Дворцовый переворот

Принц и принцесса переехали в Зимний дворец, куда перевезли и малолетнего императора Иоанна. Регентом при малолетнем принце сначала назначили Эрнста Иоганна Бирона, такова была последняя воля Анны Иоанновны. Ходили, однако, слухи, что Анна Иоанновна подписала этот указ по настоятельной просьбе самого Бирона и будто бы сказала при этом: «Мне жаль тебя, герцог, ты сам не знаешь, на что идешь». И верно: таким положением дел оказалась недовольна гвардия, подстрекаемая Елизаветой. Однако и сам принц Антон Ульрих сочувствовал движению среди гвардейцев против Бирона. Но узнав о готовящемся против него заговоре, Бирон приказал арестовать гвардейцев и бить кнутом в Тайной канцелярии. Антон Ульрих был исключен за это регентом из русской службы.

Анна Леопольдовна нашла союзника в Минихе — человеке честном, решительном, храбром, верном Петру, да к тому же еще весьма склонном к авантюрам. Тот, не раздумывая долго, среди ночи явился к зарвавшемуся регенту вместе с солдатами-преображенцами и взял его под арест. 9 ноября был издан манифест «об отрешении от регентства Империи герцога Курляндского Бирона», объявлявший правительницею Анну Леопольдовну, с титулами великой княгини и императорского высочества. Бирона с семейством отправили в ссылку в Пелым.

В кабинет министров новой правительницы, кроме Миниха и Остермана, вошли князь Алексей Михайлович Черкасский и граф Михаил Гаврилович Головин. Им поручили «все то, что касается до внутренних дел по сенату и синоду, и о государственных по камер-коллегии сборах и других доходах, о коммерции, о юстиции и о прочем, к тому принадлежащем».

Однако Миних откровенно симпатизировал прусскому курфюрсту, знаменитому Фридриху II, и этим воспользовались враги фельдмаршала, чтобы убедить Анну Леопольдовну отправить его в отставку. Позже она объясняла саксонскому посланнику Линару: «Фельдмаршал неисправим в своем доброжелательстве к Пруссии, хотя я много раз объявляла ему свою решительную волю помочь императрице Терезии; также мало обратил он внимания на внушения, чтоб исполнять приказания моего мужа, как мои собственные; мало того, он поступает вопреки и собственным моим приказаниям, выдает свои приказы, которые противоречат моим. Долее иметь дело с таким человеком значит рисковать всем».

Какие решения успела принять Анна Леопольдовна (сама ли, или руководствуясь советами мужа и министров, среди которых «первую скрипку», несомненно, играл Остерман)? Все они, так или иначе, стремились, как это сейчас говорят, «укрепить вертикаль власти» и усилить контроль за исполнением принятых решений. Одним из первых своих указов она попыталась упорядочить процедуру подачи ей челобитных. В указе 27 ноября говорилось: «…тем челобитчикам, которые по своим прошениям во учрежденных местах во определенные указами и регламентами сроки справедливого решения не получат, не по другим каким законным препятствиям, но токмо за единою напрасною волокитою, челобитные свои, со обстоятельным изъяснением… подавали бы прямо нам и определенному для того нарочно при Дворе нашем рекетмейстеру Фенину». А он уже решал, передать ли челобитные в руки правительницы или послать их в Сенат, Синод или другие учреждения. В кабинет велено было подавать ежедневные рапорты о решенных делах не только в Сенате, как делалось прежде, но во всех коллегиях и канцеляриях, «дабы мы могли видеть, с какою ревностью и попечением данные нами указы и высочайшая воля исполняются». Также Анна Леопольдовна повелела присылать в кабинет три раза в год финансовые отчеты из всех департаментов. Еще при Минихе, часто получавшем жалобы от военных частей на плохое качество сукна, был разработан «регламент или работные регулы на суконные и каразейные фабрики», который устанавливал стандартные размеры и критерии качества для выпускаемых сукон, ограничивал рабочий день на фабриках пятнадцатью часами и вводил нормы заработной платы для ткачей.

