УНИВЕРСИТЕТ
УНИВЕРСИТЕТ
Петербург поначалу встретил Керенских неприветливо. Лил проливной дождь, на улице было холодно, несмотря на конец августа. У всех троих немедленно начался насморк. Первые два дня гости из Туркестана безвылазно просидели в полутемном гостиничном номере, с тоской вспоминая ташкентское солнце. Но уже очень скоро круговорот столичной жизни закрутил юного провинциала. Для Керенского, еще недавно планировавшего для себя карьеру артиста, непреодолимым соблазном стали театры. Мариинский театр не произвел на него особого впечатления, зато в Александринском он пересмотрел весь репертуар. Не оставлял Керенский вниманием и иные столичные подмостки. В Литературно-Артистическом театре он видел Долматова в «Смерти Иоанна Грозного». Всей семьей Керенские ходили смотреть знаменитого Орленева в «Царе Федоре Иоанновиче».
С зачислением в университет тоже все складывалось непросто, и Надежде Александровне пришлось пустить в ход «тяжелую артиллерию» в лице министерских знакомых мужа. Наконец Александр Керенский был официально внесен в списки студентов историко-филологического факультета.
В ту пору большинство студентов предпочитали жить в дешевых меблированных комнатах, каких было много на Васильевском острове. Университетское общежитие популярностью не пользовалось, так как считалось, что оно находится под надзором полиции. Поначалу Керенский тоже намеревался сделать выбор в пользу меблированных комнат, однако изменил свои планы и отдал предпочтение общежитию. Первое в России общежитие для студентов — Александровская коллегия — располагалось внутри университетского двора в Филологическом переулке. Отсюда открывался вид на набережную Невы, а за рекой как раз напротив сверкал золотой купол Иса-акиевского собора, виднелись здание Сената и адмиралтейский шпиль. Эти имперские декорации завораживали вчерашнего ташкентского гимназиста, что и предопределило его выбор в пользу общежития.
Еще одной причиной этого выбора стало стремление Керенского поскорее обзавестись новыми знакомыми. В комнатах общежития студенты жили по двое, да к тому же нередко заходили друг к другу «на огонек». Такие посиделки скрепляли компании и помогали первокурсникам быстрее адаптироваться в новой для них среде.
О своих первых студенческих шагах Керенский всегда вспоминал с большой теплотой. «Поступив в университет, мы, новички, впервые в жизни испытали пьянящее чувство свободы. Покинув отчий дом, мы были вольны теперь поступать как нам заблагорассудится. Жизнь швырнула нас в свой водоворот, запретным отныне было лишь то, что мы сами считали таковым. Символом нашей новой, свободной и прекрасной жизни стал так называемый „коридор“ — бесконечно длинный и широкий проход, который соединял все шесть университетских корпусов. После лекций мы собирались там толпой вокруг наиболее популярных преподавателей. Иных мы подчеркнуто игнорировали, и, проходя мимо, они демонстрировали свое полное безразличие к нам».[36]
В год, когда Керенский надел студенческую тужурку, историко-филологический факультет переживал не лучшие времена. После студенческих волнений в феврале 1899 года университет покинули профессора Н. И. Кареев и И. М. Гревс, долгое время являвшиеся символами петербургской исторической школы. Из фигур российского масштаба на факультете остался только С. Ф. Платонов. По своим воззрениям Платонов принадлежал скорее к консерваторам, и потому многие студенты считали его представителем «проправительственной» партии. Тем не менее Керенский отзывался о нем позднее с большим уважением. «Профессора С. Ф. Платонова отличала твердость убеждений и поведения. Всегда безупречно одетый, он не допускал в отношениях со студентами и капли фамильярности… Он был очень популярен среди студентов, но никогда не был объектом такого поклонения, как Ключевский в Москве».[37] Платонов вывозил студентов, среди которых был и наш герой, на экскурсии в Новгород и Псков, чтобы они могли в прямом смысле этого слова прикоснуться к древнерусской истории.
