53. Заполярная ностальгия

53. Заполярная ностальгия

Годы заключения, проведенные в норильских лагерях, остались в прошлом. Но и теперь во сне, правда значительно реже, чем в первые годы после освобождения, я снова оказываюсь в Норильске. Прямо какая-то заполярная ностальгия. И не только во сне. Хотелось взглянуть на Норильск теперь...

И вот желание исполнилось — я снова в Норильске! Прибыл сюда не в трюме баржи, как заключенный, 41 год назад, а свободным гражданином. Прилетел на презентацию своей книги по приглашению Норильского горно-металлургического комбината. Руководители московского представительства комбината Поле-щук Владимир Иванович и Механик Владимир Петрович не только помогли выкупить часть тиража у казанского издательства «ЭЛКО», о чем я уже упоминал, но и субсидировали мое посещение Норильска (выходит, я не зря трудился за лагерную пайку в угольной шахте).

Сам город и в ту пору был красив, ведь создавали его талантливые, в основном опальные, люди. Недаром Норильск считается некоронованной столицей Заполярья. Нынче город разросся вширь и ввысь. Несмотря на обилие автомашин, водители пропускают пешеходов, переходящих проезжую часть. Достаточно поднять руку, и любой автомобиль, частный или служебный, доставит вас в любую часть города. Тариф единый, независимо от расстояния.

Поражает обилие товаров, хотя снабжение в течение более полугола только по воздуху. Множество магазинов с красиво оформленными витринами, торговые палатки, ларьки. Большинство торгуют круглосуточно (зимой дня не бывает). Цены, правда, раза в полтора выше московских. На прилавках разноцветье овощей и фруктов: ананасы, бананы, виноград, яблоки (и это в декабре, при морозе под сорок градусов!). Вспомнилось, как еще в начале пятидесятых годов мне довелось наблюдать, как домашний, совсем не голодный кот с жадностью грыз случайно оброненную сырую картофелину, придерживая ее обеими лапами и урча от удовольствия. Заодно уж и о норильских собаках: они здесь добрее московских. Люди, кстати, тоже. И те, и другие смотрят на тебя приветливо и очень дружелюбно. Много поразительно умных детских глаз. (Все остальное закрыто мехом, шарфами, башлыками.) В городе спокойно. Даже в ночные часы можно, не рискуя, отправиться в любую часть города. В телохранителях здесь пока не нуждаются: бандиты и грабители, видимо, предпочитают более мягкий климат...

В мое время уголовники здесь пользовались привилегиями как «социально близкие». Им выдавали пропуска на бесконвойное хождение, и они свободно разгуливали по городу, воровали, грабили, убивали. У них были покровители в спецкомендатуре и среди гулаговского начальства, с которыми они делились добычей. Иногда и спецкомендатура не брезговала грабежом: вспомним ранее описанный случай, когда оперативник, сам подрабатывавший грабежом, перепутал паспорта: свой отдал ограбленной им женщине, а ее оставил себе... В ту пору дня не проходило без ограбления или убийства...

Все это ушло, как только Норильск перестал быть одним из главных «островов» архипелага ГУЛАГ. Да и сама гулаговская система в конце пятидесятых уже дышала на ладан: ликвидировались зоны, уголовников увозили «на материк» или выпускали по амнистии (вспомним «Холодное лето 53-го»). Большая часть их разъехалась по городам с более благоприятным климатом. В результате Норильск как бы очистился от шлака. Теперь его население составляли адаптировавшиеся здесь бывшие политзаключенные, оставленные на поселение после отбытия срока, и те, кто рискнул приехать сюда добровольно, сумел найти себя и работу по душе.

Исключительно теплую и даже незаслуженно почетную, по I моему мнению, встречу оказали мне норильчане, среди которых прежде всего хочется назвать журналиста и замечательного поэта — Валерия Кравца, сотрудников Норильского радио и телевидения Юрия Гладыша, Татьяну Пислегину, Юрия Новоженова, Сергея Варламова и многих других. Огромная признательность и всем сотрудникам Музея истории освоения и развития норильского промышленного района, особенно заместителю директора музея Валентине Вачаевой и заведующей отделом Светлане Эбеджанс: это они взяли на себя значительную часть забот по организации встреч с общественностью, студентами, школьниками.

К сожалению, мои надежды встретить кого-либо из прежних друзей и знакомых не сбылись. Слишком много лет прошло. Одни сразу же уехали после реабилитации, другие ушли из жизни...

