Мария Николаевна

Для любой женщины первая беременность — значимое событие в жизни. Для женщины из императорской семьи оно значимо по-особому: все ждут от нее рождения наследника, и появление на свет дочери означает неизбежное разочарование. Вот как описывает свою первую беременность и роды Александра Федоровна, супруга тогда еще великого князя Николая Павловича (будущего императора Николая I).

Александра Федоровна

«По возвращении в Павловск мы вернулись к прежнему образу жизни. Вскоре я должна была прекратить верховые поездки, так как однажды за обедней, когда я старалась выстоять всю службу, не присаживаясь, я упала тут же на месте без чувств. Николай унес меня на руках; я этого и не почувствовала вовсе и вскрикнула, только когда мне дали понюхать летучей соли и я пришла в чувство. Этот случай, в первую минуту напугавший присутствующих, был как бы предвестником моей беременности, которой я сама едва верила; это известие обрадовало всех! Говорят, будто на том месте, где я упала, нашли осыпавшиеся лепестки роз, вероятно, из моего букета, и это нашим дамам показалось очень поэтичным…

На Святой неделе, когда колокола своим перезвоном славословили праздник Воскресения, в среду, 17 апреля 1818 г., в чудный весенний день, я почувствовала первые приступы родов в 2 часа ночи. Пригласили акушерку, затем вдовствующую государыню: настоящие боли начались лишь в 9 часов, а в 11 часов я услышала крик моего первого ребенка!

Николай Павлович

Никс <Николай Павлович> целовал меня и плакал, и мы поблагодарили Бога вместе, не зная даже еще, послал ли он нам сына или дочь, но тут подошла к нам maman и сказала: «Это сын». Мы почувствовали себя еще более счастливыми при этом известии, но помнится мне, что я ощутила нечто важное и грустное при мысли, что этому маленькому существу предстоит некогда сделаться императором!»

Но через год, когда у Александры рождается дочь, атмосфера не такая безоблачно-радостная. Александра Федоровна пишет: «Действительно, я легла и немного задремала; но вскоре наступили серьезные боли. Императрица, предупреждённая об этом, явилась чрезвычайно скоро, и 6 августа 1819 года, в третьем часу ночи, я родила благополучно дочь. Рождение маленькой Мари было встречено ее отцом не с особенной радостью: он ожидал сына; впоследствии он часто упрекал себя за это и, конечно, горячо полюбил дочь». (Вероятно тогда, когда в семье родились еще три сына и мужская линия была надлежащим образом закреплена.)

Когда родились старшие дочери, Мария и Ольга, Николай еще не был ни императором, ни даже наследником престола, но, возможно, он уже знал о решении старшего брата. Мария с детства отличалась сильным характером, все отмечали ее сходство с отцом. Она появилась на свет в Павловске 6(18) августа 1819 года, за шесть лет до того, как ее отец вступил на престол.

В тот тревожный день, 14 декабря, маленьких принцесс и их старшего брата Александра увезли из Аничкова дворца в Зимний, входы которого можно было лучше защищать в случае опасности. «Я вспоминаю, что в тот день мы остались без еды, — пишет младшая сестра Марии Ольга. — Вспоминаю озадаченные лица людей, празднично одетых, наполнявших коридоры, Бабушку с сильно покрасневшими щеками. Для нас устроили наспех ночлег: Мэри и мне у Мама на стульях. Ночью Папа на мгновение вошел к нам, заключил Мама в свои объятья и разговаривал с ней взволнованным и хриплым голосом. Он был необычайно бледен. Вокруг меня шептали: «Пришел Император, достойный трона». Я чувствовала, что произошло что-то значительное, и с почтением смотрела на отца. В течение этой зимы нас два раза в день водили через длинные коридоры в покои, которые занимали наши Родители в Эрмитаже. Мы видели их лишь изредка на короткие мгновения. Затем нас опять уводили. Это было время допросов. С одной стороны приводили арестованных, с другой приезжали послы и Высочайшие особы, чтобы выразить соболезнование и принести свои поздравления. Мы же, бедные, маленькие, очень страдали оттого, что были так неожиданно удалены от жизни Родителей, с которыми до того разделяли ее ежедневно. Это было как бы предвкушение жертв, которые накладываются жизнью на тех, кто стоит на высоком посту служения своему народу».

