Александра Николаевна

Три дочери Николая рождались одна из другой, с промежутками примерно в три года. Ольга Николаевна вспоминает: «12 июня 1825 года родилась всеми любимая наша сестра Адини (Александра), наш луч солнца, который Господь дал нам и которую Ему было угодно так рано опять забрать к Себе!». И позже: «Прелестная девочка, беспечная, как жаворонок, распространявшая вокруг себя только радость. Ранняя смерть — это привилегия избранных натур. Я вижу Адини не иначе как всю окутанную солнцем».

Рано ушедшую сестру в семье вспоминали как бойкую и обаятельную девочку, певунью и увлеченную фантазерку, любившую в своих детских играх перевоплощаться в различных исторических персонажей. Младшие девочки в детстве много болели и часто проводили дни в постели, что усиливало кротость Ольги и буйную фантазию Адини. Ольга Николаевна вспоминает, как они часто рассуждали о своих будущих детях и о том, как будут любить и растить их. «Наши будущие мужья не занимали нас совершенно, — пишет она, — было достаточно, что они представлялись нам безупречными и исполненными благородства». И как радовались они тому, что обоим исполнилось по семнадцать лет и теперь уже можно было пропускать уроки и «не нужно было покидать балы до ужина».

Александра Николаевна

На одном из маскарадов сестры нарядились в средневековые платья из голубого шелка, отделанного горностаем, а на вопросы гостей, кого они изображают, отвечали: «Вы ведь знаете, это костюмы девушек из Дюнкерка!» — «О да, конечно! Известная легенда!» Никто не посмел сознаться, что он ничего не знал об этой легенде, существовавшей в тот момент только в нашем воображении. Папа очень смеялся над этим плутовством».

А в мае 1842 года принцессы снова переоделись в средневековые платья. 23 мая в Царском Селе состоялась «карусель», или рыцарский турнир, в котором участвовали 16 кавалеров в доспехах XVI века, взятых из царскосельского Арсенала, и их дамы в нарядах из той же эпохи. Рыцарский кортеж, с музыкою и герольдами, выехал из Арсенала и, проехав через парк, выстроился на площадке перед Александровским дворцом. Лошадей пугала непривычная одежда всадников, но все обошлось без происшествий, а день был прекрасный, и все зрители получили настоящее удовольствие от столь пышного зрелища. Этот парад запечатлел на картине художник Орас Верне, и сейчас мы можем увидеть императора в средневековых доспехах с пышным плюмажем, императрицу рядом с ним. За родителями следуют великие княжны Ольга и Александра Николаевны, юный цесаревич Александр, великие князья Константин, Николай и Михаил — совсем еще мальчики. Дети беспечны и счастливы и не подозревают о том, что уже совсем скоро их сестра покинет их навсегда.

* * *

И вот в июне 1843 года в Россию приезжает принц Фридрих Вильгельм, ландграф Гессен-Кассельский, сын курфюрста Вильгельма. Принц претендует сразу на два европейских трона: по матери он происходит из рода датских королей, по отцу — на трон Гессен-Касселя. Но пока он «принц без земли», и это настораживает родителей Ольги — именно ее прочат ему в невесты, правда, без особого энтузиазма.

«Адини, которая была простужена и кашляла, не появилась за ужином в первый день их посещения, — вспоминает Ольга. — Фриц Гессенский сидел за столом подле меня. Мне он показался приятным, веселым, сейчас же готовым смеяться, в его взгляде была доброта. Только на следующий день, незадолго до бала в Большом Петергофском дворце, он впервые увидел Адини. Я была при этом и почувствовала сейчас же, что при этой встрече произошло что-то значительное. Я испугалась; это было ужасное мгновение. Но я сейчас же сказала себе, что я не могу стать соперницей собственной сестры. Целую неделю я страшно страдала. Мои разговоры с Фрицем Гессенским были совершенно бессмысленны: он вежливо говорил со мной, но стоило только появиться Адини, как он сейчас же преображался. Однажды после обеда Адини думала, что она одна, и села за рояль; играя очень посредственно, она сумела вложить в свою игру столько выражения, что казалось, что она изливает свою душу в этой игре. Теперь мне все стало ясно, и я вошла к ней. Что произошло между нами, невозможно описать словами, надо было слышать и видеть, чтобы понять, сколько прекрасного было в этом прелестном создании. Да будет священной твоя память!