Историческая концепция Платонова — автора известных работ по истории Смуты — заметно повлияла на Керенского. Не случайно в его публицистике (особенно в работах, написанных в эмигрантские годы) так часто встречаются образы Смутного времени. Лекции Платонова Керенский продолжал посещать и в последующие годы, будучи уже студентом юридического факультета.
Курс римских древностей на историко-филологическом факультете читал молодой приват-доцент М. И. Ростовцев — будущая европейская знаменитость. В письмах домой первокурсник Керенский отзывался о его лекциях довольно скептически. Понадобилось немало лет, для того чтобы он смог по достоинству оценить своего прежнего университетского преподавателя: «Профессор Михаил Иванович Ростовцев, в ту пору еще очень молодой, дал нам отменное знание римской истории. Нас буквально завораживали его рассказы о жизни греческих городов, процветавших на берегах Черного моря задолго до рождения Руси. Его лекции об этой дорусской цивилизации на юге России подтверждали вывод о том, что истоки демократии Древней Руси уходили вглубь истории куда дольше, чем считалось ранее, и что существовала определенная связь между ранней русской государственностью и древнегреческими республиками».[38]
Университетские правила разрешали студентам историко-филологического факультета посещать лекции профессоров-юристов. Керенский сразу записался на четыре дополнительных курса — международного права, истории русского права, политической экономии и энциклопедии права. Международное право в Петербургском университете читал Ф. Ф. Мартене, известный своим участием в качестве эксперта в международной конференции мира в Гааге. Историю русского права преподавал бывший ректор университета В. И. Сергеевич. Первокурсник Керенский был в восторге от его лекций. В своих позднейших воспоминаниях он отозвался о Сергеевиче следующим образом: «Всякий раз, говоря о праве Древней Руси, он подчеркивал, что и „русская правда“ Ярослава Мудрого одиннадцатого века и „поучения“, которые оставил Владимир Мономах, отвергали смертную казнь. Рассказывая о правовых отношениях на Руси, он особенно упирал на то, что Русь никогда не знала концепции божественного происхождения власти, и подробно останавливался на взаимоотношениях между престольным князем и народным вече. И если Платонов в своих лекциях подчеркивал политическую сторону конфликта между ними, то Сергеевич рассматривал его с юридической точки зрения».[39]
Уже из этих оценок видно, насколько велика была степень политизации университетской жизни. Профессора, читая лекции о далеком прошлом, проводили недвусмысленные параллели с настоящим. Именно этого от них и ждали студенты, ценившие в преподавателях не столько знания, сколько свободомыслие. Как результат этого, общественные науки пользовались в студенческой среде тех лет большей популярностью, нежели специальные дисциплины.
Особенно много слушателей собирали лекции по философии. Их читал в ту пору еще совсем молодой Н. О. Лосский. «Это был невысокий, невзрачный человек с горящим открытым взором, который жил в своем собственном мире и отличался болезненной застенчивостью даже в отношениях со студентами».[40] Лекции Лосского оказали на Керенского сильнейшее воздействие. Будучи воспитан в религиозном духе, он нашел у Лосского подтверждение своим детским исканиям. «Я утвердился во мнении, что идеалы первобытных обществ по существу не отличались от идеалов современного человечества. Общество и тогда, и сегодня, строило свою жизнь, положив в основу какую-нибудь одну разделяемую всеми идею — например веру в то или иное божество. Это могло быть даже идолопоклонство, но в поклонении идолам выражалась одна, общая для всех, идея. Более того, я выяснил, что каждое общество всегда имело в той или иной форме общепринятый кодекс морали».
Эти выводы были прежде всего сугубо личным делом, но в какой-то мере они определили и будущее нашего героя. Примкнув к философскому идеализму (что было само по себе удивительно в эпоху бурного натиска материалистических учений), Керенский, еще не осознавая того, определил и свой политический выбор. Отныне ему было не по пути с последователями Маркса. Гораздо ближе ему оказались адепты народничества, декларировавшие духовное освобождение человека как путь к его политической свободе.