Елизавета Темкина — кем она была?

Покончив с обоими самозванцами — Пугачевым и Таракановой, Екатерина принялась реформировать управление в губерниях Российской империи. Примерно в это же время она, возможно, вступает в тайный брак со своим фаворитом Григорием Потемкиным.

Как и у Елизаветы Петровны, у Екатерины бывали в фаворитах самые разные люди. Одни, как Ланской, были просто миловидны и добронравны, другие же становились опорой ее государства. Братья Орловы некогда фактически возвели ее на трон. Станислав Понятовский помог установить контроль над Польшей. А Потемкин подарил императрице Крым.

Великий русский историк Василий Осипович Ключевский говорил, что при Екатерине Россия впервые заговорила с Европой повелительным тоном. А современник Екатерины граф Безбородко выразил эту мысль еще более экспрессивно: «При матушке, — сказал он, — ни одна пушка в Европе не смела выстрелить без нашего позволения». Но кроме Европы оставалась еще и Азия — могущественная Османская империя, а кроме христиан — мусульмане, удерживавшие древнюю христианскую столицу — Константинополь. Европейские страны периодически заключали союзы с Турцией против своих соседей, но все же в глазах христиан XVIII века мусульмане — «естественные враги». Особенно в глазах Екатерины, которая совсем не случайно дала своему второму внуку имя Константин и мечтала посадить его на трон если уж не в Константинополе, то, по крайней мере, в Греции. (Так называемый «греческий проект» разработал лично секретарь императрицы А. А. Безбородко.)

Г. А. Потемкин

Потемкин — выходец из старинного дворянского рода, в котором смешивалась польская и русская кровь. Его предки служили еще московским царям. Отец Потемкина состоял на военной службе, был участником Полтавской битвы и Прутского похода Петра I. Григорий был его единственным сыном и наследником. Он учился в только что открытом Московском университете, где прославился феноменальной памятью и взрывным характером. Позже его родственник, Лев Энгельгарт, вспоминал: «Поэзия, философия, богословие и языки латинский и греческий были его любимыми предметами, он чрезвычайно любил состязания, и сие пристрастие осталось у него навсегда. Во время своей силы он держал у себя ученых раввинов, раскольников и всякого звания ученых людей. Любимое его было упражнение: когда все разъезжались, призывал их к себе и стравливал, так сказать, а между тем сам изощрял себя в познаниях».

После окончания университета он поступил на военную службу в кавалергардский полк и стал одним из рядовых участников заговора, который привел на трон Екатерину. Именно тогда императрица обратила на него внимание и приблизила к себе. Один из мемуаристов, Павел Федорович Карабанов, автор сборника «Исторические рассказы и анекдоты, записанные со слов именитых людей», пишет: «Потемкин, при восшествии на престол Екатерины, весьма способствовал в приведении солдат к присяге и пожалован в подпоручики, а потом в камер-юнкеры. Желание обратить на себя внимание императрицы никогда не оставляло его: стараясь нравиться ей, ловил ее взгляды, вздыхал, имел дерзновение дожидаться в коридоре; и, когда она проходила, упадал на колени и, целуя ей руку, делал некоторого рода изъяснения. Она не противилась его движениям. Орловы стали замечать каждый шаг и всевозможно противиться его предприятию».

По слухам, такой фавор не мог не вызвать недовольства братьев Орловых, они подкупили врача Потемкина, и тот из-за ошибочного лечения потерял глаз. «Потемкин в отчаянии уклонился от двора, под видом болезни, и жил уединенно в полку своем; — продолжает Карабанов, — тут предположил было идти в монахи, надевал нарочно сделанную архиерейскую одежду и учился осенять свечами. Екатерина расспрашивала о нем, посылала узнать о здоровье. Однажды, проезжаясь с Григорием Орловым, приказала остановиться против его жилища; Орлов был послан для свидания, а Потемкин, избегая оного, скрылся через огород к полковому священнику, с которым делил время. Императрица пожелала его увидеть, и он снова показался у двора. Началось сватанье на фрейлине графине Елизавете Кирилловне Разумовской с намерением привлечь к тому Екатерину».

В 1769 году Потемкин участвовал в войне с Турцией, а Екатерина писала ему многозначительные письма. «Я уверена, что все то, чего Вы сами предприемлете, ничему другому приписать не должно, как горячему Вашему усердию ко мне персонально и вообще к любезному Отечеству, которого службу Вы любите. Но как с моей стороны я весьма желаю ревностных, храбрых, умных и искусных людей сохранить, то Вас прошу попустому не даваться в опасности. Вы, читав сие письмо, может статься зделаете вопрос, к чему оно писано? На сие Вам имею ответствовать: к тому, чтоб Вы имели подтверждение моего образа мысли об Вас, ибо я всегда к Вам весьма доброжелательна».