Но дети способны стряхнуть с себя страшные воспоминания, как только жизнь снова начинает катиться по налаженной колее. Может быть, они еще не раз будут просыпаться от страшных снов, но дневные впечатления разгоняют страхи. И вот Ольга уже рассказывает, как весело и беззаботно проводили девочки время на даче в Петергофе: «Наряду с очень строгим воспитанием, с другой стороны, нам предоставляли много свободы. Папа требовал строгого послушания, но разрешал нам удовольствия, свойственные нашему детскому возрасту, которые сам же любил украшать какими-нибудь неожиданными сюрпризами. Без шляп и перчаток мы имели право гулять по всей территории нашего Летнего дворца в Петергофе, где мы играли на своих детских площадках, прыгали через веревку, лазили по веревочным лестницам трапеций или же прыгали через заборы. Мэри, самая предприимчивая из нашей компании, придумывала постоянно новые игры, в то время как я, самая ловкая, их проводила в жизнь. По воскресеньям мы обедали на Сашиной молочной ферме со всеми нашими друзьями, гофмейстерами и гувернантками, за длинным столом до тридцати приборов. После обеда мы бежали на сеновал, прыгали там с балки на балку и играли в прятки в сене. Какое чудесное развлечение! Но графиня Виельгорская находила такие игры предосудительными, так же как и наше свободное обращение с мальчиками, которым мы говорили «ты». Это было донесено Папа; он сказал: «Предоставьте детям забавы их возраста, достаточно рано им придется научиться обособленности от всех остальных»».

В 1837 году царская семья со старшими детьми (Александром и Марией) ездила в Крым. Верный летописец этой семьи — великая княгиня Ольга записывает: «Моих Родителей принимали там с таким гостеприимством, как разве во времена Императрицы Екатерины. Верхом на лошадях, оседланных по-восточному в бархат и золото, ездили от одного поместья к другому. Это было чудесным временем: везде самое приятное общество, музыка, танцы до глубокой ночи на залитых луной террасах, сады, полные пышных южных растений».

Далее Ольга, которая в это время жила в Царском Селе, пишет о том, что узнала из писем сестры и матери: «Мэри участвовала в поездке. Она наслаждалась тем, что вызывала восхищение как у молодых, так и у старых. Ее красота была совершенно особого рода, она соединяла в себе две вещи: строгость классического лица и необычайную мимику; лоб, нос и рот были симметричны, плечи и грудь прекрасно развиты, талия так тонка, что ее мог обвить обруч ее греческой прически. Понятие о красоте было для нее врожденным, она сейчас же понимала все прекрасное. Она ярко переживала все, ею виденное, и была чужда всякому предубеждению. Очень скорая в своих решениях и очень целеустремленная, она добивалась своего какой угодно ценой и рассыпала при этом такой фейерверк взглядов, улыбок и слов, что я просто терялась и даже утомлялась, только глядя на нее. Я чувствовала себя часто несвободной в ее обществе, ее непринужденность сковывала меня, ее поведение пугало: я не могла объяснить себе, что за ним таилось. Если она бывала хороша со мной, я сейчас же подпадала под ее очарование, но единогласия между нами почти не было. И тем не менее она была хорошим товарищем и верной подругой, и ее вера в дружбу никогда не ослабевала, несмотря на некоторые разочарования. Ни один из просителей никогда не уходил от нее без ответа, но те, кто знал ее, больше просили услуг, чем совета. Никто не ожидал от этого возбужденного сердца терпения, благоразумия или глубокого понимания. Так и политические соображения не вызывали в ней ничего, кроме спешных импульсов, часто даже противоречащих один другому. Позднее, когда благодаря урокам жизни ее натура укрепилась и стала выносливей, я же приобрела больше уверенности в себе, наше взаимное чувство друг к другу стало много крепче. Конечно, она была в сотни раз ценнее меня, она была способнее, чем все мы семеро вместе, но одного не хватало ей: чувства долга. Она не умела преодолевать поставленные перед ней задачи и завидовала тому, с каким жаром я могла этому отдаваться».

