Иностранные отряды
Иностранные отряды
Наш отряд в Пекине, после беспорядков и осады, еще не оправился. Помещение было плохое, тогда как иностранные отлично устроились и возвели казармы и дома, похожие на дворцы. Надо сказать, что, пользуясь последними военными беспорядками, все посольства, в том числе и наше, отхватили себе по соседству знатные участки, под предлогом, дабы не повторилась стрельба с соседних крыш. И так расширились, и расстроились, что почти в каждом отведено по огромному плацу для военных учений, игры в лаун – теннис[26] и разные другие игры. Наше посольство занимает теперь более двух десятин. И это в самом центре города, где каждая сажень стоит громадных денег.
В первое же воскресенье после обедни, идем с Кениге делать визиты начальникам иностранных отрядов, а день спустя едем осматривать и самые казармы. Более всего заинтересовали меня и понравились мне американские. Показывал их сам начальник отряда, полковник Робертсон, высокий, плотный янки, с гладко бритым лицом. Он жил в отдельном доме, устроенном с полным комфортом. Казармы тянулись покоем вокруг большого открытого плаца. Входим в одну казарму. Кровати размещены, как и в наших, только много свободнее. И какие кровати! Матрацы на пружинных решетках. Такая кровать стоит мало 25 рублей. Одеяла байковые, теплые, каждому полагается по два. На каждых 4 солдат отводится один шкаф с 4 отделениями.
Вообще казармы напоминали наши столичные учебные заведения. Но что в особенности хорошо здесь – это кухня, ванны и дортуары. О такой роскоши у нас и помышлять еще нельзя. Купальня – на 6 ванн, где каждый солдат моется в известные дни. Холодной и горячей воды сколько угодно, и даже дождик есть. Для больных имеются отдельные ванны. Дортуары тоже – так просто и чисто устроены, что оставалось только пожелать таких и в наших казармах. Отсюда почтенный чичероне ведёт нас в кухню. Безмолвно отворяет двери и любезно пропускает нас вперед. И здесь я останавливаюсь, и с восхищением любуюсь. Половину обширной комнаты занимала плита, со всевозможными новейшими приспособлениями. Это целая машина. И чего тут нет? И котлы, и краны, и духовые печи, вертела и разные разности. Жаркое, супы, муссы, хлебы, хлебцы, разные булочки – все это пеклось, жарилось, варилось в разных соусниках, противнях и других сосудах. У американцев пекут один белый хлебец в 2 1/2 фун. на двух человек на день.
Несколько поваров в блузах суетились около плиты. Робертсон стоит, смотрит на меня и значительно улыбается. Он видел наши казармы и знает хорошо, что у нас ничего подобного нет, да вряд ли скоро и будет. И припомнились мне наши ротные кухни в Мукдене, Гирине и других городах Маньчжурии, в коих вмазаны в очаге два котла. В одном варятся щи, в другом мать наша – гречневая каша, – да вот и все. А тут чего-чего только нет! Я прошу Робертсона прислать мне их меню, т. е. расписание солдатской пищи на неделю. Он любезно обещает.
Из кухни идем в общую солдатскую столовую. В большом зале сидело несколько человек, они пили пиво, курили и весело разговаривали. Здесь был их ресторан. Каждый солдат за ничтожную плату мог получить, что ему угодно, ежели бы захотел. Из столовой идем в склад, где хранилась провизия и разные запасы. Боже, какие здесь возвышались горы консервов! Тут была всякая всячина: мясо, ветчина, баранина, свинина, сухие овощи, фрукты, рыба, варенья, мармелад, чай, кофе, сахар и т. п. Одним словом, здесь всюду виднелся избыток во всем.
Солдаты одеты отлично. Синие накидушки их из тонкого прочного сукна. Сапоги, оружие, головной убор – всё хорошо. Сами солдаты народ здоровый, молодой, краснощекий. Видно, что их хорошо содержат и лишней работой не обременяют.
Перед тем чтобы поблагодарить моего милого и любезного американца за внимание, я прошу позволения снять с него фотографию, на что Робертсон с удовольствием соглашается и становит поблизости своего сержанта, который с нами ходил. В это время подходит к нам знакомый мне американский агент в Пекине, мистер Ривс. Кениге со всех их снимает группу. К сожалению, фотография вышла неудачна. В тот же день я получаю от Робертсона меню их солдатской пищи. Расписание было напечатано на машинке, со всеми подробностями, очень шикарно, на тонкой почтовой бумаге. Листы были скреплены бронзовыми кнопочками.
