ТУРБИНА НИКА ГЕОРГИЕВНА

(род. в 1974 г. – ум. в 2002 г.)

…Когда деньги закончились, женщина… поднялась на телевизионную башню и прыгнула вниз со 139-метровой высоты. Но так как в тот день дул сильный ветер, она разбилась не на асфальтовой площадке у подножия башни, а ее отнесло через все овсяное поле к самой кромке леса, где бросило на верхушки елей. Несмотря на это, она тут же, на месте, скончалась.

Бульварная пресса с благодарностью подхватила этот случай. Самоубийство как таковое, интересная траектория полета, тот факт, что речь здесь шла о художнице, подававшей некогда большие надежды и к тому же имевшей привлекательную внешность, – все это обладало высокой информативной ценностью. Состояние ее квартиры оказалось таким катастрофическим, что фотографам удалось сделать в ней живописные снимки: тысячи опустошенных бутылок, повсюду следы разрушения, порванные в клочья картины, комки пластилина на стенах и даже испражнения по углам комнаты!..

П. Зюскинд, «Тяга к глубине»

У психологов есть расхожая фраза: у одаренных детей будущее остается в прошлом. И еще обозначение – бывший одаренный ребенок. Это значит – несостоявшийся вундеркинд, «переросший» свой талант, как перерастают болезни. Или – ребенок, утративший свои способности из-за сильнейшей перегрузки. Как спортсмен, вынужденный покинуть большой спорт после травмы, или, например, певец, потерявший голос.

Вообще-то, очень небольшая часть одаренных детей, вырастая, реализует себя в той мере, которая соответствует их способностям; с ходу вспоминаются разве что Моцарт да Лермонтов… Намного больше забытых «маленьких гениев», которые по мере взросления становятся «как все», только намного инфантильнее и амбициознее. Правда, их амбиции, как правило, не связаны со стремлением к социальным успехам и самореализации, а сводятся к желанию заниматься только тем, что им интересно, и находиться при этом в центре внимания. Неприятное сочетание, не правда ли?

Но как осуждать человека, если знаешь, что с младых ногтей его взращивали в атмосфере преклонения, когда взрослые дяди и тети с подчеркнутым почтением прислушивались к каждому слову «чуда», да еще и освобождали от всего, что не связано со сферой его одаренности. И пока «обычные» дети набивали свои первые шишки, учились разрешать конфликты, мыть посуду, принимать совместные решения, страдать и излечиваться от неразделенной любви, зубрить неинтересные предметы и думать о будущей профессии, от вундеркинда требовалось лишь поражать окружающих мощью своего таланта. А когда вундеркинд вырастал и спрос с него становился больше, то вдруг выяснялось, что особых достижений ждать не приходится.

Почему? Потому что, как это ни странно, мало кто занимается развитием таланта одаренных детей, а не его эксплуатацией. Их ориентируют не на самореализацию в будущем, а на сиюминутные всплески и озарения. А ведь, как это ни банально, развитие способностей должно сопровождаться выработкой умения ставить цели и достигать их, навыков командной работы, понимания других людей. И чудо-детей (в отличие от «обычных») нужно этому специально учить, так как чаще всего им негде набрать этот опыт, поскольку они «выпадают» из социального окружения: со сверстниками им неинтересно, а старшие к себе не пускают – слишком малы.

Итак, «звездные дети» взрослеют и… Блестящие умы становятся рядовыми исполнителями, а в «звезды» выходят те, на кого не возлагалось особых надежд. Это становится трагедией для экс-вундеркиндов, развивших свои способности, но не приобретших психологических умений и навыков для их реализации. По некоторым данным, девять из десяти «бывших одаренных» считают себя полными неудачниками, твердят, что жизнь не удалась. И в самом деле: трудно осознавать себя «бывшим» в семьдесят лет, а каково это, например, в двадцать пять, а то и в шестнадцать? Каково понимать, стоя на пороге жизни, что главные достижения уже были? Видеть жалостливые или злорадные взгляды и слышать шепот за спиной: «Да-да, тот самый… Да ничего особенного, а ведет себя, как будто Нобелевскую премию получил…»? И «бывшие одаренные» (не все, но многие) приобретают невроз, приводящий иногда к необратимым последствиям.