* * *

По легенде, когда Марии исполнилось 16 лет, она попросила у отца позволить ей не покидать Родину. И вот, в том же 1837 году, как раз перед поездкой в Крым, 18-летняя Мария, которая поражала всех своею ослепительною красотой и тонкой талией, встречает на больших кавалерийских маневрах принца Максимилиана Евгения Иосифа Наполеона Лейхтенбергского — сына вице-короля Италии Евгения Богарнэ и Амалии Августы, дочери короля Баварии. Максимилиан считается не только одним из красивейших мужчин в Европе, но и числится среди наиболее просвещенных и образованных. Совсем недавно он пережил потерю старшего брата Августа, и к нему перешел титул герцога Лейхтенбергского. В Россию он приехал по поручению своего дяди, баварского короля Людвига I, чтобы участвовать в кавалерийских маневрах.

«С первого же взгляда Мэри его поразила, — пишет Ольга Николаевна. — И он понравился ей, так как он был очень красивый мальчик. Но главным образом ей льстило то впечатление, которое она произвела на него, и мысль о том, что он может стать ее мужем, сейчас же пришла ей в голову. Согласится ли он остаться с ней в России?»

Появляется еще один претендент — кронпринц Баварский, также носящий имя Максимилиан. Принцессы встречаются с ним во время семейной поездки в Германию. Но он явно предпочитает Ольгу, что явилось большой неожиданностью для всех, и в первую очередь для самой Ольги.

В Берлине они снова встречают принца Лейхтенбергского. Ольга отмечает, что никто не упускает шанса напомнить принцу о его низком происхождении со стороны отца: так, где все сидят в креслах, ему предлагают табуретку, там, где все едят с золота, ему подают серебряную посуду. Это больно ранит его мать — вдовствующую королеву Баварскую, но принц только весело смеется, совершенно не придавая этому значения. Однако такое двусмысленное положение молодого человека дает Николаю надежду на то, что принц последует за своей невестой в Россию. И его надежды оправдываются. Максимилиан согласен поступить в русскую армию и крестить и воспитывать детей в православной вере.

Мария Николаевна

И вот 2 июня 1839 года в Зимнем дворце герцог венчается с Марией Николаевной. «Церемониал венчания по греческому обряду был продолжителен и величественен, — писал очевидец события, Астольф де Кюстин. — Герцог Лейхтенбергский — высокий, сильный, хорошо сложенный молодой человек; черты его лица вполне заурядны, глаза красивы, а рот чересчур велик, да к тому же неправильной формы; герцог строен, но в осанке его нет благородства; ему удаётся скрыть природный недостаток изящества с помощью мундира, который ему очень идет, но делает его больше похожим на статного младшего лейтенанта, нежели на принца».

Принц Максимилиан, герцог Лейхтенбергский

А великая княжна Ольга Николаевна рассказывает о том, что было дальше: «Приданое Мэри было выставлено в трех залах Зимнего дворца: целые батареи фарфора, стекла, серебра, столовое белье, словом, все, что нужно для стола, в одном зале; в другом — серебряные и золотые принадлежности туалета, белье, шубы, кружева, платья, и в третьем зале — русские костюмы, в количестве двенадцати, и между ними — подвенечное платье, воскресный туалет, так же как и парадные платья со всеми к ним полагающимися драгоценностями, которые были выставлены в стеклянных шкафах: ожерелья из сапфиров и изумрудов, драгоценности из бирюзы и рубинов. От Макса она получила шесть рядов самого отборного жемчуга.

