ИЮЛЬСКИЕ ДНИ
ИЮЛЬСКИЕ ДНИ
В этот раз Керенский провел в Петрограде меньше суток. Вернувшись из Киева 2 июля, он на следующее утро покинул столицу — положение на фронте требовало его срочного присутствия. На пути от военного министерства к Варшавскому вокзалу Керенскому в глаза бросились признаки какой-то непонятной активности. "На петроградских улицах замелькали грузовики, полные каких-то неизвестных вооруженных людей. Некоторые объезжали казармы, призывая солдат присоединиться к ожидавшемуся с минуты на минуту вооруженному восстанию. Другие рыскали по городу, разыскивая меня… Только мой поезд отошел от вокзала, как подкатил грузовик под красным знаменем с надписью "Первая пуля — Керенскому"".[239]
Перед этим Керенский отсутствовал в Петрограде две недели. Конечно, его информаторы сообщали ему о наиболее важных событиях, но, поглощенный ситуацией на фронте, он утерял контроль над происходившим в столице. Между тем кризис назревал уже давно — как минимум со времени июньской демонстрации. На заводах шли непрекращающиеся забастовки. То там, то тут прямо на улицах вспыхивали ожесточенные столкновения, грозившие в любой момент перерасти в кровопролитие. Говоря словами очевидца, в Петрограде в эти дни "пахло порохом и кровью".[240]
Решающим фактором в назревавшем политическом противостоянии должен был стать петроградский гарнизон. За четыре месяца революции солдаты расквартированных в столице полков окончательно стали хозяевами города. Один из современников вспоминал: "Кто видел эту оседлую, серую, обнаглевшую сволочь, ее никогда не забудет. Улицы, театры, трамваи, железные дороги — все теперь поступило в их исключительное владение. Остальные жители были теперь только терпимы, — "правов" теперь было только у них. В театрах они занимали царские ложи, на улицах в жаркие дни ходили в подштанниках, на босу ногу, гадили на тротуарах, рвали обивку вагонов на онучи, портили трамваи, перегружая их чрез меру, чуть ли не харкали в лицо прохожих. У лавок, особенно табачных, толпились стеной, мешая в них проникнуть, и приходилось нужное покупать у них втридорога".[241]
Одним из главных возмутителей спокойствия традиционно был Первый пулеметный полк. Полком он только назывался, а по реальной численности приближался к дивизии. В Первом пулеметном полку было почти 20 тысяч солдат при полутора тысячах пулеметов. Создан он был для того, чтобы готовить пулеметчиков для всех фронтов. По сути дела, полк представлял собой огромную учебную команду, откуда каждую неделю на передовую отправлялись маршевые роты. В февральские дни полк сыграл весьма активную роль. С этого времени б?льшая его часть (три из четырех батальонов) была размещена на Большом Сампсониевском проспекте, в самом сердце Выборгской стороны.
Соседство с крупнейшими заводами оказало влияние на политические пристрастия солдат Первого пулеметного полка. В их среде было очень сильно влияние большевиков. Большевики и анархисты преобладали в составе полкового комитета, фактическим командиром полка был тоже большевик — прапорщик А. Я. Семашко.[242] Солдатам-пулеметчикам в первую очередь угрожала отправка на фронт, и потому полк с особым трепетом относился к своей миссии — охранять завоевания революции в тылу.
Ситуация обострилась с началом июньского наступления. Из Ставки последовало распоряжение — срочно отправить на фронт 30 пулеметных команд. В ответ на это полковой комитет в собрании от 21 июня принял решение приостановить отправку маршевых рот до тех пор, пока война не станет носить революционный характер. Заранее предупреждая любые меры давления, комитет заявил, что в ответ не остановится "перед раскассированием военной силой Временного правительства и других организаций, его поддерживающих". Это уже была прямая угроза.
В воскресенье 2 июля 1917 года в помещении Народного дома на Кронверкском проспекте состоялся концерт-митинг (к лету это словосочетание уже перестало резать слух), организованный полковым комитетом Первого пулеметного. Главными ораторами на митинге были большевики — Г. И. Петровский, А. В. Луначарский, М. М. Лашевич. Бурные овации сорвал Л. Д. Троцкий, формально в большевиках еще не состоявший, но быстро дрейфовавший в их сторону. Митинг завершился принятием резолюции протеста "против политики грубейшего насилия Временного правительства и военного министра Керенского над революционными войсками, воскрешающих старые приемы Николая Кровавого".[243]
Присутствовавшие на митинге вспоминали, что атмосфера там царила крайне возбужденная. Это настроение не прошло и к следующему дню. Утром 3 июля в Первом пулеметном полку было назначено собрание ротных комитетов для обсуждения текущих вопросов. Однако неожиданно на собрании был поднят вопрос об организации вооруженного выступления. Немедленно был избран ревком, взявший на себя задачу привлечь к планируемой акции рабочих окрестных заводов и солдат других гарнизонных частей.
Позже, когда Временное правительство проводило следствие по делу об июльских событиях, б?льшая часть привлеченных к дознанию всячески стремилась подчеркнуть стихийный характер произошедшего. Несомненно, что стихийный элемент во всем случившемся присутствовал, но внимательное знакомство с деталями наводит на мысль о наличии заранее продуманного плана. Слишком четкими были последующие шаги, слишком быстрой их реализация. Сразу по завершении собрания представители Первого пулеметного полка разъехались по городу. Использовавшийся ими прием был прост и эффективен. Приезжая в очередной полк или на завод, они первым делом заявляли, что все прочие полки и заводы уже приняли решение поддержать выступление. Оставаться в стороне при таком раскладе сил не было никакой возможности.