Позже, чтобы успокоить ревность нового любовника, она напишет для него «Чистосердечную исповедь», в которой расскажет обо всех своих романах, и завершит ее такими словами: «Потом приехал некто богатырь. Сей богатырь по заслугам своим и по всегдашней ласке прелестен был так, что услыша о его приезде, уже говорить стали, что ему тут поселиться, а того не знали, что мы письмецом сюда призвали неприметно его, однако же с таким внутренним намерением, чтоб не вовсе слепо по приезде его поступать, но разбирать, есть ли в нем склонность, о которой мне Брюсша сказывала, что давно многие подозревали, то есть та, которую я желаю чтоб он имел. Ну, Госп<один> Богатырь, после сей исповеди могу ли я надеяться получить отпущение грехов своих. Изволишь видеть, что не пятнадцать, но третья доля из сих: первого по неволе да четвертого из дешперации я думала на счет легкомыслия поставить никак не можно; о трех прочих, естьли точно разберешь, Бог видит, что не от распутства, к которому никакой склонности не имею, и естьли б я в участь получила смолоду мужа, которого бы любить могла, я бы вечно к нему не переменилась.

Беда та, что сердце мое не хочет быть ни на час охотно без любви. Сказывают, такие пороки людские покрыть стараются, будто сие произходит от добросердечия, но статься может, что подобная диспозиция сердца более есть порок, нежели добродетель. Но напрасно я сие к тебе пишу, ибо после того взлюбишь или не захочешь в армию ехать, боясь, чтоб я тебя позабыла. Но, право, не думаю, чтоб такую глупость зделала, и естьли хочешь на век меня к себе привязать, то покажи мне столько же дружбы, как и любви, а наипаче люби и говори правду».

* * *

Наконец в ходе войн с Турцией (1768–1774 гг.) был решен вопрос с Крымом. Князь Долгоруков заставил крымского хана Селима бежать в Турцию и заключил с новым избранным ханом Сахибом II Гирееем Карасубазарский договор, по которому Крым объявлялся независимым ханством под покровительством России. Положения этого договора закреплены в 1774 году подписанием Кючук-Кайнарджийского мирного договора с Турцией. Османская империя «обменяла» свое присутствие на полуострове на уход русского флота с нескольких островов Эгейского архипелага, которые прежде присягнули России во время Русско-турецкой войны. К России перешли Керчь, крепости Кинбурн и Еникале, контролировавшие выход из Азовского в Черное море.

В 1774 году Потемкин назначен генерал-губернатором Новороссии, Азовской, Астраханской и Саратовской губерний. О его деятельности сохранились воспоминания графа Роже де Дама, находившегося в это время в Елисаветграде (ныне — Кировоград). Граф писал: «Я ежечасно сталкиваюсь с новыми, фантастическими азиатскими причудами князя Потемкина. За полчаса он перемещает целую губернию, разрушает город, чтобы заново отстроить его в другом месте, основывает новую колонию или фабрику, переменяет управление провинцией, а затем переключает все свое внимание на устройство праздника или бала…».

В 1776 году в Крыму начался мятеж Давлет-Гирея, требовавшего от османского султана, чтобы тот расторг заключенный с Россией договор. Мятеж вскоре был подавлен войсками Суворова, а сменивший хана Шахин Гирей не смог удержаться у власти, поссорившись с собственной знатью. В 1778 году Александр Васильевич Суворов, исполняющий обязанности командующего войсками Крыма и Кубани, по указанию князя Потемкина содействовал переходу в российское подданство и переселению христианского населения Крыма (армян, греков, волохов, грузин). Потемкину отдала такой приказ сама Екатерина. Позже из-за непрекращающихся угроз со стороны Турции Потемкин пришел к выводу о необходимости присоединения Крыма к России и убедил в этом Екатерину. «Всемилостивейшая государыня! — писал он. — Неограниченное мое усердие к Вам заставляет меня говорить: презирайте зависть, которая Вам препятствовать не в силах. Вы обязаны возвысить славу России. Посмотрите, кому оспорили, кто что приобрел: Франция взяла Корсику, цесарцы без войны у турков в Молдавии взяли больше, нежели мы. Нет державы в Европе, чтобы не поделили между собой Азии, Африки, Америки. Приобретение Крыма ни усилить, ни обогатить Вас не может, а только покой доставит… Поверьте, что Вы сим приобретением безсмертную славу получите и такую, какой ни один государь в России еще не имел. Сия слава проложит дорогу еще к другой и большей славе: с Крымом достанется и господство в Черном море. От Вас зависеть будет, запирать ход туркам и кормить их или морить с голоду». В результате деятельности Потемкина, который лично отправился в Крым, это присоединение совершилось, причем без единого выстрела. Татарская знать окончательно поссорилась с Шахин Гиреем и заставила его отречься от престола (Потемкин узнал об этом еще в Херсоне) и теперь была готова заключить союз с Россией. Вскоре Потемкин уже принимал торжественную присягу крымской знати на плоской вершине скалы Ак-Кая под Карасу-базаром (ныне — Белогорск).

