрессий тридцатых годов. После осмотра производства нас пригласили обедать. Мы прошли в небольшое помещение, отделенное легкой перегородкой от общего зала рабочей столовой. Обед из трех блюд со свежими овощами в этом неплодородном крае показался почти царским. Я удивился еще больше, увидев, что рабочие в общем зале получали такой же обед. Оказалось, что при комбинате есть подсобное хозяйство, и жители этого маленького поселка не знали перебоев ни с мясом, ни с овощами. Не входил в общее меню столовой только напиток в глиняном кувшине, на вкус напоминавший брагу. Особенным успехом он пользовался у нашего возницы.

В приятной беседе с хозяином время незаметно подошло к вечеру. Надо было возвращаться домой. Вставая из-за стола, я почувствовал неуверенность в ногах, хотя выпил совсем немного. Напиток оказался довольно хмельным. На улице пуржило. Мы сели в сани, подтянули плед, чтобы ветер со снегом не так бил в лицо. Возница подстегнул лошадь, и она помчалась галопом. Снег слепил глаза, и впереди ничего не было видно. Мы с Григорием Филимоновичем укрылись с головой. Он начал дремать, бормоча что-то непонятное. Пришлось держать его, чтобы не выпал из саней на поворотах.

Только я подумал об искусстве нашего возницы, как на очередном повороте сани опрокинулись, и мы полетели кувырком в овраг. Я ушел в сугроб головой. Когда выбрался на поверхность, ни Пятигорца, ни возницы поблизости не было видно. Только приглядевшись, увидел метрах в пяти торчащие из сугроба ноги. По щеголеватым унтам узнал Пятигорца. Сначала испугался, думал он сильно ушибся, но разгреб снег и был немало удивлен, Григорий Филимонович продолжал спать, сладко посапывая, как будто ничего не произошло. Пришлось его основательно потормошить, прежде чем он окончательно проснулся. Мы вместе откопали возницу. Он совсем не держался на ногах. С трудом доволокли его до саней. Дальше за возницу был сам Пятигорец. Эта поездка окончательно примирила и даже сдружила нас. Каждый раз при воспоминании о совместном «полете» мы не могли удержаться от смеха.

Индивидуальное строительство на территории города доставляло мне немало хлопот. Строить разрешалось только по типовым проектам, с соблюдением проектных размеров и технических условий. Большинство застройщиков слабо разбиралось в проектной документации. У каждого возникала масса вопросов, требовалась постоянная помощь, и это отнимало уйму времени. Строительные участки находились в разных концах, и добираться до них из-за бездорожья можно было только верхом. И потому почти ежедневно с утра я шел на конный двор, где уже оседланной дожидалась меня Кланька.

Как правило, в строительстве дома участвовали и взрослые, и дети. На каждом участке на треноге висел чайник, к которому время от времени прикладывалась вся семья. По наивности я думал, что в чайнике вода или квас, но оказалось — самогон. Каждая семья старалась угостить меня стаканчиком самогона, хотя многие уже знали, что я почти не пью. И все же однажды я не устоял.

Дождливый день подходил к концу, когда я добрался до отдаленного участка. Чтобы согреться, согласился выпить полстакана самогона. Когда хотел сесть в седло и ехать домой, обычно смирная Кланька взбрыкнула, и я полетел в грязь. Она не стала дожидаться, пока я приведу себя в порядок, и отправилась восвояси.

На мои просьбы остановиться, принципиальная Кланька не реагировала, дождь продолжал лить. На сапоги налипло столько глины, что я уже не в состоянии был догнать лошадь, выбился из сил и отстал.

Только под утро, весь вымокший и перемазанный глиной, едва волоча ноги, добрался я до дома. На мое счастье, в этот ранний час никто не увидел, в каком виде возвращался домой архитектор города... Кланька, преподав мне урок нравственности, сама вполне благополучно вернулась в конюшню.

На строительстве Парка культуры заканчивалось сооружение танцевальной веранды. В один из выходных решили провести общий воскресник. Со всех шахт и учреждений прибыло много людей. Часть из них на грузовиках отправили в тайгу за саженцами, остальные копали ямки. Место для каждого деревца было заранее обозначено колышком, согласно проекту.