Ярким примером нереализованности таланта – к сожалению – стала Ника Турбина, «ребенок-поэт», прогремевшая на весь мир в середине восьмидесятых и погибшая в полном забвении в начале нового века. Ее жизнь – это история амбиций взрослых людей, расплачиваться за которые пришлось Нике. Когда она умерла, газеты вспомнили о ней и запестрели заголовками: «Выросшая девочка-вундеркинд покончила с собой!» Ника разбилась, упав из окна пятого этажа. За два года до того она уже падала (а может, выпрыгивала?) и тоже с пятого этажа, но другого дома. Тогда ей повезло, а во второй раз судьба ее не пощадила.

В 2000 г. режиссер Анатолий Борсюк выразил свое впечатление от встречи с Никой: «Ей 26 лет, вся жизнь впереди, а такое ощущение, будто она уже ее прожила почти до конца». А через два года Ники не стало. Она погибла, не дожив до 28 лет.

А как красиво все начиналось!.. Издание первого поэтического сборника в девять лет, покровительство Евгения Евтушенко, гастроли по всему миру, интервью, запись пластинки на фирме «Мелодия». Ее первыми словами были: «А есть ли душа?» В два года она начала рифмовать, и мама с бабушкой записывали за ней стихи, которые, по словам бабушки, буквально распирали Нику. Позже, когда ей было уже семь, она выходила на сцену перед огромным залом, маленькая, но очень серьезная девочка с прической, как у Марины Цветаевой, и читала взрослым голосом свои стихи. В десятилетнем возрасте на гастролях в США она сообщила, что мечтает о большой кукле и Микки Маусе – просто прелесть что за девочка. В двенадцатилетнем возрасте Ника получила в Венеции «Золотого льва» – престижную премию в области искусств, высший знак поэтического признания. Она стала вторым в СССР поэтом, получившим его, после Анны Ахматовой. Все умилялись: она отбила у льва лапы, чтобы проверить, правда ли он золотой. Ее спрашивали, кем она хочет быть, и Ника уверенно отвечала – актрисой, удивляя всех вокруг: как это, с таким поэтическим даром, и вдруг театральное поприще.

Пока ее слава гремела, с ней работали профессора медицины, экстрасенсы и поэты. Какими только эпитетами ее не награждали! Ее называли эмоциональным взрывом, блистательным талантом, пришельцем из космоса, ребенком-Пушкиным, поэтическим Моцартом и просто последовательницей творчества несравненной Ахматовой.

А девочку к тому времени уже много лет мучили сильнейшие приступы астмы, удушье приходило поздно вечером, и она боялась спать по ночам. Чтобы скоротать долгие ночные часы, Ника начинала рифмовать. Ее бабушка вспоминала: «Это могло случиться когда угодно, но чаще всего ночью. После двух часов. Она звала нас с мамой и приказывала: «Пишите». И мама записывала. Она сажала ее в подушки: Нику мучили приступы астмы (в одной руке ингалятор, в другой – ручка), и быстро-быстро писала. Никуша задыхалась, у нее начинался приступ, а стихи словно перли из нее, не давая покоя». И она диктовала стихи – совсем не детские, трагические, например, такие:

Я – полынь-трава,

Я – полынь-трава,

Горечь на губах,

Горечь на словах,

Я – полынь-трава…

И над степью стон.

Ветром окружен

Тонок стебелек,

Переломлен он…

Болью рождена

Горькая слеза.

В землю упадет —

Я – полынь-трава…

Скептики говорили, что эти стихи принадлежат другому, взрослому поэту. Она ответила на эти обвинения стихотворением:

Не я пишу свои стихи?

Ну хорошо, не я.

Не я кричу, что нет строки?

Не я.

Не я боюсь дремучих снов?

Не я.

Не я кидаюсь в бездну слов?

Ну хорошо, не я.

Мистики верили, что Нике диктует стихи душа умершего гения. Девочка подтверждала: «Это не я пишу. Кто-то водит моей рукой». Она говорила, что к ней приходит Звук – неведомо откуда доносившийся голос, диктовавший строки и заставлявший писать.