В 1787 году Екатерина вместе со своим двором, прихватив с собой иностранных дипломатов, совершила свой знаменитый вояж по новым владениям. Путь их лежал через Новороссию. С этой поездкой связано предание о «потемкинских деревнях». Рассказывали, что Потемкин, чтобы скрыть свои злоупотребления и казнокрадство и чтобы уверить гостей, что его губерния процветает, выставлял на пути кортежа бутафорские деревни, где «пейзане», а точнее, нанятые актеры изображали довольство и счастье и с восторгом встречали императрицу и ее спутников. Поскольку участники путешествия не оставили никаких записей о своих впечатлениях от Новороссии, мы не можем знать, на самом ли деле они посещали эти «невзаправдашние деревни». Известно только, что такого рода «маскарады» были очень популярны в XVIII веке (вспомним описание свадьбы Анны Леопольдовны), но… гости прекрасно знали, что это игра, инсценировка, и никто не пытался убедить их в том, что они находятся в настоящей деревне и встречаются с настоящими крестьянами. Биограф Потемкина граф Самойлов возмущался: «Что деятельность Потемкина была крайне неприятно иностранцам, это вполне понятно. Господствуя у нас печатным словом, иноземцы распространили мнение (которое и доселе не совсем уничтожено), будто все эти работы были каким-то торжеством обмана, будто Потемкин попусту бросал деньги и показывал государыне живые картины, вместо настоящих городов и сел». Но позже энциклопедический словарь Брокгауза и Эфрона писал: «В 1787 году предпринято было знаменитое путешествие императрицы Екатерины на юг, которое обратилось в торжество Потемкина, с замечательным искусством сумевшего скрыть все слабые стороны действительности и выставить на вид блестящие свои успехи».

Императрица осмотрела построенный Потемкиным Херсон, ночевала в ханском дворце в Бахчисарае, наблюдала за маневрами флота в Севастопольской бухте. Она написала: «Я всем обязана князю Потемкину. Надеюсь, теперь никто не назовет его ленивым». В том же году Потемкин получил почетный титул князя Таврического.

Хотя они расстались (точнее, это Екатерина оставила его), но все же расстались друзьями и продолжали ими оставаться. Недаром императрица писала Потемкину: «А твои собственные чувства и мысли тем наипаче милы мне, что я тебя и службу твою, исходящую от чистого усердия, всегда люблю, и сам ты бесценной».

* * *

Если Екатерина и Потемкин действительно тайно стали мужем и женой, то это случилось где-то между весной 1774-го и зимой 1775 года. Мемуаристы называют разные даты и разные церкви, где они венчались: то ли это случилось «в церкви Сампсония, что на Выборгской стороне», то ли в имении Екатерины Пелла, то ли в Храме Вознесения Господня в Сторожах, у Никитских ворот.

Если наша героиня действительно была дочерью этой пары, то она появилась на свет в июле 1775 года, когда в Москве как раз праздновали заключение Кючук-Кайнар-джийского договора, но праздновали… без Екатерины. Императрица была больна и не выходила (по официальной версии, у нее было кишечное расстройство). Однако большинство историков сомневается в этом. Дело в том, что Екатерина, одержимая страстью «все устраивать», не забывала своих детей, пусть даже незаконнорожденных. Со своим сыном от Григория Орлова, Алексеем Бобринским, она поддерживала связь: писала ему письма, оплачивала его долги, журила, потом, убедившись в полной его безалаберности, оставила жить в провинции, в Ревеле, но разрешила приехать ненадолго в Петербург после женитьбы, чтобы познакомиться с его избранницей, Анной Унгерн-Штернберг, дочерью барона Вольдемара Унгерн-Штернберга, коменданта ревельской крепости. А к судьбе девочки она ни разу не выказывала никакого интереса. Встречался с Бобринским и Павел уже после смерти Екатерины. Но он никогда не вспоминал о своей предполагаемой сестре.

Е. Г. Темкина

Зато Потемкин сразу признал малышку и дал ей, как это тогда было принято, свою урезанную фамилию — Темкина. Елизавету Темкину воспитывала сестра Григория, Мария Александровна Самойлова, а опекуном девочки назначили его племянника Александра Николаевича Самойлова.

