Под чьей командой были «добровольческие отряды» — русской или немецкой?

Под чьей командой были «добровольческие отряды» — русской или немецкой?

Уже с ноября 1941 года, помимо появления «хиви», стали формироваться так называемые «восточные отряды», подчинявшиеся штабу «Генерал восточных частей», в ведении сначала Генерального Штаба сухопутных сил. Позже они перешли в Гл. командование сухопутных сил (ОКХ). Начальником этих частей был генерал-лейтенант Хейнц Хелмих. Это был преисполненный долга солдат старой школы, который старался исполнять свои обязанности с предельной точностью и устранять все время возникающие затруднения, не привлекая особого внимания.

С 1 января 1944 года на его место вступил генерал от кавалерии Эрнст Август Кестринг. Перед принятием должности он потребовал переименования этого штаба в «Генерал добровольческих отрядов», так как уже в 1943 году был принят этот термин. Если «хиви» были разбросаны по немецким частям, будучи своего рода помощниками, то добровольцы были сведены в роты, эскадроны или батальоны и использовались как части охранения или прямо как боевые. Части добровольцев вначале подчинялись немецким офицерам, но постепенно все больше своим собственным, русским. К концу 1942 года уже были полки, которые почти на треть состояли из бывших военнопленных. Следуя желанию своих немецких командиров, они выдавали себя за украинцев, казаков или людей других национальностей, выходцев из многонационального советского государства. Это соответствовало господствующему среди немцев мнению, что следует поддерживать и предпочитать нерусскую часть населения Советского Союза в противовес самим русским. Поэтому весьма часто случалось, что вместо «наши русские» употреблялись выражения как «украинская рота» или «казачий эскадрон». Многие немецкие командиры не могли понять, что человеческое обращение вызывает преданность и старание выполнять обязанности, и никак не могли избавиться от мысли, что хорошее отношение к пленным — это своего рода предательство. Недоверие, которое русские инстинктивно чувствовали, было причиной недоразумений. Были случаи, когда русские убивали немецких надзирателей и перебегали к партизанам. Это могло произойти, например, если по высшему приказу испытанный в боях с партизанами охранный отряд вдруг неожиданно распускался или когда любимый немецкий командир заменялся другим, менее вызывавшим приязнь. В таких случаях чины этих отрядов, придя в отчаяние, бежали в лес.

Однако я не знаю ни одного случая открытого перехода на фронте такого отряда к советской армии. Наоборот, отряды добровольцев или позже сформированных восточных батальонов были самыми верными частями в гарнизонах городов, окруженных советской армией, так как ведь они не могли сдаться.

Постепенно число «хиви» и вступивших в строй добровольцев возросло предположительно до одного миллиона. Сюда надо прибавить добровольные отряды войск СС численностью около 150.000. Общее число до начала формирования дивизий генерала Власова, в которые влились многие восточные отряды, расценивалось в один миллион. По мнению штаба Власова, это число было выше и определялось в 1,2 до 1,5 миллиона. Скрывать эти цифры было уже невозможно.

Когда в июне 1943 года Гитлеру сообщили о численности восточных войск, он вышел из себя, как мне говорили, пришел в бешенство и угрожал вернуть всех чинов добровольческих отрядов в лагеря военнопленных, потому что ему не нужны русские солдаты, а только — рабочие.

Верховному главнокомандующему стоило громадного труда объяснить, что такая мера практически привела бы к распадению Восточного фронта. Несмотря на это, Гитлер настоял на строгом запрете таких формирований в будущем, большая часть участников этих восточных частей добровольцев в конце войны не могла избежать выдачи в Советский Союз. Те счастливцы, которым удалось избежать выдачи, расселились впоследствии в трех западных зонах Германии до того, как они эмигрировали в другие страны по всему миру.

Существование сотен тысяч добровольцев, которые встали на сторону врага в его частях, нужно считать одним из феноменов в истории Второй мировой войны, почти так же, как и то, что миллионы советских солдат сдавались неприятелю. В русской истории нельзя найти другого примера такого явления. Однако вожди Третьего Рейха не поняли этого шанса, который при известных условиях мог бы привести к более скорому прекращению войны.