Ника не спала до двенадцати лет, пока не начала отступать астма. А вместе с болезнью ушел Звук. Постепенно девочку забыли – не только те, кто ею непосредственно занимался, но и почитатели ее таланта, публика, страна. С покровителями, фондами, чиновниками, журналами все было кончено до 2002 г., когда газеты снова заговорили о поэтическом даре Ники – правда, теперь уже в прошедшем времени. Впрочем, нет, иногда журналисты вспоминали о ней, приходили брать интервью, искали пикантные подробности жизни бывшего вундеркинда. Ника Турбина осталась в прошлом, ее настоящее никого не волновало.

Мама Ники была художницей, но так и не смогла реализоваться. Ей очень хотелось, чтобы в семье была знаменитость, и она с самого раннего детства читала дочери серьезных поэтов – Ахматову, Мандельштама, Пастернака. Дедушка Ники, Анатолий Никаноркин, был писателем, хотя и малоизвестным. Бабушка Людмила Владимировна, женщина чрезвычайно энергичная, стала главной движущей силой процесса, как бы сегодня сказали, «раскрутки» юного гения. Работая заведующей бюро обслуживания в ялтинской гостинице, она как-то подсунула Юлиану Семенову – знаменитому писателю, автору бестселлера «Семнадцать мгновений весны», тетрадку со стихами обожаемой внучки. К идее немедленно прочесть поэтические экзерсисы очередного дарования писатель отнесся без энтузиазма – сколько он уже навидался таких мам и бабушек, уверенных в уникальности своих чад. Но на этот раз…

На этот раз любящая бабушка не ошиблась. Стихи действительно были удивительными, особенно если учесть нежный возраст их создательницы. Юлиан Семенов увез тетрадку с собой в Москву, и уже через месяц стихи Ники появились в «Комсомольской правде», где он когда-то начинал корреспондентом. Началось победное шествие Ники Турбиной, которому немало способствовал Евгений Евтушенко.

В центральной прессе появились публикации о ялтинском вундеркинде. Нику наперебой зазывали на литературные вечера. Она собирала концертные залы – народ приходил посмотреть на чудо. Посещать ялтинскую школу (кстати, это была бывшая гимназия Брюханенко, в которой училась Марина Цветаева) стало абсолютно некогда: все время отнимали гастрольные поездки. Стали звучать предупреждения: осторожнее, не искалечьте психику девочки, и без того неустойчивую. Но близкие Нике люди, похоже, не слышали их. Да и как могло быть иначе, когда первый поэт России писал о ней: «Я не случайно назвал Нику поэтом, не поэтессой. С моей точки зрения, налицо редчайшее явление, а может быть, чудо: восьмилетний поэт».

В девять лет у нее вышла первая книга стихов – «Черновик», вступительное слово к которой написал Евгений Евтушенко (книгу перевели на двенадцать языков). Евтушенко стал ее главным наставником, он буквально пробил издание книги стихов Ники Турбиной в издательстве «Молодая гвардия». «Молодая гвардия» в ту пору открывала многие таланты, но чтобы выпускать книги детей – такого не было. Руководство редакции по работе с молодыми авторами высказывало опасение, что издание книги и нагнетание ажиотажа могут сильно повредить девочке. Но Евтушенко был неудержим, а главный редактор издательства и его заместитель не стали ему перечить. Книгу издали тиражом в 30 тысяч экземпляров, по нынешним временам цифра недосягаемая. К моменту ее выхода – конец 1984-го – Ника Турбина уже была известной советской поэтессой.

Кроме книжки, вышла пластинка со стихами девочки, которая стала лучшим ответом всем сомневающимся. Как вспоминал Евтушенко, «уже после первых строк, произнесенных ею, отпали все сомнения в том, что ее стихи – это плод литературной мистификации. Так могут читать только поэты. В голосе было ощущение особого, выношенного звона».