С портрета Боровиковского на нас смотрит веселая и лукавая девушка, немного полноватая, но ровно «по моде того времени», с темно-карими глазами, носом с чуть заметной горбинкой и великолепными рыжими волосами. Могла ли она быть дочерью темноволосой Екатерины и Потемкина, внешность которого описали таким образом: «Орлиный нос, высокое чело, красиво выгнутые брови, голубые приятные глаза, прекрасный цвет лица, оттененный нежным румянцем, мягкие светло-русые вьющиеся волосы, ровные, ослепительной белизны зубы — вот обольстительный портрет князя в цветущие годы. Немудрено, что он по количеству своих романов… не уступал знаменитому герою романтических новелл — Дон Жуану ди Тенорио». Если цвет волос может варьировать в довольно широком диапазоне, то хорошо известно, что у двух голубоглазых людей не может родиться кареглазый ребенок. У Потемкина, как мы уже знаем, глаза голубые. А у Екатерины? Тут мемуаристы расходятся во мнениях. Английский посол в России лорд Бёкингхэмшир, оставивший в своих заметках портрет императрицы, который некоторые историки считают наиболее достоверным, пишет: «Черты ее лица далеко не так тонки и правильны, чтобы могли составить то, что считается истинной красотой; но прекрасный цвет лица, живые и умные глаза, приятно очерченный рот и роскошные, блестящие каштановые волосы создают, в общем, такую наружность, к которой очень немного лет назад мужчина не мог бы отнестись равнодушно… Глаза у нее голубые, и живость их смягчена томностью взора, в котором много чувствительности, но нет вялости». В то же время Клод Рюльер, французский историк, секретарь французского посольства в России, повествуя о дворцовом перевороте 1762 года, оставил такое описание внешности новой императрицы: «Ее волосы каштанового цвета и чрезвычайно красивы; брови темные; глаза карие, прекрасные; отражение цвета придает им голубоватый оттенок; цвет лица чрезвычайно свежий». Одним словом, и здесь нет ясности. Известно, что у Потемкина было много пассий (не зря же его сравнивают с Доном Жуаном), и какая-нибудь рыжеволосая и кареглазая красавица вполне могла подарить ему дочь.

Когда девочка подросла, опеку над ней принял лейб-медик Иван Филиппович Бек, врачевавший внуков императрицы. Такой выбор тоже ничего не значит. Разумеется, Потемкин прекрасно знал все окружение императрицы и мог выбирать для своей дочери любого человека, которому доверял. Позже Елизавета воспитывалась в пансионе Беккера. Закончив пансион, она сразу вышла замуж за секунд-майора Ивана Христофоровича Калагеорги. Позже один из ее сыновей считал такой брак еще одним доказательством родства своей матери с императорской семьей.

Он писал: «Она воспитывалась в Петербурге, в лучшем тогда пансионе Беккера, и прямо из пансиона выдана замуж за моего отца, бывшего тогда товарищем детства Великого князя Константина Павловича, и получила от Потемкина обширные поместья в Новороссийском крае». Семья уехала в Херсон, где Иван Христофорович поступил на государственную службу. В 1816 году, получив должность губернатора Екатеринославской губернии, он переехал с семьей в Екатеринослав. Современники отзывались об Иване Христофоровиче как о добром человеке, а о его супруге как об избалованной, самоуверенной и своенравной женщине.

Когда Елизавета вышла замуж, один из ее прежних опекунов, Александр Самойлов, заказал ее протрет известному художнику Владимиру Боровиковскому, чтобы подарить его семье. Боровиковский также написал миниатюру, на которой Елизавета Григорьевна изображена в облике древнегреческой богини Дианы: в диадеме с лунным серпом и с обнаженной грудью. Елизавета Григорьевна родила 10 детей: 4 сына и 6 дочерей. Известный литературовед и лингвист Дмитрий Николаевич Овсянико-Куликовский так описывал жизнь этой семьи: «Семейство жило дружно, весело и шумно, но вместе с тем как-то очень беспокойно, ожидая по временам всяких бед и напастей». Вот только Дмитрий Николаевич приходился Ивану Христофоровичу и Елизавете Григорьевне… правнуком. Вряд ли он мог опираться на свои воспоминания, скорее передавал то, что слышал от своих родных.

Елизавета Григорьевна скончалась в мае 1854 года, в возрасте 78 лет. Потемкина в ту пору уже более полвека не было на свете. Он умер в 1791 году, на пути из своего имения Яссы в Николаев.

Гаврила Романович Державин посвятил кончине Потемкина такие строки:

Не ты ли счастья, славы сын,

Великолепный князь Тавриды?

Не ты ли с высоты честей

Незапно пал среди степей?

Не ты ль наперсником близ трона

У северной Минервы был;

Во храме муз друг Аполлона;

На поле Марса вождем слыл;

Решитель дум в войне и мире,

Могущ — хотя и не в порфире?

Узнав о его кончине, Екатерина упала в обморок, а потом, по воспоминаниям ее секретаря Храповицкого, все повторяла: «Кем заменить такого человека? Я и все мы теперь как улитки, которые боятся высунуть голову из скорлупы».