Фридрих Вильгельм, принц Гессен-Кассельский

Вечером в тот же день был большой прием в Стрельне, и после него Папа со всеми мужчинами уехал на маневры. Не успели они уехать, как я бросилась к Мама и сказала: «Адини любит его!» Мама посмотрела на меня и возразила: «А ты?» Никогда я не забуду этого вечера на стрельнинской террасе. Мама прижимала нас обеих к себе. Вдруг мы услыхали вдали колокола Сергиевского монастыря, звонившие к вечерне. Мы поехали туда. Я опустилась на колени подле могилы Марии Барятинской и ясно чувствовала, что по ту сторону бытия была другая жизнь, в которой все несбывшееся найдет свое осуществление. Год спустя мы прочли в дневнике Адини запись ее сердечной истории; одно число было особенно подчеркнуто, и заметка под ним гласила: «Он мне пожал руку, я на верху блаженства». Она видела Фрица через поэтическую вуаль своих восемнадцати лет, и Бог отозвал ее к Себе ранее, чем ее взгляд увидел другое».

16 января 1844 года в Малой церкви Зимнего дворца состоялись две свадьбы: великой княжны Александры с Фридрихом Гессенским и Елизаветы, дочери великого князя Михаила Павловича, которая выходила замуж за герцога Нассауского.

В череде свадебных торжеств Адини простудилась: по недосмотру окно в ее экипаже оставили открытым, когда она возвращалась с бала, разгоряченная танцами. Болезнь заставила молодоженов задержаться в России. Вскоре выяснилось, что Александра беременна. Состояние ее здоровья ухудшалось, кашель усиливался, и вскоре врачи поняли, что у принцессы скоротечная чахотка.

Семья переезжает в Царское Село, где Александре становится немного лучше: она начинает выходить в сад и может прогуливаться в экипаже, показывая мужу свои любимые места. Но вот ее состояние ухудшается. ««Она была точно выжжена жаром», — рассказывает Ольга Николаевна. Далее она описывает трогательную сцену: в день ее рождения Александра принимает причастие, а потом зовет сестру к себе: «Сегодня ночью мне пришла мысль о смерти, — сказала она и сейчас же добавила: — Боже мой, неужели я не смогу выносить своего ребенка до конца?» Но тут же тихо добавила: «Пусть будет, как угодно Господу!» И затем она добавила своим обычным, почти детским голосом: «Знаешь, Оли, я много думаю о Папа, который теперь из-за меня остается в Царском, где он живет так неохотно. Я подумала о занятии, которое доставит ему удовольствие. Посмотри, здесь я нарисовала что-то для него». И она показала мне эскиз маленького павильона, который был задуман для пруда с черными лебедями. Этот эскиз она переслала Папа со следующими строками: «Милый Папа, ввиду того, что я знаю, что для вас нет большей радости, как сделать таковою Мама, предлагаю вам следующий сюрприз для нее»».

10 августа начинаются роды: на три месяца раньше срока. «Между девятью и десятью часами у нее родился мальчик. Ребенок заплакал. Это было ее последней радостью на земле, настоящее чудо, благословение Неба, — вспоминает Ольга Николаевна. — В этот момент меня впустили к ней. «Оли, — выдохнула она, в то время как я нежно поцеловала ее руку. — Я — мать!» Затем она склонила лицо, которое было белое, как ее подушки, и сейчас же заснула. Лютеранский пастор крестил ее маленького под именем Фриц Вильгельм Николай. Он жил до обеда. Адини спала спокойно, как ребенок. В четыре часа пополудни она перешла в иную жизнь.