Часов 10 утра. Я с Кениге выходим из ворот нашего посольства. Поблизости, на красивом, широком каменном мосту, на Посольской улице, целый день стоят мальчишки-извозчики, со своими рикшами. Вот они увидали нас и тучей «в обгонки» бросаются навстречу. Впереди всех летит, с растрёпанной косичкой, мой знакомый китайчонок, черноватый, лет 16, очень красивый. Будь это девочка, в нее можно бы влюбиться. В нем не было ничего неприятного китайского. Лицо совершенно правильное, тонкое, глаза нисколько не наискось. Зубы белые, что жемчуг. Ко всему этому мальчик был отлично сложён. Я сажусь в его рикшу, Кениге в другую, и мы едем вдоль канала, по асфальтовой мостовой, мимо запретного города, в английский охранный отряд. Там полковник Бауэр, высокий лысый старик, уже ожидал нас. Он накануне известил письмом, что будет дома.
Как и Робертсон, Бауэр сам ведет нас показывать свои владения. У англичан тоже все устроено солидно. В особенности обращено внимание на стены. Все они закончены. Банкеты, траверзы – все выведено как по линейке. Бойницы же с наружной стороны замаскированы. Они выходят на Императорский дворец, и жителям не особенно было бы приятно постоянно видеть жерла неприятельских орудий, как бы грозящих их Сыну Неба.
Входим в гимнастический зал. Команда солдат, в одних фуфайках, прыгала через кобылу. Все отлично исполнили этот номер. Только один толстяк, блондин, грузно свалился на руки здоровенного унтер-офицера, который принимал всех упражняющихся в свои объятия. Затем выходим на плац. Здесь другая команда делала ручную гимнастику и приседания. Солдаты тоже все упитанные, краснощекие. Видно, что ростбифа для них, как и у американцев, тоже не жалеют. Бауэр с отменным удовольствием старается показать нам все, до мельчайших подробностей. Куда-куда только не заводил он нас! Вот входим к заведующему хозяйством. Это старик-сипай, седой, бородатый. По словам Бауэра, он служит уже лет тридцать. Старик был так симпатичен и так интересен, что я попросил позволения снять с него фотографию. Затем осматриваем читальный зал, библиотеку. Общего обеденного зала, как у американцев, у англичан здесь нет. А есть небольшие, при каждой казарме отдельно. Как ни хорошо у англичан, но всё нет того комфорта, что у американцев. Меню обеда и ужина мне и здесь посчастливилось достать. В их провиантском складе я нашел целые горы жестянок с мармеладом и разными другими сладостями. Англичане большие сладкоежки.
На 3 день идем к немцам. Начальник отряда, граф Монжела, сравнительно еще молодой человек, большой хлебосол. Он первый угостил меня прекрасным обедом. Ходит в серой куртке, с отложным воротником, фуражка с белым околышем. По тону голоса, по манере говорить, видно, что граф знает цену себе и своему отряду. Самоуверенность и как бы сознание превосходства проглядывали у него на каждом шагу. Он ведет нас к казармам, где поручает другому офицеру. Сам же раскланивается, говорит какое-то извинение и с тетрадкой под мышкой твердой походкой куда-то удаляется. Еще издали, глядя на часового у ворот, как он отхватывает на караул, застывает в своей вытянутой позе, как он повернул к вам голову и пожирает глазами, можно сразу сказать, что перед вами немец. Вот проходит мимо взвод их солдат. Слышится команда «Achtung!»[27]. Головы, точно у манекенов, с поразительной точностью поворачиваются в нашу сторону, ноги начинают яростно отбивать шаг, и вся эта команда, как один человек, в своих серых куртках и фуражках скрывается за углом дома.