Не обошли своим вниманием меня и средства массовой информации: печать, радио, телевидение. В связи с обширной программой встреч и посещений даже за пределами города, например, в Талнахе и Оганере, журналисты находили меня и в вечерние часы в гостинице. В результате одного из таких вечерних интервью появился в газете «Заполярная правда» очерк Т. Пислегиной «Рецепт молодости шпиона, которому изменила Родина». Вот некоторые выдержки из него:

«Он стоял на видном месте, отвечая под прицелом видеокамеры на вопросы. Когда коллеги отсняли сюжет, я подошла ближе и увидела, что Борис Владимирович Витман из тех людей, чью аристократическую породу видать с ходу. Волнистые волосы, стройная, сухощавая фигура — мужчина вне возраста. На мою фразу: “Норильское радио, когда будем вас брать для записи на диктофон?..”, — Борис Владимирович сказал с улыбкой: “Значит, вы на разведку к бывшему разведчику”...

С мгновенно вспыхнувшей симпатией я окрестила про себя Бориса Владимировича Витмана вечным мэном — и сразу отнесла его к редкой группе мужчин (знаю эту когорту на примере своего папы), которые с возрастом набирают очки, внешне становясь только импозантнее...

Вечером того же дня мы встретились в гостинице “Норильск” — и смогли обстоятельно потолковать. Двух диктофонних кассет не хватило...

Первой не выдержала я, хотя и моложе на сорок лет. Было уже за полночь. Витман лукаво улыбнулся, провожая меня. Выглядел он как огурчик, тогда как я была похожа на сонную муху...

Не думала не гадала, что смогу увидеть во плоти свою мечту о красивом по Чехову человеке — и при этом обнаружить само олицетворение молодости в облике мужчины, родившегося 19 июля 1920 года. Вот уж воистину: вторая молодость приходит — и уже не покидает того, кого уныние, раздражение, озлобление дома не застают».

Статьи в газетах и радиопередачи продолжались и после моего отъезда (газеты и тексты радиопередач мне присылали почтой в Москву).

Запомнилась встреча с коллективом редакции «Заполярная правда*. Один из журналистов прилично знал немецкий язык, и встреча началась с нашего диалога на немецком под одобрительные аплодисменты присутствующих. Было задано много разных вопросов, состоялся обмен мнениями по самым животрепещущим темам, из прошлого и настоящего. Для меня это была весьма полезная интеллектуальная тренировка.

На одной из встреч с общественностью даже было высказано предложение назвать одну из улиц города моим именем.

Расставание с Норильском, почти так же, как и 41 год назад, было припорошено легкой грустью, словно первой осенней полярной пургой, не успевшей еще набрать полную силу. Встреча с прошлым хотя и воскресила в памяти картины ужасной гулаговской действительности, но, видно, так уж устроена человеческая память, что все плохое забывается, а точнее, стирается острота тогдашнего восприятия, и все, что происходило в молодости, вспоминается чуть ли не в розовом свете. Может быть, поэтому убогая или исковерканная в прошлом жизнь кажется по прошествии многих лет вполне сносной, а некоторым даже радо-сгной и счастливой...

Не встретив в Норильске никого из прежних друзей, я обрел много новых. Общение с ними по возвращении в Москву продолжалось в письмах:

«22 апреля 96 г. У нас по-прежнему зима, хотя иногда пахнет весной... А весны в Норильске, если вы помните, практически не бывает... Привет вам от всех ваших норильских знакомых, мы часто вспоминаем вас добрым словом, уверены в новых встречах... Ира Серебрякова, которой я подарила вашу книгу, сказала, что если бы она не была знакома с вами лично, так не поверила бы, что ваша книга мемуарная, а не роман».

«Юрий Николаевич Новоженов из объединения «Публицистика» Гостелерадио компании «Норильск» сказал, что уже не раз перечел вашу книгу, и не перестает вами восхищаться. Гладыш Ю. Л. тоже вернулся под большим впечатлением от общения с вами в Москве».

«Очарована вашим автопортретом, который вы передали нашему музею. Вам удалось передать вашу суть. Вы — тот сплав ума и сердечности, о котором я мечтала когда-то влюбившись в образ капитана Грея из «Алых парусов». Такое счастье встречать свои мечты тогда, когда уже не чаешь встречи!..»

«Какой добрый талисман ваша книга — без нее уже не могу. Она неотъемлемый элемент моего интерьера, самый мощный сгусток добра и тепла. Вы ходячий пример того, как можно было выжить, не уронив своего достоинства, не переступив порог порока в самых немыслимых ситуациях. Вы Карнеги в реалиях коммунистического свинства»...

Я сохранил эти письма. Они прозвучали для меня чудесной мелодией, воскресившей реальное ощущение далекой молодости. В них — награда за то, что мне довелось пережить в жизни, и поддержка уверенности, что я не напрасно написал эту книгу.