В этот день посадили тысячу двести деревьев разных пород. Почти все они, вопреки прогнозам скептиков, прижились. В этом была заслуга нашего агронома Василия Ивановича, исключительно трудолюбивого человека, влюбленного в свою профессию. Он ухаживал за каждым деревцем, как за ребенком. Его, жителя Западной Украины, сослали сюда после присоединения в 1940 году. Василий Иванович был замечательным специалистом, умел без лабораторного анализа на вкус безошибочно определять состав почвы. Степень его квалификации характеризует следующий случай.

Нам, работникам исполкома, выделили участки земли под картофель (в ту пору стоимость ведра картошки на рынке равнялась примерно моей трехдневной зарплате. Я жил один, питался в столовой, временем свободным практически не располагал, а потому хотел отказаться от выделенного участка. Но Василий Иванович уговорил меня и вызвался даже помочь вырастить хороший урожай. Вдвоем мы быстро вспахали нашу небольшую полоску. Василий Иванович приготовил состав удобрения, а потом, в процессе созревания картофеля, изменял его при подкормке.

Когда ботва зазеленела, моя полоска стала отличаться от соседних своей... хилостью. На других ботва пышно разрослась. Сотрудники стали надо мной слегка подтрунивать. Я пожалел, что ввязался в это дело.

Наступила осень. Пришла пора собирать урожай. Мы вооружились лопатами. Я захватил мешок, а Василий Иванович ведро и какой-то сверток. Узнав, что это мешки, я засмеялся и сказал, что нам и одного моего мешка будет много. Таким мизерным представлялся мне наш урожай.

На соседних полосках шла оживленная работа, но итог был более чем скромным. На могучих стеблях, вытащенных из земли, виднелось по несколько мелких картофелин, а кое-где вовсе было пусто. Наш приход вызвал оживление. Всем хотелось узнать, каким же будет урожай у нас, если у них такой хилый... Выкопать первый куст Василий Иванович предоставил мне. Я погрузил лопату в мягкий грунт и выворотил большой ком земли, скрепленный разветвленным корневищем. Он весь оказался усыпанным крупными картофелинами. Все ахнули. С нашей полоски мы собрали примерно втрое больше картофеля по сравнению с другими. Такой урожай для здешних мест был невиданным.

Кроме своих должностных обязанностей, мне приходилось заниматься проектированием. Городу нужны были стадион, бассейн и многие другие общественные сооружения. Рассчитывать на областные проектные организации было бесполезно.

Следующим на очереди был стадион. Я с увлечением взялся за эту не простую, но интересную работу, хотя на проектирование оставались только вечерние и ночные часы. Работа над проектом заняла более трех месяцев. Построен стадион был уже после моего отъезда.

Также по моему проекту был сооружен обелиск погибшим шахтерам, вместо изрядно поржавевшего железного памятника.

Часто ко мне обращались руководители различных организаций с просьбой помочь в проектировании пристроек, реконструкций и даже новых производственных объектов.

Однажды, по просьбе начальника строительства Губахинского химического комбината пришлось потратить почти месяц на разбивку в тайге участков под строительство нового рабочего поселка.

На одной из шахт я познакомился с Виктором Ивановичем Злыдневым. Мое внимание привлек контраст между его интеллигентным лицом и большими, грубыми руками с опухшими, изуродованными пальцами. По ним словно били молотком или защемляли дверью. Пальцы плохо двигались, и ему стоило большого труда свернуть цигарку и зажечь спичку. Смотреть на его изуродованные руки было неприятно. Лицо его, наоборот, было красивым. В серых глазах светился ум. Виктор Иванович, коренной петербуржец, был инженером-электриком по образованию. Здесь, как и многие другие, находился на положении ссыльного. На мой вопрос, что у него с пальцами, сказал, что отморозил. Я заметил, что эта тема для него неприятна, и не стал больше расспрашивать. Мы подружились. Он оказался очень порядочным человеком и верным другом. Я договорился с Пятигорцем и, с согласия начальника шахты, где Виктор Иванович работал простым крепильщиком, он был переведен в стройконтору на должность мастера, а месяцев через пять-шесть стал начальником участка. Пятигорцу он также пришелся по душе.