Немецкие казармы значительно уступают в комфорте английским и американским. В кухне стоял такой пар от горячей воды, что мы с Кениге долго не могли разобрать, где находимся. Здесь не было той роскоши, которую мы видели у просвещенных мореплавателей, но всё просто и практично. На столах всюду лежали «Kartoffeln und Kartoffeln»[28]. В большом котле варилась лапша из гороховой муки. На стене вижу расписание кушаний на неделю. Прошу спутника-офицера, нельзя ли мне списать его. Тот без дальних разговоров срывает и отдает мне. Затем идем в самые казармы. Помещение для нижних чинов просторное, много воздуха и света. Кровати такие же, как и у наших солдат, матрацы набиты соломой. Казармы расположены и сгруппированы так, что по одному удару палки барабанщика весь отряд может собраться как один человек.
Немцы тоже еще не совсем устроились. Плац для ученья у них не готов. Я неоднократно видел, как они водят своих людей на городские стены – делать там учение.
В следующие дни осмотрели мы итальянцев, японцев, французов и австрийцев. Все казармы отличные, и трудно отдать предпочтение тем или другим. У итальянцев гарнизон – моряки. Поэтому койки у них устроены, как на корабле – подвесные. Днем все поднято и убрано. Это очень чисто и не дает заводиться грязи. Итальянцы пьют много вина. Его дают людям в день по нескольку раз. Я спускался в подвал. Там хранится с полсотни бочек красного вина. Вино превкусное.
У японцев казармы большие, двухэтажные. Вот я вхожу на их обширный плац. Еще издали слышны какие-то отчаянные, резкие крики – то японцы учатся фехтованию, их любимое занятие. Во время упражнений они отчаянно кричат, визжат и тем самым всячески подбадривают себя. Презабавно смотреть, как японцы фехтуются. На кухне нашли мы порядочную грязь. Под ногами валялись обрезки овощей и разные разности. Пища хорошая. Мне дали попробовать нечто вроде наших пышек с вареньем. Очень вкусные. Японцы любят рыбу, рис и зелень. Солдаты маленького роста, коротко остриженные, бороды не носят, поэтому издали напоминают кадет.
Лучше всех казармы у французов. Начальник отряда, полковник Колине, маленький, худенький, черненький, чрезвычайно подвижной, вечно с сигарою в руке, рассыпался в любезностях, когда мы пришли. Часть войск была уже выстроена на обширном дворе и ожидала нашего прибытия. Люди – молодец к молодцу. Одеты прекрасно. Сам Колине вместе с прочими офицерами ведут нас показывать помещение – библиотеку, читальный зал, помещение для фельдфебелей и сержантов. Это всё одна прелесть. В общую столовую приходим как раз во время обеда. Еще издали слышны веселые разговоры. Завидев начальство, люди быстро встают. Лица здоровые, довольные. Еда обильная, аппетитная. Меню обеда так интересно, что не лишнее обратить на него особое внимание.
Казармы австрийцев походят на французские и итальянские. Замечательно, что наши офицеры здесь, в Пекине, дружат больше всего с австрийцами. Я испытал это на себе. Каждый раз, когда я попадал к ним, они готовы были запоить меня шампанским.
Раз как-то Дубельт пригласил всех начальников отрядов на обед, после которого мы вышли в сад, где японец-фотограф и снял нас группой.
По свидетельству монаха Иакинфа, прожившего в Пекине 30 лет и изучившего его во всех подробностях, Пекин почитается одним из древнейших городов Китая. Иакинф говорит в своем интересном описании Пекина, что город этот не сохранил свидетельства о своем основании. Потомок же Государя Хуан-ди, получивший сию страну в удел в 1121 году до Рождества Христова, первый имел резиденцию на месте нынешнего Пекина, который в то время назывался «Цзи». Таким образом, из этого свидетельства следует, что Пекин превосходит древностью не только все китайские города, но чуть ли не все существующие на земном шаре.
Часов 10 утра. День солнечный. Погода превосходная. Довольно свежо. Надеваю летнее пальто, вооружаюсь биноклем и направляюсь взглянуть хорошенько на городскую стену. Переводчика со мною нет, – иду один. Миную американское посольство, наш Русско-Китайский банк, – и подхожу к стене. Она еще издали поражает своею величиной. Это не те стены, что я видел в Мукдене или Гирине. Нет. Эта чуть не вдвое выше. Снизу она 9 саженей ширины, и затем, постепенно суживаясь, наверху имеет 7 саженей. Рассказывали мне товарищи-офицеры здешнего охранного отряда, что находятся смельчаки-искусники, китайцы, которые по выступам кирпичей влезают на стены. Я долго этому не верил, так как выступы эти всего в палец ширины, но однажды какой-то китаец бросается мне показывать свое искусство и быстро, точно кошка, лезет по стене. Я поскорей остановил его. Было бы очень неприятно, ежели бы он, не добравшись до вершины, грохнулся о землю.