Ника принимала свалившуюся на нее славу как должное – она стала логичным и естественным продолжением бабушкиных восторгов, которые девочка слышала с раннего детства. Нику возили по всему миру, ее судьбу полностью доверили Евгению Евтушенко. Он возил девочку в США, потом в Венецию на фестиваль «Поэты и Земля», где она была награждена премией «Большой Золотой лев». Ей было двенадцать лет.

А потом сказка кончилась. Через много лет Ника так говорила о том времени: «По улицам слона водили. Это была Ника Турбина. А потом слона бросили и забыли». Она взрослела, перестала быть очаровательной крошкой, читающей недетские стихи. Девочка становилась подростком со всеми трудностями переходного периода, помноженными на особенности личности вундеркинда, а ее семья оказалась к этому не готова. Более того, складывается впечатление, что ни мама, ни бабушка Ники просто не понимали – или не хотели понимать? – что происходит с девочкой. Они как будто сняли с себя ответственность за нее, словно Ника – взрослый состоявшийся человек, а не ребенок, который из последних сил требует любви, тепла и ласки. Впрочем, наверное, тяжело считать ребенком человека, пишущего стихи так, будто он прожил на свете уже много лет.

«Она создавала радость в течение всей нашей жизни. Но с Никушей всегда были проблемы. Когда она совсем маленькая была, писала сложные стихи, до 12 лет вообще не спала. Я обращалась к врачам в Москве, в Киеве, умоляла – сделайте так, чтоб ребенок не писал стихи, чтобы можно было нормально жить. Потому что когда Никуша не спала, мы с ней тоже не спали. Жизнь была очень сложная на этом фоне. А чем старше она становилась, тем сложнее. Никуша росла, постоянно влюблялась, и из-за этого тоже много проблем было и у нее, и у родных. Она была очень трудным ребенком», – говорила бабушка.

А вот слова ее мамы: «Когда Ника была маленькая, лет восьми, к нам приезжала дама из-под Москвы, профессор, она занималась инопланетянами. Так вот, она сказала, что Никуша до тринадцати лет будет писать стихи, а потом станет такой, какая она сейчас. Это был ребенок, который писал стихи, болел своими болезнями, жил в своем замкнутом кругу. Сейчас продают детские яйца-киндерсюрпризы, внутри которых подарок спрятан. И вот жил этот подарочек там, а когда ей исполнилось тринадцать лет, коробочка раскрылась, и оттуда выскочил чертенок. Такой неожиданно взрослый. Нам с ней стало очень сложно, с ней начались беды. Ника резала себе вены, выбрасывалась из окон, пила снотворное, ей было страшно. Я так понимаю, что ей было страшно входить в жизнь, в которой она оказалась…».

Конечно, всем было бы лучше, если бы Ника оставалась вечным ребенком, тогда бы не было проблем, тогда бы не потерялась изюминка ее самородного поэтического дара. Но она росла, а значит, ее стихами нужно было заниматься всерьез – оттачивать слог, развивать талант. Вот только сама Ника, разумеется, не понимала (да и не могла понять) необходимости кропотливой творческой работы: ведь до сих пор стихи появлялись сами собой, без малейших усилий. А заняться развитием ее дара было, к сожалению, некому. И дар ушел.

В это же время из жизни Ники пропал и Евгений Евтушенко. Позже, после ее смерти, поэта стали обвинять во всех смертных грехах: мол, использовал девочку для поддержания собственной славы, а потом, когда понял, что талант угас, бросил на произвол судьбы, не помогал ей. А что ему было делать с Никой? Давать ей образование? Учить самому? Выводить из тяжелого стресса? Да, некоторое время Евгений Евтушенко нес бремя ответственности за судьбу Ники Турбиной, но так не могло длиться вечно. В конце концов, у нее были мама, бабушка и дедушка, которые и должны были бы ею заниматься – лечить, холить, снимать нервное напряжение, решать бытовые вопросы, учить девочку, растить ее талант…

Но мама вышла замуж второй раз и родила еще одну дочку, Машу, заявив во всеуслышание, что второй гений ей не нужен: хватит, натерпелась. Ей стало не до подрастающей Ники, которая не создавала ничего, кроме проблем. Дедушка? Писатель Никаноркин известен, по большому счету, только в связи со своей знаменитой внучкой, так что в литературном плане он мало что мог дать. А равно и в воспитательном: Ника с раннего детства верховодила, и дедушка не был для нее педагогическим авторитетом. Бабушка же, которая столько сил вложила в прославление Ники, крутилась, стремясь обеспечить Турбиных, она была единственной, кто работал в этой семье.