Вечером она уже лежала, утопая в море цветов, с ребенком в руках, в часовне Александровского дворца. Я посыпала на ее грудь лепестки розы, которую принесла ей за день до того с куста, росшего под ее окном. Священники и дьяконы, которые служили у гроба, не могли петь и служить от душивших их рыданий. Ночью ее перевезли в Петропавловскую крепость; Фриц, Папа и все братья сопровождали гроб верхом».

* * *

Александру похоронили в Петропавловском соборе. О том, как в Царском Селе почтили ее память, рассказывают воспоминания фрейлины Марии Фредерикс.

«Александра Николаевна скончалась в Царскосельском Александровском дворце, в большом угловом кабинете императрицы. Место, на котором стояла кровать страждущей дочери, впоследствии было отделено от кабинета, и на нем устроена молельня в ее память. Наш известный художник Брюлов написал поясной образ, натуральной величины, где чудное лицо Александры Николаевны изображено в лике св. мученицы царицы Александры, восходящей на небо. Образ этот поставлен по средней стене, а по боковым стенам висят киоты со всеми принадлежавшими покойнице иконами.

Императрица не занимала больше этот кабинет. Она не в силах была жить в комнате, напоминавшей понесенную ею утрату. Поэтому распределение покоев ее величества было совсем переиначено, и в Александровском дворце больше никогда не давалось, при жизни Николая Павловича и Александры Федоровны, ни балов и никаких празднеств. Их величества не хотели, чтобы веселились в залах, через которые проносились останки их возлюбленной дочери, отшедшей преждевременно в вечность. В одной из зал был поставлен походный иконостас, и там стояло несколько дней тело покойной великой княгини до перенесения его в Петропавловскую крепость.

Во время своей болезни Александра Николаевна задумала устроить сюрприз своим родителям и приказала построить на одном из островков в Царскосельском парке, на котором она часто проводила время со своей матерью, небольшой сельский деревянный домик. Но сюрприз этот был готов уже после ее кончины. Там поставлен монумент в ее память. Ее статуя во весь рост, держащая на руках младенца, стоит на облаках и собирается улететь. Статуя эта исполнена из белого мрамора художником Витали. В домике висит небольшой акварельный портрет великой княгини, с подписью слов, сказанных ею:,Je sais gue le plus grand plaisir de papa cest den faire a mamman!» («Я знаю, что самое большое удовольствие папа состоит в том, чтобы делать удовольствие мама!»). Она все это устраивала в память себя для матери, в мысли, что она оставит родительский дом и отечество, чтобы следовать за мужем! На пруду, окружающем этот островок, плавают черные лебеди. Грустное место!»

Память немного подвела фрейлину. Павильон в виде сельской хижины на острове действительно был построен по рисунку Анны Николаевны. Но ее статуя работы Витали стояла не в нем, а в мраморной открытой часовенке, площадка перед которой была по четырем углам украшена урнами из темного сионита. На фронтоне часовенки надпись: «Господи, да будет воля Твоя».

Внутри часовенки находился созданный Веклером мозаичный образ святой царицы Александры, на одной боковой стене выписаны заповеди блаженства, на другой — слова Спасителя: «Приидите ко мне все труждающиеся и обременении и Азъ упокою вы» и «Возьмите иго Мое на себе и научитеся от Мене яко кротокъ есмь и смиренъ сердцемъ и обрящете покой душамъ вашимъ; иго бо Мое благо и бремя Мое легко есть». Урны черного сионита и скульптуру перенесли в фонды музея еще в 1920-х годах, мемориальная сень обветшала, и ее разобрали в 1960-е годы.

Другой памятник — скамью с бюстом Александры Николаевны — установили в Петергофе неподалеку от дворца Коттедж, где дети императора часто проводили летние дни. Он тоже был утрачен в XX веке, но в XXI его восстановили. Память о принцессе увековечили также тем, что в Петербурге в 1848 году открыли детский приют ее имени и Александрийскую женскую клинику.