Самым серьезным союзником инициаторов выступления стала "кронштадтская республика". Делегация Первого пулеметного полка появилась в Кронштадте около двух часов дня. К этому времени на Якорной площади собрался многотысячный митинг. Выступая на нем, петроградские эмиссары прибегли к прямому обману. Они заявили, что в столице уже идет вооруженное восстание против Временного правительства. В распоряжении контрреволюции сосредоточены немалые силы, и над завоеваниями народа нависла прямая угроза.
— Сейчас в Петрограде, может быть, уже льется братская кровь. Неужели вы откажетесь поддержать своих товарищей, неужели вы не выступите на защиту революции?
Заведенная этими речами толпа отвечала яростным ревом. Кто выступил в Петрограде, зачем, каковы цели выступления — все эти вопросы как-то сразу отошли на второй план. Один из лидеров кронштадтских большевиков Ф. Ф. Раскольников позднее писал: "Достаточно было одного факта этого выступления: активное чувство товарищества сообщало кронштадтским массам импульс непосредственного действия, подсказывало, что в такой момент они должны быть вместе со своими кровными братьями — рабочими и солдатами Питера".[244] Тут же на митинге было решено на следующий день отправиться в Петроград, захватив с собой оружие.
В самом Петрограде к вечеру 3 июля стало неспокойно. По улицам носились автомобили — легковые и грузовые, забитые вооруженными людьми. К этому времени сложилась устойчивая манера таких выездов: десяток-другой солдат набивался в кузов, а двое ложились на широкие крылья кабины грузовика, выставив вперед винтовки со штыками. Получалась своеобразная боевая колесница в духе восточных царей древности.
Возбуждение в городе нарастало. "Всюду шли митинги; ораторы большевики и анархисты безудержно громили Временное правительство и советское большинство; от казармы к казарме перебегали какие-то темные подстрекатели, уговаривавшие солдат примкнуть к вооруженному выступлению заводов, но за всем этим не чувствовалось ни центральной руководящей воли, ни заранее выработанного плана. Как-то вслепую носились по городу вооруженные пулеметами грузовики, как-то сами собой стреляли ружья…" На волне таких настроений активизировались бандиты и погромщики. Ф. А. Степун, которого мы только что процитировали, вспоминал: "Помню, как по пути в Таврический дворец я встретил пьяную компанию, во все горло оравшую: "Товарищи, айда бить жидов!"" [245]
В это время, несмотря на поздний час, возле дома Кше-синской собралась толпа, желавшая услышать кого-то из большевистских вождей. Им же в эту пору приходилось очень непросто. О позиции Первого пулеметного полка в доме Кше-синской узнали фактически сразу. Однако вопрос о том, как реагировать на происходящее, долгое время оставался открытым. За предыдущие месяцы большевистские руководители привыкли не принимать ни одного решения без участия Ленина, а его, как на грех, в это время не было в столице. Накануне он уехал для короткого отдыха на дачу В. Д. Бонч-Бруе-вича в местечко Нейвола в Финляндии. Ему срочно была послана телеграмма, но ожидать его приезда можно было только на следующее утро.
В итоге было решено обратиться к солдатам и рабочим с призывом воздержаться от необдуманных выступлений. Текст такого обращения предполагалось поместить в "Правде", а пока спешно послать на заводы и воинские части агитаторов для разъяснения обстановки. Большевистское руководство было не прочь воспользоваться массовыми выступлениями в столице, но боялось потерпеть неудачу. Однако такую робость проявляли отнюдь не все. Часть партийных работников и особенно руководители Военной организации считали, что ситуация дает шанс на свержение Временного правительства и установление власти Советов. Член Центрального бюро военных организаций, а впоследствии — видный историк революционного движения В. И. Невский вспоминал, что, когда он был послан уговаривать солдат воздержаться от выступления, он преднамеренно делал это так, чтобы побудить их к обратному. Похоже, что так же действовали и другие руководители "военки" — Н. И. Подвойский и К. А. Мехоношин. Во всяком случае, после июльских дней в ЦК был поднят вопрос о их ответственности за нарушение принятого решения.
Столица быстро погружалась в хаос. Постепенно в городе оформились два центра притяжения — дом Кшесинской и Таврический дворец. Именно к Таврическому дворцу, где заседал ВЦИК Советов, направилась демонстрация солдат Первого пулеметного полка. Уже темнело, а ко дворцу подходили все новые и новые колонны солдат и рабочих. Казалось, что вернулись февральские дни. Таврический дворец вновь был запружен толпами разномастных людей. Июльская жара добавляла проблем — запах пота, немытых тел, табачного дыма создавали непередаваемую атмосферу. Все окна были открыты настежь, а поскольку здание было одноэтажным, в каждом окне, как в ложе, разместились солдаты с винтовками. Членам ВЦИКа негде было даже уединиться, и дискуссию пришлось вести публично, под крики и улюлюканье зрителей. Такая обстановка меньше всего способствовала достижению договоренности. Наступала ночь, и споры, поначалу очень эмоциональные, постепенно затихли. Впереди был новый день, который должен был решить все.