Тринадцатилетнюю Нику отправили в одиночное плавание – из Ялты в Москву (сама она утверждает, что ушла из дому). Девочка стала ходить в обычную школу, где ей приходилось нелегко, ведь оказалось, что кроме как сочинять стихи она, в общем-то, ничего не умеет. Большую часть школьной программы она пропустила из-за гастрольных поездок, и даже грамотно писать толком не научилась (вечная проблема одаренных детей) – у нее была своя скоропись, непонятная окружающим.

В 1989 г. в издательстве «Дом» при советском Детском фонде вышла вторая книга Ники Турбиной «Ступеньки вниз, ступеньки вверх», но ее никто не заметил. Сегодня вообще мало кому известно о существовании этой книги, а те, кто держал ее в руках, отзываются о ней весьма сдержанно.

С этого времени жизнь Ники покрыта туманом – расходятся даты, факты, свидетельства. Иногда даже возникает ощущение, что она целенаправленно мистифицировала окружающих, добавляя своей жизни романтический флер. Вероятно, девушка делала все возможное, чтобы вернуть себе хоть толику былого внимания и преклонения, ставших частью ее жизни.

В 1990 г. Ника отправилась в Швейцарию по приглашению поклонника, который помнил ее еще маленькой, и вышла за него замуж. Ему было семьдесят шесть лет, он был владельцем клиники в Лозанне. По одной версии, муж Ники был милейшим человеком, по другой – чуть ли не маньяком, «ужасно ревнивым старикашкой». Так или иначе, но он целыми днями пропадал в своей клинике, и Ника, замученная бездельем, начала пить, а через год сбежала от него домой, в Москву. Там никто уже не вспоминал девочку-вундеркинда – на дворе был 1991 г. Самое интересное, что о замужестве Ники известно исключительно с ее же слов – некоторые даже сомневаются, а было ли оно на самом деле. Вернувшись после развода в Москву, она поселилась на окраине, в бывшей квартире матери – жуткой хрущевке без телефона. Какое-то время училась не то во ВГИКе, не то в ГИТИСе (Ника еще в 14 лет удачно снялась в фильме «Это было у моря»; у нее была необычная, роковая внешность – зеленые глаза, каштановые волосы, родинка над губой).

Когда на Нику обрушилась любовь, она не сумела с ней справиться, мучаясь сама и мучая своего любимого, ялтинского парня Костю. Она считала, что он ее предает, а он просто хотел семью, детей, налаженный быт, а это претило Нике. Она категорически отказывалась иметь детей, мотивируя это ответственностью за ребенка. И снова непонятно, действительно ли она так считала, или это был элемент эпатажа, желания привлечь к себе внимание. «Родить, конечно, можно, – говорила Ника. – Эгоизм мой будет удовлетворен. А дальше что? Чтобы родить ребенка, нужно нести за него полную ответственность и знать, что ты посвятишь ему все, что возможно, и не только в мечтах, а реально… Я бы не хотела, чтобы у моего ребенка было такое детство, как у меня (я не имею в виду поэзию, славу)».

Позднее Анатолий Борсюк резюмировал: «С нею, действительно, очень сложно. Она совершенно не приспособлена к жизни… Ей нужен человек, который заслонил бы ее своей спиной, избавил от быта, от необходимости покупать себе одежду, еду, платить за квартиру, пробивать публикации. Не знаю, найдется ли сейчас человек, желающий искренне ее полюбить, помочь». А пока такого человека не было, Ника спивалась, причем, что называется, ударными темпами.

В 1994 г. она поступила на актерско-режиссерское отделение Российской академии культуры, кстати, для нее удалось добиться разрешения не сдавать письменный экзамен по русскому языку – грамотно писать она так и не научилась.