Кроме этого приданого, Мэри получила от Папа дворец (который был освящен только в 1844 году) и прелестную усадьбу Сергиевское, лежавшую по Петергофскому шоссе и купленную у Нарышкиных».

Ольга в восторге от того, что ее сестра выходит замуж за «такого милого и хорошего» молодого человека. Но Анна Тютчева придерживалась другого мнения. В своих мемуарах она пишет о Марии Николаевне: «Это была, несомненно, богатая и щедро одаренная натура, соединявшая с поразительной красотой тонкий ум, приветливый характер и превосходное сердце, но ей недоставало возвышенных идеалов, духовных и умственных интересов. К несчастью, она была выдана замуж в возрасте 17 лет за принца Лейхтенбергского, сына Евгения Богарнэ, красивого малого, кутилу и игрока, который, чтобы пользоваться большей свободой в собственном разврате, постарался деморализовать свою молодую жену… Не без неприятного изумления можно было открыть в ней наряду с блестящим умом и чрезвычайно художественными вкусами глупый и вульгарный цинизм».

Молодые поселились в новом Мариинском дворце, на Исаакиевской площади. Именно в этом дворце Марию Николаевну впервые увидела Анна Тютчева. В своих мемуарах она пишет: «Я отправилась к великой княгине Марии Николаевне, которой была обязана своим назначением ко двору. Я застала ее в роскошном зимнем саду, окруженной экзотическими растениями, фонтанами, водопадами и птицами, настоящим миражем весны среди январских морозов. Дворец великой княгини Марии Николаевны был поистине волшебным замком благодаря щедрости императора Николая к своей любимой дочери и вкусу самой великой княгини, сумевшей подчинить богатство и роскошь, которыми она была окружена, разнообразию своего художественного воображения». Летом супруги ездили в имение Сергиевка, близ Петергофа.

Герцог принял на себя обязанности президента Академии художеств и главноуправляющего Горным институтом. Он организовал небольшую лабораторию по гальванопластике и на ее базе в 1845 году открыл первое промышленное гальванопластическое предприятие, которое занималось изготовлением барельефов и статуй. Здесь делалось художественное убранство и для Исаакиевского собора. Еще одним детищем герцога стал завод, производивший бронзовые отливки; там изготовили первые в России паровозы, служившие для Царскосельской железной дороги. Герцог посетил уральские заводы и составил для правительства подробный отчет об их деятельности. Другое увлечение герцога — живопись. Он привез из Мюнхена коллекцию произведений искусства, которая размещалась в Академии художеств. В 1851 году герцог организовал в залах Академии первую в истории России выставку произведений из частных собраний. Под его руководством открыты Мозаичное отделение при Академии художеств, Московская художественная школа.

У Марии и Максимилиана было семеро детей: три дочери и четыре сына. Старшая дочь, Александра, умерла в детстве. Остальные девочки — Мария (которую в семье звали принцесса Маруся) и Евгения — получили титулы княжон Романовских и позже вышли замуж за немецких принцев. Сыновья Николай, Евгений, Сергей и Георгий — герцоги Лейхтенбергские — женились на русских дворянках. «Мэри была идеальной матерью, — вспоминает Ольга Николаевна, — нежная, исполненная заботы и очень ловкая. Она не только сумела добиться от своих детей послушания — они любили ее и уважали, и ее авторитет все увеличивался с годами. Ее дети были для нее также оплотом и защитой от всех жизненных разочарований, вытекавших из непостоянства ее натуры. Как я любила потом прелестную картину, когда она в детской, окруженная всей своей румянощекой детворой, с новорожденным на руках, сидела с ними на полу».

