Голуби спят…

Все эти идиотские приключения с бюстом Ленина напомнили мне «Полоцк» с его капитаном и боцманом… И мне захотелось снять такой фильм: стоит никому не нужный корабль, с него все воруют, на место украденного ставят лозунги. Украли и собственный якорь. Положили его на прогнившую палубу, он ее продавил, упал на днище, пробил днище, и корабль пошел на дно. Команда выпрыгнула в воду и поплыла к берегу.

Позвонил Конецкому. Ему идея понравилась. Он приехал в Москву писать сценарий, остановился у меня. И мы придумали хороший финал: когда корабль пошел на дно и матросы спрыгнули, капитан надел парадный китель с орденами, вышел на мостик и взял под козырек. Но когда вода дошла капитану до горла, движение остановилось: корабль килем встал на грунт. И посреди моря из воды торчит голова в фуражке с рукой под козырек. (Это все я потом использовал в фильме «Фортуна».)

Вечером мы с Конецким пошли ужинать в ресторан Дома литераторов: там в те времена собирались молодые гениальные писатели (негениальных не было). Сели. Заказали. К нам подсел писатель Юрий Казаков, друг Конецкого. Конецкий предложил взять его в соавторы:

– Вот в итальянских фильмах сценаристов как собак нерезаных, по семь штук.

– Если он согласен, я – за, – сказал я.

– А актер Филлипов сниматься будет? – спросил Казаков.

– Будет.

И он согласился.

Дальше, когда заговорили о кино, у меня появилось подозрение, что Казаков за всю жизнь видел всего один фильм – «Карнавальная ночь».

Потом к нам подсел писатель Василий Аксенов. И Конецкий его тоже позвал в соавторы. А потом к нам подошел сценарист Валентин Ежов и, узнав, что мы собираемся вчетвером писать сценарий, сказал:

– Три прозаика и один режиссер. А кто сценарий будет писать?

Пригласили и Ежова.

Снимать фильм решили в Одессе – там тепло. И сценарий договорились писать там. И дали слово: пока не поставим слово «Конец», никто ни грамма не пьет.

На следующий день все впятером поехали к директору «Мосфильма». Директор одобрил нашу инициативу коллективной работы, заключил с нами договор и позвонил в бухгалтерию, чтобы нам сегодня же выплатили аванс.

На сей раз нас никто не командировал, мы приехали в Одессу за свой счет. В гостиницу устроились с большим трудом – получили одну большую комнату на пятерых в гостинице «Красная» (и то только потому, что Ежов был лауреатом Ленинской премии). Естественно, все были недовольны. Ворчали: «на кой черт они привезли режиссера, если он даже о гостинице позаботиться не может».

Устроились, пошли в ресторан обедать. Казаков хотел заказать сто грамм, я постучал по столу пальцем, напоминая о договоре: пока не поставим точку, не пьем.

– А чего тогда сидим? – спросил Казаков. – Давайте работать.

– Давай, – сказал Конецкий. – Какие у тебя предложения?

Казаков сказал, что он в сценариях ничего не понимает. И поэтому он напишет отступления: как смеялось море, как пахли доски, как горела лучина… Чем больше будет страниц, тем больше заплатят. Я объяснил, что сценарий по страницам не оплачивается. Нам подписали максимум и больше не дадут.

– А мы в журнале напечатаем, – сказал Казаков.

Аксенов предложил сделать историю капитана и корабля второстепенной и ввести внучку капитана, жениха внучки, а центром сюжета сделать конфликт поколений. (Василий Аксенов был самым модным у молодежи писателем.)

– Что, так и будет эта внучка в шлюпке между кораблем и берегом мотаться? – спросил Конецкий.

– Ну, пусть корабль не на рейде, а у причала стоит.

– А якорь? А голова в фуражке? Мы же заявку подали с таким сюжетом.

– Ну, раз подали, давай писать ту, – пожал плечами Аксенов. – Вы просили предложения, я и предложил.

– Валя, а ты что скажешь? – спросил я Ежова.

– Я думаю, что все должно быть в меру, – сказал Валя. – Я понимаю, дали слово не пить – не пьем. И это нормально. Но начало работы надо отметить?! Мы ж православные люди!

На том все и сошлись.

Вечером в нашем номере за столом сидели: польский эстрадный квартет, матросы китобойной флотилии «Слава», Нани Брегвадзе (она гастролировала в Одессе и остановилась в нашей гостинице), братья Минц – циркачи из Майкопа, поклонницы Аксенова, поклонники Казакова и Конецкого, Петр Тодоровский с гитарой (он тогда жил в Одессе) и кинорежиссер Юрий Чулюкин – блестящий чечеточник…

^{Мы с Леоновым.}

На третий день меня разбудил телефонный звонок: по почте пришла бандероль на мое имя, надо забрать ее внизу. Спустился, взял, вернулся в номер.

Православные соавторы спят по своим койкам. Я отодвинул остатки вчерашнего пиршества, положил бандероль на стол, распаковал. Там был сценарий и конверт. В конверте записка: «Уважаемый Георгий Николаевич! Прошу ознакомиться с режиссерским сценарием «Девчонки с юга» (авторы Нусинов и Лунгин, режиссеры Абдылдаев и Гуревич) и сообщить ваше мнение. Главный редактор Госкино Дымшиц».

(До отъезда я согласился быть художественным руководителем этого фильма.)

