«Мы бы и Толстого к ногтю!»

«Мы бы и Толстого к ногтю!»

Временное правительство после допроса выслало Бадмаева за границу, но уехал он недалеко, в Финляндию. Большевики в ноябре 1917-го разрешили ему вернуться — согласно легенде, он лечил революционных матросов от сифилиса. Он продолжал принимать больных, несколько раз был арестован за «контрреволюционную агитацию» (язвительный старик так и не научился держать язык за зубами). Японский посол предложил ему уехать в Японию, но Бадмаев отказался. Были конфискованы его особняк в Петрограде, земли на Дону и в Забайкалье, но ему оставили приемную на Литейном и деревянный дом на Ярославском проспекте. После очередного ареста он писал председателю ПетроЧК Медведю, что он «по профессии интернационал» и лечил лиц всех сословий и партий, на основании чего и просил его освободить. Аргумент не подействовал: двужильный старик был отправлен в Чесменский концлагерь на окраине Петрограда, где пробыл полгода. Там он заболел тифом (жена дежурила у тифозного барака, ее не впускали), но выкарабкался — поистине не было предела выносливости этого человека! Впрочем, опыт борьбы с тифом был у него с бурятских времен… Наконец его выпустили: слава ценителя Бадмаева брала свое, лечиться нужно было и чекистам… — Приходите, приму, — сухо сказал Бадмаев коменданту, выходя на волю. — Можно без очереди. — Мы не белая кость, можем и в очереди постоять, — гордо ответил комендант. — Ой, не верится! Власть стоять не любит, люди в ней так меняются, что себя не узнают… — Ну вот вы опять! — взорвался комендант. — Что мне вас, снова сажать? — Это не я сказал, а Толстой, — поджал губы Бадмаев. — Был бы жив Толстой — мы бы и его к ногтю, — пробурчал большевик… 30 июля 1920 года Бадмаев умер у себя дома, на руках у жены. За три дня до смерти он отказался от всякого лечения. Умирая, взял слово с жены, что даже в день его смерти она не пропустит прием больных и будет продолжать его врачебное дело. Дочери незадолго до смерти отца видели в церкви, стоявшей близ деревянного дома на Ярославском, таинственный свет среди ночи… Племянник Бадмаева, Николай, возглавлял клинику тибетской медицины в Кисловодске, потом в Ленинграде, лечил Горького, Алексея Толстого, Бухарина, Куйбышева и прочую элиту. Он был арестован и в 1939 году расстрелян. Вдова Бадмаева, Елизавета Федоровна, провела 20 лет в лагерях, но выжила и сохранила архив, который находится сейчас у ее внуков. Внуки-то и добиваются реабилитации бадмаевской памяти — и весьма преуспели: изданы книги о нем, переиздан перевод «Жуд-Ши», заходит речь о том, чтобы назвать именем целителя одну из улиц Улан-Удэ… В том же таинственном архиве лежит и неизданная, третья часть «Жуд-Ши» — практические рекомендации по изготовлению драгоценных лекарств. Эту тайну Бадмаев завещал жене, а она сохранила ее для грядущих поколений. Впрочем, для непосвященного это не более чем бесполезный бумажный хлам. Но человек, посвятивший расшифровке рукописи и изучению врачебных тайн Тибета всю жизнь, легко поймет бадмаевские записи. Но пока эскулапы разводят руками — никто не понимает, с помощью чего добивался он своих сенсационных результатов (всегда задокументированных). Впрочем, книга его еще ждет своего часа…

№ 4(226), 5 февраля 2001 года