Писатель и тайный советник Владимир Соллогуб так вспоминает об этой паре: «Герцог Лейхтенбергский был не только одним из красивейших мужчин в Европе, но также одним из просвещенных и образованнейших принцев. Он всегда относился ко мне с самою благосклонною дружбой, и я могу сказать, что мне не приходилось встретить человека с таким обширным и тонким чутьем всего благородного и прекрасного. Супруга герцога Лейхтенбергского великая княжна Мария Николаевна хотя гораздо ниже ростом, чем августейшая ее сестра, ныне королева Вюртембергская, была тем не менее красоты замечательной. Она более всех детей походила лицом на своего царственного родителя Николая Павловича. Одаренная умом замечательным и необыкновенно тонким пониманием в живописи и скульптуре, она много содействовала процветанию родного искусства. В ее роскошном дворце строгий этикет соблюдался только во время балов и официальных приемов; в остальное же время великая княгиня являлась скорее радушной хозяйкой, остроумной и благосклонной, в среде лиц, наиболее ей приближенных, а также талантливых артистов, всегда имевших к ней доступ и находивших в ней просвещенную покровительницу».

Герцог умер совсем молодым, в возрасте всего 35 лет, простудившись во время своей поездки на Урал. Это случилось в 1852 году. Он похоронен в церкви Святого Иоанна Иерусалимского, в Пажеском корпусе, сердце его отправили в Мюнхен, в семейную усыпальницу.

* * *

Через год Мария Николаевна снова вышла замуж — за графа Григория Александровича Строганова. Брак был тайным: его скрывали от Николая Павловича. Венчание совершилось 13 (25) ноября 1853 года в дворцовой церкви Мариинского дворца. Анна Тютчева, осведомленная об этом браке, отзывается о нем так: «Мне кажется, однако, что, несмотря на сплетни, которые она вызывала, цинизм ее проявлялся скорее в словах и манерах, чем в поведении. Доказательством служит настойчивость, с которой она стремилась урегулировать браком свои отношения к гр. Строганову, с которым она тайно повенчалась тотчас после смерти герцога Лейхтенбергского, хотя этот брак подвергал ее настоящей опасности, если бы он стал известен её отцу. Император Николай имел достаточно высокое представление о своём самодержавии, чтобы в подобном случае насильственно расторгнуть брак, послать гр. Строганова на верную смерть на Кавказ и заточить свою дочь в монастырь.

Г. А. Строганов

К счастью, он никогда не подозревал о событии, которое навсегда оттолкнуло бы его не только от любимой дочери, но также и от наследника и наследницы, которые содействовали этому браку».

Через несколько лет, уже после смерти Николая I, она записывает: «Говорят также много о браке великой княгини Марии Николаевны и уверяют, что он скоро будет объявлен. Будет очень досадно, если эти слухи оправдаются: это произведет дурное впечатление. Говорят, что Строганов объявил, что никогда не вернется в Петербург, если его положение не будет оформлено, что ему надоело видеться со своей женой по спартанской манере. Тем не менее я надеюсь, что в этом случае государь не уступит».

Так и случилось. Этот союз признали законным только при Александре II, но публично о нем так и не объявили. Во втором браке у Марии Николаевны было двое детей, но до совершеннолетия дожила только дочь Елена.

Продолжая дело первого мужа, Мария Николаевна занималась судьбами художников, увеличивала награды и стипендии за лучшие работы в Академии художеств и не жалела на это средств. Она основала Общество поощрения художеств, передала свою художественную библиотеку и множество ценных вещей для его музея и рисовальных классов. Именно по ее инициативе построен дом, в котором в настоящее время размещается Союз художников Петербурга (Б. Морская ул., 38). Кроме того, она покровительствовала Патриотическому институту благородных девиц, основанному в 1827 году.

В 1862 году Мария Николаевна поселилась во Флоренции на вилле Кватро. Умерла великая княгиня 21 февраля 1876 года в Санкт-Петербурге в возрасте 56 лет.