Читать сценарий мне было не по силам. Решил отделаться общими словами. Я поставил на стол пишущую машинку, вставил чистый лист и быстро стал печатать: «Уважаемый Александр Львович! Ознакомившись с режиссерским сценарием «Девчонки с юга» (авторы Нусинов и Лунгин, режиссеры Абдылдаев и Гуревич), я…» Дальше застопорилось.

Стук машинки разбудил соавторов. Казаков посмотрел в окно и сказал:

– Голуби спят, на хер…

– Бунин ты, Юра, – отозвался Ежов. – Чехов!

Юрия Казакова критика называла «современным Буниным», и портреты его за рубежом печатались в журналах рядом с английской королевой.

– Который час? – спросил Конецкий.

– Восемь.

– Пора на Привоз (рынок в Одессе) за копченой ставридой ехать.

На следующее утро я хотел прочитать сценарий «Девчонки с юга», опять не смог. Начал печатать и опять застрял на том же месте…

В итоге я отправил телеграфом на имя Дымшица такой отзыв:

«Уважаемый Александр Львович! Ознакомившись с режиссерским сценарием «Девчонки с юга» (авторы Нусинов и Лунгин, режиссеры Абдылдаев и Гуревич), я всю неделю пью ваше здоровье. Ваш Георгий Данелия». На мое счастье, Дымшица через месяц куда-то перевели.

Но все на свете кончается, веселье тоже. И мы опять сели за стол совещаться. Ежов попросил напомнить сюжет. Я рассказал еще раз.

Казаков опять сказал, что он в кино ничего не понимает и напишет отступления.

Аксенов сказал, что раз договор подписали, надо работать.

А Ежов сказал, что все хорошо в меру. Уже почти сутки постимся…

…Первым улетел Аксенов – в Калининград, к маме. За ним – Юрий Казаков, в Алма-Ату, переводить очень толстый роман с казахского на русский. Потом Конецкого вызвали в Ленинград на партсобрание. Он подписал письмо в чью-то защиту, и теперь ему надо было получить выговор.

Мы с Ежовым проводили Конецкого, заплатили за гостиницу – за номер, за телефон, за разбитую люстру (ее разбили братья Минц из Майкопа, когда показывали свое мастерство – жонглировали пустыми пивными бутылками). И денег у нас осталось десять рублей на двоих.

Мы купили палубные билеты на корабль «Грузия» и поплыли в Ялту: там тогда снималась в фильме моя жена Люба. Ночью стоим на палубе, облокотившись на фальшборт – внизу море, над головой звезды. Я предлагаю варианты начала сценария, Ежов молчит.

– Валя, ну что ты молчишь? Не нравится то, что я предлагаю, – предложи другое. Ты же сценарист.

– Предлагаю…

И Ежов предложил сюжет про корабль отложить, а сейчас написать сценарий о человеке, у которого обнаружили тридцать три зуба и сделали из него «национальную гордость».

– Что-то в этом есть, – сказал я, подумав.

Начали «разминать» сюжет про зубы, – покатилось. Пока шли до Ялты, напридумывали на две серии.

Устроились в Ялте: Ежов в Доме творчества писателей, а я в гостинице у Любы. И сразу же позвонил Конецкому, рассказал новый сюжет и попросил его приехать в Ялту – будем писать вместе. Конецкий взял путевку в Дом творчества писателей и прилетел.

К этому времени мы с Ежовым уже написали страниц десять (записывал Ежов своим каллиграфическим почерком). Конецкий прочитал и сказал:

– Братцы, мне здесь делать нечего.

Оказалось, он был убежден: Ежов писать не умеет, умеет только трепаться, я тоже не мастак, а кто-то же должен достойно изложить сюжет на бумаге. Поэтому и прилетел. А теперь понимает, что никакой потребности в нем нет. Но мы его уговорили остаться:

– Без твоего юмора сценарий будет хуже.

(Когда я писал эту книгу, позвонил мне из Санкт-Петербурга Виктор Конецкий: «Включи телевизор, «Тридцать три» идет»! И это был наш последний разговор. Через неделю Конецкого не стало.)

Сценарий мы писали втроем три месяца. Сначала в Ялте, потом в Болшеве, потом в Малеевке. Дисциплину не нарушали, работали по шестнадцать часов. Когда поставили слово «конец», Конецкий сказал:

– Не примут.

Мы прошлись бдительным оком по сценарию и вынули несколько эпизодов, которые, как нам казалось, явно делали его «непроходимым». Для редактуры оставили один эпизод в качестве собачки. (Как в анекдоте про художника: на любой картине он в правом углу рисовал собачку. Комиссия, когда принимала работу, спрашивала: «А зачем собачка»? – «Для уюта». – «Не нужна собачка, уберите»! Он горько вздыхал и замазывал собачку. А не было бы собачки, комиссия к чему-нибудь другому бы придралась.)

«Собачкой» у нас был эпизод с кагебэшником.

По сюжету, у Ивана Сергеевича Травкина обнаружили тридцать третий зуб. И сразу – радио, телевидение, слава, поклонники… Вызывают его в КГБ:

– Под чью диктовку вы распространяете слухи, что у вас не тридцать два, а тридцать три зуба? Мы-то знаем, под чью, но для вас лучше будет, если вы добровольно признаетесь.

– Но у меня действительно тридцать три зуба!

– Продолжаете упорствовать?

– Не верите – посчитайте.

– Гражданин Травкин, в СССР вас триста миллионов. Что же, по-вашему, мы у каждого зубы будем считать?

«Собачка» сработала: худсовет навалился на этот эпизод, мы его выкинули, и сценарий, к нашему удивлению, прошел.