Вот взбираюсь на стену по отлогому, ровному подъему. Вид прелестный. Ширина стены непомерная, вышина саженей шесть. Иду и восторгаюсь. Прогуляться по Пекинским стенам куда как приятно! Видно далеко. Внизу что муравейник. Китайцы так и шныряют во все стороны. Все посольства отсюда, как на ладони. Вон наше, за ним англичане. Вправо итальянцы, японцы, а еще правее немцы. Влево американцы. Следов разрушения после войны осталось еще порядочно. Иду по стене дальше. Вдруг она расширяется, пожалуй, саженей 15 будет. Тут возможно делать ученье солдатам. И это где же, – на стене! А вот здесь лежат груды кирпича, вывороченного из стены. Это, очевидно, остатки баррикад, которые строили обе воюющие стороны во время беспорядков.
Иду все дальше и дальше. Натыкаюсь на китайскую караулку. Солдаты забрались в будку, – их и не видно. Вместо дверки спущено какое-то одеяло. Доносятся голоса и смех. Далеко на горизонте виднеются сады, деревья, башни, арки, крыши. Город раскинулся далеко во все стороны. А вон, как раз против меня, в полуверсте, виднеется за красной кирпичной стеной Императорский дворец. Беру бинокль и смотрю. На роскошном просторном плацу, вымощенном белым камнем, проделывает ученье китайская пехота. Ясно вижу, как шеренга солдат, человек десять, бежит, отбивая ногу. Два японца подпрыгивают сзади и бьют такт в ладоши. Бинокль у меня чудный. Я заплатил за него в Петербурге 107 рублей, и теперь очень им доволен.
Пока так рассматриваю, – вдруг вижу: позади меня, точно из земли вырастают, из-за груды кирпича, два китайских солдата. Вернее всего, что они и не имели против меня никакого злого умысла, но мне представилось: «А что, ежели их тут за развалинами много, и они вздумают на меня напасть? Я один и даже револьвера не захватил». Прячу поскорей бинокль в футляр и благополучно пробираюсь восвояси.
В тот же день, после завтрака, подговариваю компанию наших офицеров проехаться по стене к тому месту, где была древняя обсерватория. Нанимаем пять рикш. Стены так широки, что мы свободно едем все рядом, да и то еще места остается очень много.
Подъезжаем к высокой башне, с амбразурами. Она стоит как раз на завороте стены. Входим в нее. Середину поддерживают деревянные колонны-бревна, огромной толщины. Амбразуры, или, скорей, окошечки, идут в несколько этажей. Переводчик объяснил мне, что в старину из этих окон стреляли лучники, т. е. стрелки из луков, осыпая наступающего неприятеля стрелами. Походили мы тут по стене и едем дальше.
Подъезжаем к развалинам обсерватории. Место, где она помещалась, напоминает теперь отчасти низенький амфитеатр-ложу. Стены были сложены из массивных тесаных глыб белого камня. Снаружи на них были высечены различные изображения, в виде рыб, животных, цветов и т. п. Кениге немедленно приступает снимать с них фотографии. Скрепы толстые железные. По всему видно, что, не разрушай немцы этой обсерватории, она простояла бы еще сотни лет, до того все прочно было сделано[29]. Отсюда со стены близехонько виднелся экзаменационный университетский двор, а с ним и тысячи каморок, в которых несчастные студенты запираются на время экзаменов, как узники. Ближе виднелись садики, огороды, маленькие кумиренки. Возвращаемся обратно. Мальчишки быстро катят нас в своих рикшах по кирпичной мостовой. Я смотрю по сторонам и невольно соображаю, каких колоссальных трудов и расходов стоит эта удивительная стена. Ведь она тянется вокруг города чуть не на 40 верст, – и куда выше и шире Великой стены. Право, стоит приехать в Пекин, чтобы только подивиться на одно это чудо!
Данный текст является ознакомительным фрагментом.