Несмотря на тяжелый алкоголизм, первые полгода Ника проучилась очень хорошо, не притрагивалась к спиртному. Она даже дала расписку: «Я, Ника Турбина, даю слово своей преподавательнице Алене Галич, что больше пить не буду». Алена, дочь поэта и музыканта Александра Галича, стала ее близкой подругой и не раз вытаскивала из всевозможных историй. Ника снова писала стихи – на любом клочке бумаги.

17 декабря, в день своего 20-летия, девушка сорвалась, запила и незадолго до экзаменов уехала в Ялту к Косте, с которым встречалась уже несколько лет. На сессию она не вернулась. Восстановиться в институте удалось не сразу и только на заочное отделение. С Костей они все-таки расстались, у него больше не было сил нянчиться с Никой.

А бабушка по-прежнему жила ее избранностью, продолжала считать единственной в своем роде. И даже алкоголизм любимой внучки был использован в подтверждение этой идеи: «Никакие зашивания на нее не действовали. Она тут же вырезала ампулы. Врачи говорили – это уникальное явление, на нее не действуют никакие методы. Ни-ка-ки-е! Это была страшная трагедия!» Мама Ники вообще снимала с себя ответственность за судьбу дочки: «Иногда единственное желание – взять кувалду и стукнуть ее по башке… Потому что она пьет водку. С другой стороны, она взрослый человек и имеет право делать все, что хочет, не спрашивая меня».

Ника продолжала спиваться. Вокруг нее постоянно роились какие-то темные личности. В ночь с 14 на 15 мая 1997 г. она выпала с балкона пятого этажа, поссорившись с одним из своих ухажеров-собутыльников. Желая доказать свое, девушка бросилась к балкону, не удержалась, повисла и тут же протрезвела. Приятель схватил ее за руки, Ника пыталась забраться назад, но не смогла. Спасло ее только то, что, падая, она зацепилась за дерево. Была сломана ключица, поврежден позвоночник. Ника перенесла двенадцать операций.

После этого случая Алена Галич поняла, что подруге необходимо серьезное лечение. Еще в детстве, когда бабушка ездила с ней по всему миру, американские врачи говорили, что при такой нагрузке ребенку необходимы консультации психолога. И теперь Галич договорилась, что Нику на три месяца положат в клинику в США, добилась скидки на лечение. Но когда американцы согласились, мама Ники внезапно увезла ее в Ялту. А там она попала в местную психиатрическую больницу после буйного припадка, чего раньше с ней как будто бы не случалось. Вызволяли ее оттуда не мама и не бабушка, а все та же любимая преподавательница и… Костя.

Потом Ника вернулась в Москву. В свою комнату, оставшуюся от матери и ее второго мужа, которые уже давно развелись. Она продолжала приглашать то подруг, то друзей. Так появился Саша, в прошлом талантливый актер, который служил в театре у Розовского, но был выгнан за пьянство. В последнее время они с Никой преподавали в детском театральном кружке на окраине Москвы. Ну и, конечно же, выпивали.

Саша, сыгравший довольно неприглядную роль в судьбе Ники, вызывал безоговорочное доверие бабушки: «Это удивительный человек, мы ему полностью доверяли… Я знала: если они вместе, он ее оберегает. Я была спокойна. Саша – удивительный человек. Саша актер, талантливый парень. За Никушей он ухаживал, как за ребенком. Лелеял ее».

К тому времени в грузной, усталой, потухшей женщине уже нельзя было узнать блистательную Нику Турбину, держащую в восхищенном оцепенении тысячные концертные залы.

11 мая 2002 г. Ника разбилась насмерть, выбросившись из окна пятого этажа. Ее друзья узнали об этом случайно, только через восемь дней. Почему так? «У Ни-куши дома не было телефона, – объясняла Алена Галич. – Я два раза давала ей деньги на установку, но каждый раз они пропивались. Месяца три назад она купила себе «мобильник», но вскоре пропила и его. В начале мая я была занята переездом на новую квартиру – закрутилась совсем. К тому же Саша скрывал ее смерть от всех. Насколько я знаю, он просто беспробудно пил, и ему некогда было заниматься похоронами Ники».

