Папина шапка

Во время войны, когда мы с мамой жили в Тбилиси, отец с оказией переслал свои вещи – пальто, костюм, сапоги, свитер, зимнюю шапку-ушанку – целый чемодан, чтобы мы поменяли их на продукты.

Ушанку я забрал и сказал маме, что буду носить ее сам. И с нетерпением ждал, когда достаточно похолодает, чтобы можно было ее надеть.

В школу я ходил мимо Верийского базара, у входа на который всегда околачивались блатные. Главным у них был Пипин Короткий – двадцатипятилетний парень ростом чуть выше меня, с золотыми зубами и подкрученными усиками. И в первый же день, когда я проходил в шапке мимо базара, Пипин показал на меня пальцем, ко мне подошел здоровый парень и содрал шапку. Я побежал за ним: «Это папина шапка! Он на фронте! Отдай!» Тогда этот гад повернулся и ударил меня в лицо. Я упал. Прохожих было много, но никто за меня не заступился: блатных боялись.

В этот день я сидел на уроках и ничего не слышал, ни о чем, кроме как о шапке, думать не мог. Уж лучше бы я ее не брал, на масло бы поменяли… Но есть на свете справедливость. После уроков на крутом спуске на улице Барнова мне повстречался Пипин. Он поднимался в гору мне навстречу, в папиной шапке. Я разбежался и что есть силы врезал ему головой в подбородок. Пипин упал, шапка слетела, я схватил ее и убежал.

На следующий день я опять из принципа надел шапку, но в школу пошел окольными путями, минуя базар. На подходе к школе меня подкараулил мой друг Шурик Муратов. Шурик предупредил: Пипин узнал, что я здесь учусь, и теперь они ждут меня во дворе. И вместо школы я пошел к бабушке Буте. Пипина посадили через неделю, но я все равно продолжал ходить к Буте – мне у бабушки было хорошо. Так и ходил к ней три недели, пока мама меня не застукала (об этом позже).

А конфликт с Пипином Коротким завершился так. Летом сорок второго я каждый день ходил на купальню. Там был бассейн и вышка, и я стал заниматься в секции плавания. А когда бассейн закрыли на чистку, я стал ходить купаться на Куру. Поскольку вещи на берегу оставить нельзя, шел босиком и в коротеньких штанишках, в них и купался. Пока идешь обратно – все высохнет (самое неприятное – идти босиком по расплавленному от жары асфальту).

На берегу Куры блатные играли в зари (кости). Я наблюдал за игрой издалека: интересно, перед игроками лежали пачки денег, часы, кольца.

Среди игроков был и Карло – рецидивист, который жил в угловом доме в нашем переулке. Играл он на кресты: я и сейчас их помню, тяжелые, золотые (наверное, музей ограбил). И все время проигрывал. А как-то раз он подозвал меня:

– Иди сюда! Кинь.

Рука фраера считается счастливой. Я кинул – вышло шесть и шесть. И дальше мне везло. В тот день мы выиграли кучу денег, но мне он дал всего рубль на стакан семечек: «Деньги портят людей».

На следующий день утром слышу крик:

– Гия!

Выглянул – стоит Карло:

– Пошли купаться! – и подмигнул. Конспиратор!

Я поскорее выбежал из дома, чтобы наши не увидели, с кем я дружу. И мы пошли на Куру – кидать кости.

Так я ходил с Карло на берег Куры несколько дней.

Мне везло, семечками я был обеспечен. Но мне все это совсем не нравилось. Страшно с блатными, да и противно: они играли на все. Так, раз при мне один проиграл собственное ухо, достал финку, отрезал его и кинул. А другой проиграл сестру. Не знаю, отдал он ее выигравшему или нет, – ни тот, ни другой больше не появлялись. И еще я очень боялся заразиться от ростовского вора Целки – он болел гнойным сифилисом, и у него была дыра вместо носа. (В Тбилиси и своих блатных хватало, а во время войны понаехали и воры из Одессы, из Ростова, Киева и других оккупированных городов.)

А на третий день там появился и мой враг Пипин Короткий (блатные его выкупили из тюрьмы). Он со свитой шел по берегу в нашу сторону. Я хотел смотаться, но Карло не пустил меня: «Не дрыгайся. Играй». (Он знал про папину шапку.) Когда Пипин подошел и хотел было расправиться со мной, Карло сказал: «Пипин, этот пацан со мной». А Пипин сказал, что он этого не знал, и даже пожал мне руку. Карло был, наверно, намного главнее Пипина Короткого.

На следующую зиму я спокойно ходил в школу в папиной шапке мимо блатных у Верийского базара, и никто меня не трогал.

А потом и в Москве я в папиной шапке ходил и в школу, и на каток, и в институт, и в ГИПРОГОР, и на «Мосфильм». И если бы не эти хулиганы-медведи, носил бы ее до сих пор и оставил бы в наследство внуку Петьке.

Очень добротная была папина шапка.

Между прочим. В тот же день, когда я встретил Пипина, кто-то увидел, что недалеко от берега течение несет тело утопленника. Блатные вытащили синее распухшее тело на берег и стали выбивать золотые зубы, ударяя камнем по разложившимся губам… Я спать не мог – мне все снился этот утопленник.

После этого везти мне перестало, и Карло больше меня не звал. А тут и купальня открылась.

Последний раз Карло я видел в апреле сорок второго, когда мы с Шуриком Муратовым (уже после его возвращения из Ирана) помогали его отцу строить дом. Дом отец Шурика строил на краю оврага. Мы услышали выстрелы, побежали смотреть – по другой стороне оврага бежал Карло, за ним – двое, кричат: «Стой!» и стреляют. Карло захромал и упал. Преследователи подошли, взяли Карло за ноги и потащили…