* * *

Вице-канцлер Головкин и некоторые другие приближенные лица советовали Анне Леопольдовне принять титул императрицы; она отложила это до дня своего рождения, 7 декабря. Антон Ульрих предостерегал ее от заговора Елизаветы, но Анна то ли не приняла это всерьез, то ли решила, что можно уладить этот конфликт, просто проявив немного больше внимания и дружелюбия по отношению к принцессе.

23 ноября 1741 года на куртаге (придворной вечеринке) Анна Леопольдовна вызвала Елизавету в свои покои, чтобы поговорить с ней по-семейному. Она сказала, что до нее доходят слухи о готовящемся заговоре, и прямо спросила Елизавету, принимает ли та в нем участие. Разумеется, Елизавета была очень испугана, она стала убеждать Анну, что никогда не замышляла ничего против ее сына и стала жертвой клеветы. Ей удалось рассеять подозрения доверчивой правительницы, и тем не менее она понимала, что больше нельзя откладывать решительных действий.

Ночью 25 ноября 1741 года Елизавета надела поверх платья гвардейскую кирасу и явилась в казармы Преображенского полка. Историки расходятся во мнении о том, с какими именно словами она обратилась к солдатам. Одни передают, что цесаревна сказала: «Други мои! Как вы служили отцу моему, то при нынешнем случае и мне послужите верностью вашею!». Другие приводят такую краткую речь: «Ребята! Вы знаете, чья я дочь, ступайте за мной». Ясно одно: преображенцы были готовы поддержать ее во всем. Елизавета взяла крест, опустилась на колени, а за нею преклонили колена и все остальные. Елизавета сказала: «Клянусь умереть за вас, клянетесь ли вы умереть за меня?».

Преображенцы с принцессой отправились в Зимний дворец. Так как Елизавете было трудно идти по глубокому снегу, солдаты подняли ее на плечи. Семеновцы, стоявшие в тот день на карауле, пропустили преображенцев во дворец, не только не оказав никакого сопротивления, но даже не подняв тревоги.

Елизавета Петровна в Царском Селе.

Анна Леопольдовна спала. Спали и ее дети: царевич Иоанн и маленькая принцесса Екатерина, которой тогда исполнилось только пять месяцев. Елизавета сама разбудила Анну, которая умоляла только не делать зла ни детям, ни фрейлинам. Цесаревна посадила ее в свои сани и отвезла ее и детей в свой дворец. Скоро во дворец цесаревны привезли Антона Ульриха и других арестованных.

В вышедшем через несколько дней манифесте Елизавета объявляла, что из-за того, что на троне очутился младенец, государство оказалось на грани гибели. «…Чрез разные персоны и разными образы происходило, от чего уже как внешние, так и внутрь Государства беспокойства и непорядки, — писала она, — и, следовательно, немалое же разорение всему Государству последовало б; того ради все Наши, как духовного, так и светского чинов верные подданные, а особливо Лейб-Гвардии Наши полки всеподданнейше и единогласно Нас просили, дабы Мы, для пресечения всех тех происшедших и впредь опасаемых беспокойств и непорядков, яко по крови ближняя, Отеческий Наш Престол Всемилостивейше восприять соизволили, и по тому Нашему законному праву, по близости крови к Самодержавным Нашим вседражайшим Родителям, Государю Императору Петру Великому и Государыне Императрице Екатерине Алексеевне, и по их всеподданнейшему Наших верных единогласному прошению, тот Наш Отеческий Всероссийский Престол Всемилостивейше восприять соизволили…»

* * *

Анна Леопольдовна, ее муж и их дети содержались в крепостях — Дюнамюнде (Рига) и Раненбурге (на границе Липецкой и Рязанской области), а потом — в холмогорском монастыре недалеко от Архангельска. В тюрьме у Анны Леопольдовны родились еще два сына — Петр и Алексей. Родив последнего, Анна заболела родильной горячкой и умерла. Ей было всего 28 лет. Ее торжественно похоронили в Благовещенской церкви Александро-Невской лавры. Но оставались ее дети, а пока они были живы, оставался возможен новый дворцовый переворот. Так что Елизавета вновь не могла быть спокойна. Она не спала ночами, боялась собственных приближенных и не верила никому.