18 мая, узнав о смерти подруги, Алена помчалась в морг больницы Склифосовского – проститься. Увиденное ужаснуло ее: Нике даже цветов никто не принес, а у гроба топтались пьяные Сашины дружки. Прощаясь с ней, Алена обещала исполнить ее мечту: издать книгу стихов. Полупьяный Саша бродил рядом с гробом и вставлял свои комментарии, было такое ощущение, что он боялся, как бы Ника вдруг не очнулась и не заговорила.

Потом Саша выпроводил Алену с сыном из морга, убедив ее, что тело кремируют прямо в больнице. И он, и дружки тоже ушли – они направлялись куда-то выпивать. Алена не сообразила, что он врет и при морге нет никакого крематория. Обман раскрылся вечером, когда ей позвонила подруга, которая, приехав проститься с Никой, увидела, как служащие тащили гроб с приколотой к нему запиской: «На кремацию в Николо-Архангельский крематорий». Они ругались, что им никто не оплатил «погрузочно-разгрузочные» работы. Единственное, что она смогла сделать, – дать денег «грузчикам», чтобы те не швыряли гроб с Никой. Вот так Ника Турбина, которая больше всего на свете боялась остаться одна, отправилась в последний путь без единого близкого человека рядом.

Когда произошла трагедия, мать Ники находилась в Ялте. Саша позвонил ей и рассказал о случившемся: мол, Ника и ее приятели находились в квартире и выпивали. Вечером они позвали Нику сходить погулять, вдруг она подошла к окну и выпрыгнула из него. Бабушке Саша рассказал совсем другую историю: якобы в квартире они были втроем – он, Ника и ее подруга Инна. Когда у них кончилась водка, Саша и Инна ушли в магазин, а в это время Ника выбросилась из окна. Однако непонятно, насколько можно доверять его словам; существуют также версии о несчастном случае и даже убийстве.

Так или иначе, в справке о смерти Турбиной в графе «причина смерти» стоит прочерк. А в медицинском заключении указано, что смерть наступила в результате травмы, но ручкой дописано: «Падение с пятого этажа, место и обстоятельства травмы неизвестны». Милицию попросили дать письменное подтверждение того, что ее гибель не была самоубийством, чтобы похоронить Нику по церковному обряду.

Ее отпевали через сорок дней после смерти в Москве в Высоко-Петровском монастыре. Алена Галич добилась, чтобы прах ее ученицы захоронили на Ваганьковском кладбище.

Она утверждала, что Ника и в последние годы постоянно писала стихи, о существовании нескольких сотен неопубликованных стихов дочери говорит и мать. Да и сама Ника уверяла, что пишет, только ничего не помнит на память – из-за алкоголя, а блокнот со стихами куда-то запропастился.

В ялтинской квартире Ники Турбиной все осталось так же, как в 1974 г., когда она родилась: трехкомнатная квартира на пятом этаже, творческий беспорядок, узкий коридорчик, темные маленькие комнаты и огромное количество книг, стопками лежащих рукописей и картин. Комната Никуши – самая большая в квартире. Кровать, стол и стеллажи с книгами. Никакой роскоши и совсем мало уюта. Одна стена красная, другая синяя, третья – зеленая… В общем, творческая обстановка, способствующая появлению гения, но, увы, не помогшая ему реализоваться, найти себя во взрослой жизни.

По мнению обожавших Нику ялтинцев, ее погубили столичные соблазны и амбиции семейства. А ее родственники считают, что причиной смерти их девочки стали людская черствость и зависть. Бабушка даже написала пьесу о жизни Ники, в которой обличила «бездушную толпу», «черную силу жалких людей». В общем, получается, что виноваты все и никто.

И последнее. Утверждать, что талантливый человек талантлив во всем – величайшее заблуждение. Неправда, что ребенок, с малых лет занимающийся искусством, обязательно вырастет светлой, сильной, полноценной личностью. Увы, это далеко не так. На глазах многих людей из «поэтического Моцарта» Ника Турбина превращалась в маргинала, абсолютно неприспособленного к жизни. Она так и не сумела справиться с собственной жизнью, смириться с непоэтической действительностью.