ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

В ожидании на Кибитц Вег номер 9

Уже летом 1943 года генерал Власов мог поселиться в достойном его помещении в Берлине-Далеме. Штрикфельдту удалось добиться предоставления Власову пустовавшей виллы на Кибитц Вег № 9. Эта вилла соответствовала дому чиновника. Узкий палисадник отделял ее от улицы, а с задней стороны имелся участок размером в тысячу квадратных метров. В первом этаже было две комнаты, одну из которых с видом на сад превратили в рабочий кабинет генерала, а вторую, выходившую на улицу, скромно меблировали как гостиную и столовую. На втором этаже были три спальни для генерала Власова, его заместителя генерала Малышкина и для адъютантов обоих генералов. Погреб был отделан. В нем была кухня и помещения для денщиков генералов, повара и трех студентов-рижан, о которых я скажу позже.

Все мы получали продовольственные карточки и пропитание из полевой кухни в Дабендорфе. Организованная служба курьеров доставляла продовольствие, которое приготовлялось поваром на Кибитц Вег. Генералы получали месячное жалование по военной табели — по 70 рейхсмарок, а остальные офицеры — по 30 марок. Жизненные условия были, конечно, скромными, но ценились из-за относительной свободы и, особенно, полной взаимного доверия атмосферы, царившей в доме. Любовь офицеров и солдат к Власову находила полное выражение и в этой небольшой вилле. Каждый добросовестно исполнял свои обязанности.

Обширное поступление почты требовало организации личной канцелярии и собственного почтового номера. Первым начальником канцелярии был майор Михаил Алексеевич Калугин, который присоединился к Власову из состава Боевого Союза русских националистов из Бреславля. В 1943 году его заменил как шеф личной канцелярии генерала полковник Константин Григорьевич Кромиади, Калугин же стал комендантом Главной Квартиры.

После войны Калугин переехал в Англию, женился там на англичанке, которая после его смерти эмигрировала в Соединенные Штаты.

В середине 1943 года из Риги прибыл Димитрий Александрович Левицкий, который стал первым сотрудником канцелярии, а моя хорошая знакомая госпожа Антонина Фрейберг была первой машинисткой. Мы в свое время учились с ней в одной гимназии. На обязанности г-жи Фрейберг, в первую очередь, лежала регистрация ежедневно поступавших заявлений о добровольном поступлении во Власовскую армию. Они приходили от военнопленных и от так называемых остарбейтеров. После того, как был создан КОНР, число таких заявлений доходило до 3000 в день.

После преодоления многочисленных бюрократических трудностей соответствующие немецкие учреждения, наконец, одобрили официальный бланк «Канцелярия генерал-лейтенанта А. А. Власова». Факт, что пленный советский генерал мог иметь бланки с упоминанием его имени и названием канцелярии, был для многих немцев необычен и непонятен. Тогда, конечно, нельзя было толковать, что это была одна из мер, знаменовавших начало большого начинания.

Дневной распорядок был неравномерен. Утром генерал Власов чаще всего гулял по саду. Потом слушал доклады и сидел перед военными картами. Ежедневная сводка Ставки сразу же переводилась на русский язык. Кроме того, слушались иностранные, бывшие под строжайшим запретом, передачи. В общем, обычный порядок дня усложнялся обильными возлияниями в любое время, но особенно по вечерам при игре в преферанс, одной из самых популярных карточных игр в России, похожей на бридж. Когда я не хотел пить, Власов каждый раз говорил: «Как ты больше не хочешь! Ты обязан пить за наше дело…»

Атмосфера в доме была своего рода смесью конспирации, домашнего уюта и ожидания. Власов все время ожидал, что что-то должно произойти. Но ничего не происходило.

С Власовым можно было говорить довольно откровенно. Я считал откровенность единственным правильным путем. Его нужно было посвятить в нашу борьбу за его дело. Ведь она состояла в наших неутомимых усилиях добиваться правильного понимания его движения в немецких учреждениях, вербовке новых заслуживающих доверия сторонников и освоении новых опорных пунктов. И Власов должен был знать об этой борьбе. Без этого он давно признал бы себя побежденным. Одной из моих самых трудных задач как раз было удерживать его в этой позиции ожидания, сохраняя его равновесие и духовную гармонию. Мы же постоянно боролись за признание Власова и независимой РОА, в то время как Гитлер одобрял лишь видимость «наших действий», ограничивая ее только пропагандой. А ведь это было обманом и ограничивалось лишь территорией под советской властью и не было применимо ни в Германии, ни в занятых немцами областях. Мы не скрывали от Власова этого обстоятельства, а наоборот — точно информировали его о всех наших успехах и неудачах.

Все чаще Власов высказывал свои сомнения по поводу поведения немцев. «Я больше не хочу этого, верните меня в лагерь военнопленных! Все это бессмысленно. Немцы меня обманывают», — говорил он.

В этих случаях Штрик-Штрикфельдт, которого я информировал о таких настроениях генерала, был мастером убеждения. У него был дар «поговорить по душам», согласно русской поговорке. Штрикфельдт в совершенстве владел этим искусством, и при этом сам был убежден в правильности Власовского начинания, как в единственном выходе из создавшегося положения… Такие чисто личные отношения Штрикфельдт создавал и с другими русскими генералами, которые к нам присоединялись.